Алексей Ефимов - Бездна Страница 22

Поглядывая друг на друга украдкой, Виктор и Вика не сказали друг другу и слова. Вика была удивлена этой встречей, она не знала, что Наташа его пригласила. Он принципиально молчал, и она – тоже. Словно они не знакомы и им не о чем говорить.

По левую руку от именинницы сидели родители.

Отец, энергичный мужчина пятидесяти девяти лет, отличался богатырским здоровьем, был бодр и весел и в свои далеко не юные годы мог дать фору иному юнцу. Квадратная седая голова, военная выправка, военный голос, приятельская улыбка – таким он был. В свои пятьдесят девять он не только не потерял интерес к жизни, но, напротив, с каждым годом все сильнее ее любил. Нужно получать удовольствие, пока она есть. Сейчас он возглавлял службу безопасности крупного холдинга, хорошо зарабатывал и о пенсии даже не думал. Он рубаха-парень, балагур, а если заглянешь глубже, что увидишь? Кэгэбэшник со стажем, он всегда в маске. Он непростой. До сих пор ищет шпионов?

Рядом сидела его жена.

И внешностью, и характером дочь пошла в мать. Обе любили мужчин, а мужчины, как ни странно, любили их. У дочери не было недостатка в поклонниках, и замуж она не спешила. Она все рассчитала: если захочет ребенка, найдет красивого и не глупого альфа-самца и решит эту проблему без обязательств с обеих сторон.

Чем она привлекает мужчин? Красивые девушки плачут в подушку от одиночества, а у нее все в порядке. Причина, пожалуй, в том, что некоторым нравятся грубые женщины-доминанты, жадные до разврата. Такая хватает быка за его детородный орган, затаскивает в постель и удовлетворяет себя с помощью его тела. Постель – это ее стихия.

Еще двое обращали на себя внимание. Сергей Александрович Белоярцев руководил областной налоговой инспекцией и приходился Наталье двоюродным дядькой, а Алексей Орлов был финансовым директором ее компании. В начале девяностых он трудился у Белоярцева, и теперь они сидели за одним столом и общались вполголоса. Слушая Орлова, Белоярцев кивал седеющей головой и поправлял очки в золотой оправе. Он в основном молчал. А Орлов явно получал удовольствие от звука своего голоса. Ему повезло с собеседником: Сергей Александрович был внимателен и деликатен. Орлов словно сошел с обложки глянцевого журнала: костюм с иголочки, начищенные до зеркального блеска туфли, белозубая улыбка не без искусственности, – этакий франт. Стремление выглядеть на миллион долларов, не меньше. Он честолюбив, умен и преисполнен уверенности в себе. Если жизнь его не сломает, он пойдет далеко.

Виновнице торжества не сиделось на месте: она проверяла, все ли готово. Вот она заметила, что нет текиллы и устроила официантке разнос. Попавшая под горячую руку девушка разволновалась, раскраснелась и пулей вылетела из зала.

– Дамы и господа! Леди и джентльмены! Прошу всех к столу! Пожалуйста, присаживайтесь!

Звучный женский голос раздался из динамиков стереосистемы.

Это была тетка Натальи, взявшая на себя роль тамады. У нее несомненный талант, ей бы в театре играть, а она работает в бухгалтерии.

Когда в зале стихло, она продолжила:

– Дамы и господа! Сегодня у нас особенный день! Мы собрались здесь, в этом прекрасном месте, чтобы поздравить нашу любимую, обожаемую, нашу самую-самую Наточку с днем рождения! С двадцатилетием!

Кое-кто засмеялся.

– Здесь собрались самые близкие и дорогие ей люди, – продолжала она. – Все мы любим Наточку, и у каждого будет возможность сказать ей что-то от чистого сердца. А пока предлагаю поднять наши бокалы и выпить за нашу дорогую, нашу любимую, нашу самую-самую! Здоровья тебе и счастья!

Она подошла к Крыленко и расцеловала ее в обе щеки. В это время ее муж, длинноволосый и бородатый, как и подобает художнику, вышел на авансцену. Он нес картину в раме.

– Наташа, это для спальни, – сказал он.

Он заинтриговал всех. Гости вытягивали шеи, чтобы увидеть картину.

Крыленко сияла. Она развернулась с картиной анфас к зрителям и с удовольствием отдалась их глазам.

Она позировала.

Она обожала внимание.

На картине был изображен горный пейзаж с водопадом. И не было бы в нем ничего примечательного, если бы не юноша и девушка, страстно прижавшиеся друг к другу в струях воды. Это уже интересней. Художник запечатлел девушку в выгодном ракурсе, со спины. Она прикрыла бедром достоинство милого друга. «Это мое, не для вас, а вы любуйтесь на мою попу».

– Спасибо, мои дорогие! Спасибо, Толечка! Это я? – Она показала на девушку.

Тот улыбался.

– Кто это со мной? Не помню такого.

Все засмеялись. Все, кроме Сергея Ивановича.

Через минуту сказали слово родители. Отец отчеканил речь по-военному коротко, а мать говорила долго, эмоционально, но без волнения. Она вообще не имела обыкновения тушеваться на публике, как и ее дочь.

После родительских поздравлений сделали паузу.

Затем тамада объявила бодро:

– Внимание! Слово предоставляется Алексею Орлову! Алексей Михайлович, прошу вас!

Сергей Иванович взглянул на Орлова. Он такой гладкий и приторный. Скорее всего, он укладывался в парикмахерской, с пенкой и лаком. Он здесь свой. Он человек потребления, обожающий лоск. А что у него внутри? Что за глянцем? Послушайте, как говорит! Как любит себя! Не для нее говорит – для себя. Отрепетировал перед зеркалом. Эффектно и гладко, но пусто. Скажи-ка лучше, друг сердечный, для чего ты живешь, не пустозвонь, а по-простому скажи. Чтобы производить впечатление? Чтобы тратить и зарабатывать? Может, ты прав. Если ты счастлив, кто упрекнет тебя в этом?

Оля болтает с Викой. Она часть этого праздника; пьет шампанское, расслабляется, в то время как ее гражданский супруг исподлобья смотрит на мир. Она хочет вернуть его к жизни, но он не выходит из образа.

– Тебе что-нибудь положить?

– Да. Овощного, пожалуйста.

– А греческого?

– И греческого.

– Как водочка?

– Горькая.

Его выбор напитка ее удивил, но спорить она не стала. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало», – так она думала.

– А мне шампанского.

– И мне! – сказала Вика, протягивая бокал.

Какая она красивая! Как она улыбается! Эта улыбка – ему.

– Вам помочь? – Официант вырвал его из сладких грез.

– Спасибо, я сам. – Он сделал паузу. – Не возражаете?

Официант не возражал. Он удалился.

Последовала череда утомительных тостов. Тамада не давала вздохнуть. Официанты уносили несъеденное, чтобы вынести новое. Торжество набирало силу.

Когда пришла очередь Ольги сказать тост, ей пришлось подождать с минуту, пока в зале стихнет шум.

– Наточка!

В динамиках взвизгнуло. Люди поморщились.

– Наточка! – повторила она опасливо.

Она сказала несколько слов. Среди прочего она вспомнила, как они пили спирт в ординаторской, и поблагодарила родителей Наты за то, что у них такая прекрасная дочь. Потом она чмокнула дочь в щеку и вручила ей дизайнерские горшки для цветов, hand made, дорогие. Когда-то Крыленко была цветоводом, чем и был обусловлен выбор подарка, но сейчас он ее озадачил. Впрочем, она вмиг спохватилась, заулыбалась и расцеловала дарительницу. Глаза у нее были хмельные.

Из соседнего зала послышалась живая музыка, и тамада объявила танцы. На ее призыв откликнулись многие, в том числе Ольга.

Она встала со стула.

– Сергей Иванович, составите мне компанию? – спросила она. – Или вы как обычно?

Ее вопрос был риторическим. Она знала ответ.

– Мы как обычно

– Если надумаешь, приходи.

– Ладно.

Очистив совесть, она пошла к выходу.

Заметив, что хряк уставился на нее маленькими поросячьими глазками, он просверлил его неприязненным взглядом. Почувствовав этот взгляд, тот сначала коротко ткнулся осоловелыми глазками ему в лицо, а потом с тупейшим видом – в тарелку. Кушайте, мистер хряк. Ваша дражайшая – не огонь ваших чресел, да? Уже лет двадцать как нет? Вы друг другу подходите. Прекрасная пара. Гармония личностей.

Покончив с чиновником-боровом, он вернулся к раскопкам в жульене с грибами. Чувствуешь себя глупо, если сидишь просто так, не ешь и не пьешь.

– Сергей Иванович, вы почему не танцуете?

К нему обратилась Крыленко-старшая.

– Как-то не хочется, – ответил он коротко.

– В ваши юные годы надо, – она не отстала. – Пока ревматизм не замучил. – Так? – Она толкнула мужа в плечо: – Константиныч, мы-то что, а? Старые что ли? Покажем пример, а?

Тот кушал и улыбался.

Его решительно потянули вверх:

– Не высиживай птенчиков! Ну!

– Видели, а? – сказал он с какой-то особенной гордостью. – Пристала, мать, к человеку!

Он опрокинул стопку в рот, хрустнул огурчиком и поднялся. Они вышли из зала.

Места Вики и Ветренцева пустовали. Он пригласил ее на медленный танец. Он был серьезен и волновался. Он смотрел ей в глаза, а она улыбнулась ему как ни в чем ни бывало: хватит нам дуться, да? – и встала, протягивая ему руку.