Наталья Горская - Корова (сборник) Страница 24

– Как?! – гневно взмахнула на меня ресницами наша Хлорка перед всем классом, когда стала оценивать, кто чего припёр для сдачи. – И это всё?! И это весь твой вклад в такое важное мероприятие?

– У меня больше нету, – оправдываюсь я.

– И тебе не стыдно? Ты погляди, что настоящие пионеры принесли, – подтащила она ко мне приличный такой кусок рельса, перевела дух и извлекла из растущей кучи башмак, какой железнодорожники под колесо кладут.

И мне стало стыдно. Так стыдно, что даже сейчас вспоминать страшно! Мы были так воспитаны, что не могли перечить старшим. Следует заметить, что мне как-то повезло на старших в детстве. Была в них какая-то вескость и разумность. Они нас воспитывали в послушании, но и не пытались этим послушанием воспользоваться ради всё той же скуки. В годы моего детства было немыслимо, если бы пьяный отец послал своего ребёнка в магазин за водкой или сигаретами для себя и принялся орать бы на него матом, когда тот его ослушался бы и отказался подносить ему новую порцию пойла. Я не говорю, что не было пьющих родителей. Я говорю, что они понимали, что нельзя во всё это вовлекать своих детей. Я не помню таких матерей, которые приказали бы своему сыну или дочке катиться на улицу на несколько часов, так как ей надо весело провести время с каким-то незнакомым мужиком. Если взрослый что-то требовал от своих детей, то это никогда не было им во вред, никогда их не травмировало и не противоречило их интересам, поэтому ребёнок охотно соглашался.

Нынешняя молодёжь не такая, и у неё, возможно, есть на то веские причины, так как среди взрослых появилось слишком много психов и самодуров, чтобы новое поколение беспрекословно им подчинялось, скромно потупив глазёнки. Современные дети в таком случае скажут:

– Не смейте манипулировать мной и подавлять мои ценности! Я не желаю общаться с тем, кто подобным образом ко мне относится и не уважает во мне личность! Я попрошу учитывать моё мнение – оно у меня есть.

Это если ребёнок начитан и образован. Большинство же просто скажет: «Да иди ты в ж…! Ещё тут какая-то фря будет вякать». Им если что не нравится, они об этом тотчас же дадут знать, а вот мы так не умели. Они уже знакомы с теорией информационных войн и с принципом воздействия рекламы и пропаганды на пассивного слушателя. Они знают, как можно закомпостировать мозги человеку и что надо делать, чтобы никто не мог манипулировать твоим сознанием. Это мне и нравится в новом поколении. Но мы были не такими. Нам говорили, что надо делать, и мы делали. Мы даже не могли сказать что-нибудь типа: «Я вам не корова и не вьючное животное, чтобы такие тяжести на себе таскать. Тем более без всякой пользы для страны и человечества». Если мы попробовали возражать, нас срезали излюбленным и безошибочно бьющим в цель: «Да мы за вас кровь проливали! Сил на вас не жалели, а вы что (кто, как, где, почему) вытворяете?» и так далее в тоне истерики мучающейся от жестоких сваток роженицы. Или, напротив, в стиле тихой и мудрой проповеди убелённого сединами старца со святой горы Афон.

Нас порой стыдили за то, до чего нынче и самые изощрённые зануды не додумаются. Я помню, что большинство девчонок тогда носили косы. Тогда короткие стрижки ещё не вошли в моду, а распущенные волосы считались верхом неприличия. Некоторым «гестаповцам от педагогики» казалось, что распущенная коса ученицы отвлечёт учеников от процесса учёбы и возбудит в них «нехорошие» мысли в смысле антисоветского сексуального интереса. А мы, надо признаться, были такими «чайниками» в плане сексуального воспитания, что если бы услышали слово «оргазм» в десятом классе, то даже самые «испорченные» из нас долго бы гадали, что это такое и с чем его едят. В те годы родители не спешили прививать своим детям взрослое мышление с пелёнок, описать им этот мир с позиции эмбриологии. Как никто не додумается – разве что только клинический идиот – объяснять первокласснику основы высшей математики. Вместо сексуального воспитания была сказка про найденных в капусте детей. Всё-таки должна быть у детей сказка хотя бы в детстве, а прозу жизни они всегда успеют познать. Если детям не дать эту сказку, они её сами придумают из самой тупой правды взрослых.

Но вот некоторые учителя почему-то считали нас всех ужасно развращёнными и даже бдили за нами. Они были глубоко убеждены, что мы только того и ждём, как бы где заняться самым гнусным развратом, видимо, равняя нас с собой, со своими взрослыми страданиями по этой части. В упрёках они иногда доходили до ярости, с каждым новым криком распаляясь всё больше, отчего становилось ясно даже первоклашкам: в интимной жизни серьёзные проблемы. Беспричинная ненависть так и звенела в каждом их крике. Им постоянно мерещилось, что мы все ужасно распущены. Но дети не бывают пошляками, если взрослые, конечно же, не постараются. Дети не мыслят о мире по принципу параграфов из учебника биологии о размножении примитивных организмов и даже станут протестовать, если кто-то именно так попытается объяснить им «соль жизни».

У нас в школе была «испорченная девчонка» Люська Краснова. Вся её «испорченность» заключалась в том, что она ругалась такими страшными ругательствами, как курва позорная и сперматозоид в очках, умела свистеть в пальцы и пробовала пиво, когда с братьями и сёстрами украла с праздничного стола недопитую бутылку, чтобы понять, чего такого хорошего взрослые находят в этом горьком мочеобразном напитке. Нынче на такую «испорченность» и в детском саду не удивятся, но вот в те годы!.. А что касается распущенных кос, то тогдашние ученики думали только о том, как ученицу за эту косу дёрнуть или прицепить к ней какую-нибудь погремушку. Хотя нашей неугомонной Хлорке казалось, что они совсем о другом думают и «тёмные мысли их тайно гнетут». Она ходила с линейкой и мерила распущенные концы наших косичек и хвостиков: длина должна была быть не более пяти сантиметров для младших классов и не более десяти – для старшеклассниц. Кто эти размеры устанавливал? Кто вычислял, что кончик девичьей косы длиннее пяти сантиметров возбудит нездоровые настроения в прыщавых юношах? Психиатрия, одним словом. И если обнаруживалось, что хвост косы длиннее, то тут же раздавалось фирменное:

– И тебе не стыдно?! Нет, тебе в самом деле не стыдно?!! А не рано ли ты волосы свои распустила, как уличная девка из притонов Сан-Франциско? За вас старшее поколение кровь проливало, а вы что себе позволяете, а?!

И сразу так стыдно становилось, ну та-ак совестно, что до сих пор и сравнить-то не с чем. Даже у «испорченной сверх всякой меры» Люськи Красновой слёзы раскаяния на глаза наворачивались, и она начинала быстро заплетать тонкими пальцами пушистый завиток на конце своей роскошной косы, чтобы не дай бог кто из учеников такой «разврат» не увидел и не сбился бы с пути истинного строителя коммунизма.

Это взрослое «как тебе не стыдно» как команда какая-то сразу вызывала определённую соматическую реакцию: ребёнок краснел, бледнел, начинал хлопать глазами, разгоняя слезу, то есть всем видом показывал: «А как же». Вот и я стою посреди класса, страдаю за свою такую стыдную кастрюлю, а Хлорка тем временем перекинулась на утюг Надьки Карпинской. Через пять минут уже и Надька умирает от стыда за свой ничтожный вклад в великое дело победы нашего класса в… в… в сборе очередной партии никому не нужной дребедени.

– Я удивляюсь, как вы будете коммунизм строить с таким легкомыслием!

И все так серьёзно слушают! Дети двенадцати лет! Хлорка вошла в роль классной дамы – вот салага-то двадцатилетняя! – и пошла нам расписывать, какие мы несознательные и безответственные. Только наш вожатый Слава мог осадить эту дуру совсем уж непристойным:

– Флорка, я тебе когда-нибудь проведу дефлорацию (откуда-то уже знал такие ужасные слова). Допрыгаешься у меня. И не поможет тебе геометрически правильный пучок на макушке не более положенных трёх сантиметров – всажу на все двадцать. Чего пристала к моим подшефным? Своих сначала нарожай, вечная пионерка. Кстати, могу посодействовать, если никто больше не покушается.

Хлорка краснела до свекольного оттенка, пищала: «Будущий бандит!», забывала про нас и бежала жаловаться директору. Но никогда не добегала: ну как такое кому пересказать, а уж тем более директору школы, убелённому сединами? Она была из той дубовой породы людей, которые считают, что стоит им сделать морду кирпичом и с таким видом проходить всю жизнь, то коммунизм обязательно наступит. Причём они не обязательно борются за коммунизм. За что угодно у нас любят бороться с таким выражением лица. Хоть за капитализм и полную свободу нравов. Был бы повод сделать морду кирпичом.

– И это в то время, когда США осуществляет свою хищничус… хишнищас… хищ-нищ-ческую политику экспансии! – риторически заканчивала она свои обличительные речи, когда наш класс не добирал положенные тонны металлолома или макулатуры.