Михаил Липскеров - Город на воде, хлебе и облаках Страница 24

Но вот какая странность: обнаженность Моше из книги «Бытие» исчезла. Почему – я не знаю, но думаю, что без цензуры тут не обошлось. Но может, и чистая случайность. Я сам видел, как Хам хохотал, когда страничку из книги на косячок пустил.

Но как бы то ни было, Моше с тех библейских времен стал пить безобразно, из-за чего Господь и дал ему жизнь вечную, чтобы показать, как винище любого толка превращает нормального поначалу Адама в сапожника Моше.

А почему «Лукич», а почему «Риббентроп», я вам уже рассказывал.

Так к чему я рассказал вам историю Моше Лукича Риббентропа? А к тому, чтобы знали. Но не только, а к тому, что он самым активным образом примет участие в событиях ночи с воскресенья на понедельник, происходящих на площади Обрезания, которые повлекут последствия, сравнимые с… Ну вот представьте себе, что… Представили?.. И ровно через полчаса… И тут такое началось!.. Что ни в сказке сказать, ни пером описать… Так вот, этот ужас не идет ни в какое сравнение с тем, что произошло на площади Обрезания в ночь с воскресенья на понедельник.

А произошло вот что. Когда все христиане в добром расположении духа отошли ко сну в своих жилищах, чтобы проснуться в злом расположении духа из-за традиционной тяжести понедельника, Моше Лукич ко сну не отошел. А отошел он на площадь Обрезания, через которую лежал путь к его жилищу, что на первом этаже дома зубного стоматолога Мордехая Вайнштейна, в коем еще и помещалась его же винная лавка в качестве анестезии. И вот на площади Обрезания он видит Осла и держателя его Шломо Грамотного. И при них девицу Ванду Кобечинскую, которая скрашивала ночь Шломо Грамотного и в какой-то степени Осла. Потому что куда же он денется, если деваться он никуда не хочет. И Моше Лукич Риббентроп жутко этому удивляется, потому что, как оказалось, он единственный человек в Городе, которого миновал ослиный бум. Потому что он был перманентно неадекватен ко всему, за исключением сапожного мастерства и винной лавки зубного стоматолога Мордехая Вайнштейна. И в Магистрат его пригласили из-за уважения именно к этим талантам, превосходящим в этой области таланты русского народа, а вовсе не их практической пользы в коллизии площади Обрезания, Осла и Шломо Грамотного. Так что Моше Лукич ничего об ней и не знал. И нет ничего удивительного, что он пришел в некий ужас от когнитивного диссонанса (будет время, объясните мне, что это такое), возникшего при виде вышеописанного ансамбля. А тут еще и Осел заорал от когнитивного диссонанса, возникшего от возникновения на площади ползущего человека, путающегося в собственных пейсах. Моше, услышав рев Осла, опять впал в когнитивный диссонанс, не выйдя из первого, приняв рев Осла за Глас Божий, возвещающий о чем-то нехорошем. И я могу его понять, ибо никто, за исключением Пророков, не слышал Гласа Божьего, да и те не оставили свидетельств, как он звучит, так что он вполне может походить и на рев Осла. Равно как и на крик раненого кабана, звук сломанного саксофона, взрыв шахида, «Колыбельную Светланы» и вопль человека, которому на ногу наехал рояль. Да все что угодно может быть Гласом Божьим, а если он гласит ночью, то это наверняка к чему-то экстремальному. Правда, Моше думал об этом другими словами, часто употребляемыми работниками ЖКХ и дамами либеральной направленности ума. А так как Моше думал об этом исключительно вслух и громко, то проснулись окружающие улицы и переулки. Точнее говоря, люди, их населяющие. А улицы и переулки проснулись метафорически. Как метафорически просыпается с рассветом вся советская страна. Так вот, продолжая метафорический ход повествования, проснулись все Маккавеевские, Улица, ведущая к Храму, улица Распоясавшегося Соломона, улица Убитых еврейских поэтов и даже арабский квартал, улицы которого носили имена 11 имамов, имени которых никто из арабов не помнил, потому что – а зачем. А христиане не проснулись, потому что не спали. Не успели заснуть, взбудораженные долгим сидением в Магистрате. Вспомните, сколько раз вы не могли заснуть после крутой пьянки, пережевывая застольные споры и зализывая их следы.

Короче говоря, Город не спал. Все жители высыпали на улицы, чтобы подготовиться к Страшному суду, который предвещал совместный рев Осла и Моше Лукича Риббентропа.

И это спасло Город. Ибо под стенами его скопилось войско графа Витгенштейна из вшивенького даже по европейским меркам 16-го столетия княжества в ста двадцати лигах пути от центра Священной Римской империи вправо по ходу солнца. Когда оно было. А в пасмурную погоду – сколько получится, потому как указателя, куда ехать, не было. Да и зачем, когда за последние полета лет в это княжество никто не собирался. Да и чего там делать? Нечего. Никаких достопримечательностей, которые могли бы усладить взоры любознательных туристов, в нем не было. А японский туризм еще развит не был, чтобы ихние тысячи валили сюда, чтобы полюбоваться камнем в ста двадцати локтях от центра княжества, памятником последнего ледникового периода. (Это если по ходу солнца, а…) Так что полста лет сюда никто не заглядывал, вплоть до последнего времени. А вот тут как раз и заглянул. Казачий атаман Олешко Гусь, которого нанял князь Понятовский, чтобы свести счеты с татарским мурзой Улугом по причине спора, сути которого никто не помнил. Да и какая разница Олешко Гусю, для чего его нанимают. И кто. Это немаловажное дополнение, потому что его попеременно нанимали то князь Понятовский, то мурза Улуг. И платили справно. Но казаки, чтобы соблюсти декор, всякий раз бросались в бой за веру православную, за Русь Святую, за кровь отцев и слезы матерей, о которых в большинстве случаев понятия не имели. Включая и Русь Святую. Которую терпеть ненавидели по причине москалей. Включая и местных татар. Так вот, во время похода солнца не было, и казачье войско заблудилось, поскольку во всех картах было упоминание «по ходу солнца». А тут его и нет. И вместо улуговской Орды набрели на княжество графа Витгенштейна. Решили было повоевать его, но остановились в недоумении. Кто за это дело заплатит? Конечно, оно за веру православную и прочую лабуду… но без оплаты – это выглядело как-то непрофессионально. Хотели было взять выкуп, но в княжестве, кроме камня, памятника последнего ледникового периода, ничего ценного не было. Да и то лишь для японских туристов. Да и их, как я уже говорил, тоже не было, чтобы продать им камень для оправдания расходов по походу. Так что казаки остановились в раздумье под стенами столицы княжества Витгенштейна: куда идти? В картах было написано, что идти от столицы нужно влево по ходу солнца, а его-то как раз и не было! И они пошли куда глаза глядят. Шли-шли в надежде на солнце, и оно таки выглянуло, чтобы тут же зайти. По случаю окончания дня. И вышла луна. По случаю ночи. А насчет луны в картах никаких указаниях не было. И казаки опять пошли, но на сей раз не куда глаза глядят, а куда кривая вывезет. Потому что кому ночью нужны глаза, а кривая, как показывает практика существования Государства Российского, куда-нибудь да вывозила. Не всегда это доставляло радость местному населению, но каждый раз население утешалось идеей, что могло быть и хуже, А когда было «и хуже», то опять же находилось утешение, что могло быть «гораздо хуже». Так и жили, лишь изредка заморачиваясь вопросом, что может быть хуже, чем «гораздо хуже».

Так вот. В данный пространственно-временной континуум кривая вывезла войско казачьего атамана Олешко Гуся прямиком на войско графа Витгенштейна, шедшего крестовым походом в целях пополнения казны княжества в 1260 лигах пути от столицы графства наискосок и левее хода солнца. А солнца-то как раз и не было. И все произошло как с войском казачьего атамана Олешко Гуся. Так что это абсолютно научная судьба, что оба войска встретились. А то, что это произошло в ночь с воскресенья на понедельник под стенами Города, нарисованного девицей Иркой Бунжурной, судьба не научная. Ибо в Европе столько живых, ненарисованных городов, что набрести на нарисованный – это уничтожение теории вероятностей. И это, как мне кажется, подтверждает высказывание известного скрипача Альберта Эйнштейна насчет того, что Бог в кости не играет. И напрочь уничтожает научный атеизм. А заодно и материализм с эмпириокритицизмом.

И раз уж оба войска встретились в ночь под стенами моего Города, чтобы поутру, на свежую голову, пограбить его всласть для пополнения казны графства Витгенштейнского и за «веру православную, Русь Святую, кровь отцев, и слезы матерей». Ну и подзаработать маненечко. Потому что вера верой, Русь там Святая, кровь отцев и слезы матерей – оно, конечно, дело святое, но пить-есть тоже надо.

И вот уже вынуты из ножен сабли вострые, наклонены копья колючие, и первые отряды с лестницами наперевес бросились на штурм городских стен и с изумлением обнаружили, что штурмовать нечего! Стен нет! Девица Ирка Бунжурна их не нарисовала! Она представить себе не могла, что ее Город кто-то может взять силой. Хотя в мирное время была крайне воинственна. И войска остановились из-за нарушения канонов взятия городов. Сначала – лестницы на стены, там – кипящая смола на головы, камни, рубка, а уж потом – резня и честной грабеж. А так что получается: сразу резня и грабеж?.. И граф Витгенштейн с казачьим атаманом Олешко Гусем собрались на совет. Как быть с таким вопиющим нарушеним правил средневековой войны. И решили, что, очевидно, возобладали какие-то модернизационные веяния в ведении войн, в смысле отсутствия лишнего звена во взятии городов, заключающегося в строительстве и штурме стен, и можно прямо приступать к резне и грабежу. И тут возникло новое затруднение. Раз канон нарушен, то стало непонятно, что сначала: резня, а потом грабеж или грабеж, а уж потом резня? Хотя если пограбили, то зачем резать? А удовольствие? Тоже верно. И уже когда решили вести грабеж и резню параллельно, тут-то на площади Обрезания и заорал Осел.