Кристина Хуцишвили - DEVIANT Страница 23

12 марта 2009 года

Москва

– Помнишь, ты делала репортаж про N?

Мы пьем кофе. Ведем светский разговор. В Москве кризис, но никто из нас его не чувствует. Наверное, его ощутили какие-то другие люди. Мы сторонние наблюдатели. Креативный класс.

– Да, помню, в ресторане, он уже открылся, интересно? Там неплохо, очень даже, необычно так. Правда, ехать неудобно, вечные пробки.

– У него проблемы, говорят, с кредиторами.

Удочка. Сплетня. Скучно.

– Ну, сейчас у всех проблемы – больше или меньше, особенно в их отрасли, где куча начатых проектов и надо теперь искать соинвесторов. Но там, как мне рассказывали, такое покровительство, что если у них останется даже один-единственный шанс, они выстоят. Ну а если совсем все запущено, то как-то аккуратно эта проблема решится. Не позитивно, но по миру его тоже не пустят, ну и национальным посмешищем вряд ли сделают.

– Да, тем более он выключил, видимо, свои гуру-замашки. Заметь, ирония судьбы – как только люди забывают, что, в общем, этим днем не только самим себе обязаны и начинается головокружение от успехов, потом скоро по ним первым как тряхнет…

– Ну, мне кажется, при этом он не бесталанный человек.

– Безусловно, безусловно… Кто спорит.

Почему-то в последнее время мир рушится на тех, кто выстраивал агрессивную пиар-стратегию. Мельтешение везде. Лекции, встречи, назидания.

Я не анализирую, констатирую, мне в общем-то все равно…

– Но они там все, знаешь, такой типаж – русский мужик. Не особенно интеллигентные, кроме него, остальные и говорят плохо: не очень понятно, что, собственно, сказать хотят. Здесь специфика бизнеса – выживают вот такие мужики. Он среди них просто относительно причесанный, глянцевый, ну и отчасти благодаря этому публичный; там есть и не менее значимые люди в доле. Ну, и этот задор мужицкий, и амбиции заполнить собой все пространство – это кого-то раздражает, а меня нет. Это такой тип личности.

– Да, таких несет обычно…

– И при этом это и мешает. Когда нужно было вовремя остановиться и подумать стратегически и о рисках, их все еще несло. Отсюда и проблемы с долгами.

– Как ты думаешь, выкарабкается?

– Уверена. Но не потому, что придумает что-то оригинальное, просто его прикроют. Он на самом деле, очень сильно в тень ушел, как я понимаю. До этого он был везде, а сейчас ни слуху ни духу. Для него это большая травма, он же никогда в жизни ничем не рисковал, не привык к такому прессингу.

– Совершенно верно. Он всегда был под крылом. Слушай, а как там твоя бизнес-школа? Все-таки в Америку поедешь?

Так банально. Будто бы тебе-интересно-чем-я-занимаюсь-потому-что-я-твой-друг. Скучно. Но в тысячный раз…

– Да, наверное, в Америку. Там самые лучшие школы, общеизвестно. Ну, в целом, – мне сейчас чем дальше, тем лучше.

– А что в Лондон не хочешь?

– Не знаю даже. Лондон как-то опасно близко к Москве. Шучу.

– У меня племянница там училась, в Лондонской школе бизнеса. У них половина направления были русские.

– А потом она работать в Лондоне осталась?

– Да, сначала в инвестбанкинг хотела, но ей объяснили, в кого там женщины превращаются через полгода. А она такая, как ты, модная, но упертая, пока ей пальцем не показали на пару экземпляров – не верила. В итоге стала маркетингом заниматься, но, по-моему, сейчас больше тусуется, да и замуж пора.

– А сколько ей лет?

– Двадцать восемь. Вообще, в Лондоне, конечно, поздно семьей обзаводятся. Она еще, смешная такая, говорит: «Приезжаю в Москву и прямо чувствую гнет общественного мнения». Вроде ничего не говорят, но про себя думают, что замуж давно пора. Кажется ей, наверно. Впрочем, я не специалист.

– Нет, не кажется, стопроцентная правда. Но не надо обращать внимания, никто лучше тебя не знает, что тебе нужно. А как там сейчас в кризис?

– Увольняют, хорошо так увольняют – особенно финансовые компании. Но при этом русские нужны, потому что рынок развивается, нужны люди, которые хорошо знают русский язык. Лена говорила, что в Лондоне больше трехсот тысяч русских.

– Вообще да, Лондон у нас в моде.

– Их даже зовут «челски». Часто путают с поляками, но поляки обычно работают в сфере обслуживания, а русские приезжают с деньгами – либо учиться, либо работать в хороших компаниях.

Безобидная светская беседа. То, что нужно. Не надо притворяться, что все хорошо, потому что разговор ни о чем.

– К русским при всем при том хорошо относятся, я так понимаю. По крайней мере, ото всех это слышу.

– Да, неплохо, Лена не жаловалась. Она такая смешная – вроде взрослая девушка, приехала в бизнес-школу. Первый наш разговор по скайпу начала с жалоб на то, как англичанки плохо одеваются.

– Ну, там такой casual на улицах, а в школах не знаю. От Москвы настолько сильно отличается?

– Она говорит, что русских видно издалека, потому что они хорошо одеты. Ей нравятся английские мужчины – шарфики, всё со вкусом, а женщины категорически не нравятся. Говорит – выхожу зимой на улицу без каблуков, простенько. А вокруг можно увидеть сандалии, зеленые платья, теплые куртки и все это, к примеру, с голыми ногами.

– Да, девушкам нужно одеваться. Вспомни Ремарка или Елинек, правда, там все это нездорово, но красивые вещи помогают жить, это очевидно.

Метаморфоза: явление пятое

Мне холодно, меня продувают ветра. Откуда ветру взяться в камере, ума не приложу. Мне надоело это, это какой-то глупый розыгрыш: то, что я здесь, – алогично.

Розыгрыш – затянувшийся, ко всему прочему. Я хочу отсюда выбраться. Нет, конечно, мне не страшно. Я спокоен, немного взвинчен, но это неудивительно.

Здесь на редкость неприятно, все время что-то капает, сквозняки, долго мне здесь ждать или нет, никто не может сказать. Я периодически слышу шаги, но они где-то далеко. Я совсем один и чего-то жду. А вдруг я жду зря…

Нет, есть совершенно четкое ощущение – я жду чего-то конкретного. Кто-то придет или что-то произойдет. Совершенно очевидно. Пол холодный, как мне кажется. Что-то капает. Я взвинчен. Сколько же ждать. Почему я здесь?

Шаги далеко. Они не вызывают надежды. Надежда и шаги никак не связаны. Я стою и жду. В камере гуляют сквозняки. Ничего не происходит, только отдаленные шаги и капанье и ветер, который гуляет по камере. Мое пребывание здесь алогично. В голове ни одной стоящей мысли, только ожидание. Сколько же мне ждать? В голове ни одной стоящей мысли. Я заключенный в собственной голове…

«Вы признаете себя виновным?»

Мне кажется, я сошел с ума, почему он требует от меня признания в том, сути чего я не понимаю.

«Если вы признаете, всем сторонам будет лучше».

Боже мой, чего он хочет. Он опять появился из ниоткуда, я не могу поймать тот момент, когда он появляется, – в который раз. Помню, я ждал. Прошло неизвестно сколько шагов, я перестал считать, я отвлекся – даже не на мысль, а просто. Наконец-то удалось немного отдохнуть. И тут он, а я совсем не готов. Чего он хочет?

«Я не знаю, что вы хотите услышать. – Я повторяю это в который раз, уже скорее по памяти, по ощущениям. – Как я могу признаться в том, о чем не имею представления?»

«Вы просто тянете время, а оно работает против вас. Неужели мои слова в этих обстоятельствах звучат неубедительно? Мне кажется, вам пора все переосмыслить и дать, наконец, признание».

«Можно мне еще подумать? – Это единственное, что приходит на ум, самое бессмысленное предложение в моей жизни. – Я действительно не понимаю».

«Вы тянете время, это начинает раздражать. На повестке дня ваша жизнь, душевный покой ваших близких – не будьте эгоистом, подумайте о них, каково им сейчас. – Его интонации меняются. – Примите правильное решение. Единственно правильное. Сейчас вы просто тратите свое же время. Это очень неразумно».

Оказывается, я никогда не знал, что такое шантаж. Вот это шантаж.

– Человек первоначально ничего из себя не представляет.

– Неправда. Человек в каком-то смысле подобен Богу, говорить так – грех.

– Человеком он становится позже, причем таким человеком, каким он сделает себя сам.

– Это атеизм. Это означало бы, что Бога нет. Смешно и даже глупо.

– Нет Бога, потому что нет человека. Нет никакой определенности в том, каким может быть человек. Человек просто есть, он не такой, каким ему назначили быть, – он еще и такой, каким хочет стать.

– Что же, человек – это такой… проект?

– Вне всяких сомнений. Но не такой, каким он пожелает быть.

– Есть наша воля и есть воля вне нас. Это и Бог и все что угодно. Не все подвластно нашей воле.

– Но это не снимает ответственности за собственное существование, ведь так?