Саша Кругосветов - Сто лет в России Страница 25

Все расползалось. Исчезали продукты из магазинов. Инфляция. Карточки на многие виды продовольствия. Гиперинфляция. Полное вымывание некоторых видов товара. Рост внешнего долга.

В конце восьмидесятых папа все больше и больше болеет. Ему нужно хорошее питание. Ничего особенного: творог, сметана, докторская колбаса. Обычные продукты. Но их нет в продаже. Продукты привозят в гастроном – угол Кировского и Братьев Васильевых – к 12 часам. Разбирают все за 20–30 минут. Папе не по силам дойти. Ира работает. Что делать? На трамвае, на метро, бегом (машины у нас тогда не было) добираюсь до гастронома, покупаю все, что требуется, отношу отцу и опять на работу. Дефицит. Проблемы со всем – вещи, продукты. Выручают папины льготы: участники Гражданской войны приравнены по льготам к Героям Советского Союза. Есть специальный магазин для льготников. Здесь к празднику продаются заказы: икра, консервы, сырокопченая колбаса. Мебели в магазинах нет. Льготники могут купить мебель два раза в году в специальном мебельном магазине. Выбор – максимум два гарнитура. Да и то – не придешь просто купить. За несколько дней составляются списки, с вечера накануне дня продажи все приходят к магазину. Делают перекличку, дежурят всю ночь, зимой жгут костры для согрева. Потеряешь очередь – жди еще полгода. Конечно, все это ложится на меня. Я записываюсь, дежурю, покупаю по папиной доверенности. Такие же проблемы у нас и с другими вещами. Спортивная куртка, велосипед. Так что и куртки, и велосипед покупаются как бы для папы. Папе – под девяносто, ему просто необходимы велосипед и спортивные куртки. Так же покупаем мы и наш первый автомобиль – «Жигули» 13-й модели.

Истекает десятилетний срок моего карантина в связи с прежним допуском к секретным документам. Меня отправляют в командировку в академические учреждения стран Восточной Европы, вначале в Братиславу, потом в Софию. Готовит командировку специальный человек, очень важная, крайне несимпатичная тетя. Она получает визу, приобретает билеты, рассчитывает, сколько нужно валюты на транспорт, на гостиницу, на командировочные расходы. И выдает нам документы и валюту. Как она всех нас презирает! Выделяет и выдает деньги так, будто делает одолжение. Вопросы обсуждаются в крайне унизительной форме. Я не вникаю, не спорю. Все равно потом за каждую копеечку надо будет отчитаться. При поездке в Братиславу она рассчитала мне командировку на одни сутки меньше, хотя сама приобретала билеты и точно знала расписание моей поездки. Денег не хватает на одну ночь в гостинице и командировочных – тоже на один день. В результате я сутки провожу в Братиславе без денег и ночую в зале ожидания в аэропорту. Хорошо еще, что полиция не проявила ко мне интереса. А что можно было сделать? Где я мог взять деньги? Рубль тогда не конвертировался. При сдаче финансового отчета эта дама, как образцовый советский функционер, не испытывает каких-либо неудобств и не выказывает чувств раскаяния. Слава богу, в девяностые с поездками за рубеж все разительно изменилось.

Закончились десять лет моей лучшей, настоящей жизни. Когда кроме неудобств советской империи мы в полной мере использовали ее плюсы. Путешествовали за гроши. Наслаждались ощущением безопасности в самых отдаленных местах нашей страны. Тыкали пальцем в карту, садились на раздолбанный провинциальный автобус и ехали в какой-нибудь глухой поселок в горах Узбекистана, например. Приезжали, нас окружали красивые, загорелые, чумазые дети. Откуда вы, откуда вы? – кричали они и тянули к себе домой. Там нас встречали взрослые. Фотографировались вместе с нами на память. Угощали чаем со сладостями. Полная свобода. Полная безопасность. Сейчас об этом можно только мечтать. Вспоминать и вздыхать. В конце восьмидесятых рухнула советская империя. Кончилась наша счастливая жизнь.

Академические программы закрывались. Финансирование текущих работ приостанавливалось. Завершался счастливый период работы на государственной службе. На ученом совете мы сдавали нашу последнюю работу. Отзывы были очень хорошие. Члены ученого совета говорили, что институту нужны такие разработки. Что нет отечественных аналогов. Но средств, необходимых для продолжения и внедрения наших работ, уже не было. Через две недели наше направление закрыли, подразделение расформировали. Прекрасные специалисты остались на улице.

К счастью, у меня был опыт самостоятельной предпринимательской деятельности. Но, по большому счету, все надо было начинать сначала. Надо забыть о третьей докторской диссертации, полностью подготовленной к защите. Забыть о науке вообще. Выношу на помойку свою научную библиотеку. Оставляю два десятка любимых книг. Свои публикации. И научные рукописи. Жена расстроена, она понимает – это не только наше личное дело, на глазах рушится великая наука огромной страны.

Будем начинать новую жизнь. В который раз? У нас маленький ребенок. Семью надо кормить. Что делать? Буду предпринимателем. Какой она окажется, эта жизнь? Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что девяностые годы оказались для нас самыми тяжелыми.

Что от нас остается

Все время мысленно возвращаюсь к одному и тому же вопросу. Для чего я отдал науке и технике больше двадцати пяти лет? Для чего работают другие исследователи, те, кто не вошел в анналы истории?

Когда я заканчивал институт, в нашем вычислительном центре стоял ламповый монстр с огромными бобинами ленточных магнитофонов. Это была машина мечты по тем временам. Заправлял там юный гений, кумир студентов и преподавателей Гена Новиков. Мы смотрели снизу вверх на чудо техники и на его демиурга, который был всего-то на два года старше нас. Потом Геннадий Иванович стал доктором наук, профессором, директором (потом ректором) нашего института.

В «Граните» я сразу попал на передний край современной техники. На разработку бортовой вычислительной машины. Какие лампы, какие бобины? Все создавалось на микроминиатюрных транзисторах, диодах, резисторах, конденсаторах. Элементы встраивались в крохотные керамические панели. На заводе в Павловском Посаде Московской области из этих панелек собирались микромодули этажерочного типа и заливались эпоксидом. Из двух таких модулей собирался триггер, разряд регистра, запоминающий единичку или нолик. Вся машина собиралась из микромодулей. Память программ и память оперативной информации, необходимой для работы вычислителя, были выполнены на крохотных ферритовах кольцах, которые вручную прошивались тоненькими проводами в эмалевой изоляции и собирались в специальные матрицы. Память программ хранила 128 чисел, а оперативная память – 64 числа. Программируя вручную, без языков, даже без ассемблера, в эту машину удавалось заложить довольно много разнообразных функций, необходимых для управления объектом. Этот «шедевр» техники был совсем маленьким по тем временам – чуть больше табуретки. Мы, инженеры, гордились своей работой. Следующая разработка была уже на микросхемах. Памяти тоже оставались ферритовыми, но уже гораздо большей емкости. Наши разработки совершенствовались вместе с техникой. Какой огромный скачок сделала электроника всего за пятьдесят лет! Сегодня в ноутбуках, планшетах, даже в телефонах – мегабайты и гигабайты. И это далеко не предел. Компоненты вычислительных машин будут опускаться на молекулярный, а потом на квантовый уровень. Проклятие размерности пока нас не пугает. Пока нам кажется, что человечество сможет достигать любых мыслимых быстродействий, создавать память любых мыслимых размеров и решать задачи любой мыслимой сложности. Так ли это? Мы – живые свидетели большого технологического взрыва на маленькой планете Земля. И творцы этой новой электронной, искусственно созданной цивилизации. На наших глазах осуществляется то, о чем раньше мы даже и не мечтали. Мне повезло. Я тоже в этом поучаствовал. Как разработчик. Как организатор проектов. И наши коллективные, в том числе и мои лично, разработки нашли свою жизнь «в железе», как говорят инженеры.

А что относительно научных разработок?

Одним из увлечений на ранних этапах моей научно-технической деятельности была система остаточных классов (СОК). Моими настольными книгами стали тогда исследования по теории чисел Бухштаба и Виноградова. СОК – это система счисления, в которой число представляется не десятичными или двоичными числами, а в виде остатков от деления этого числа на несколько взаимно простых модулей, например – 3, 5, 7, 11, 13 и так далее. Такие остатки можно обрабатывать независимо друг от друга. И это позволяет сделать машину в виде нескольких отдельных вычислителей, модулей, работающих самостоятельно, независимо друг от друга. Если заложить избыток в количестве модулей, то машина сможет продолжать работу при выходе из строя одного или нескольких модулей. Это интересное направление не вышло из стадии научно-исследовательских работ и макетов, потому что не нашло адекватной поддержки при создании микросхем, элементной базы вычислительной техники. Мои собственные идеи по использованию так называемых индексов, степенных отображений остатков – это мог быть следующий шаг по развитию остаточных классов – так и остались очень симпатичными, но экзотическими публикациями в добротных всесоюзных сборниках. И в будущем никогда не найдут отклика в научно-техническом сообществе. Боковая веточка научно-технической эволюции.