Евгений Орел - Баклан Свекольный Страница 25

– Ну меня ладно, ты стукнул за дело, чтоб не задирался, – Фёдор спьяну пошёл по второму кругу. – Но на хрена ты батю с мамой трогал? А? Чё ты про них тогда начал всякую фигню молоть? От тебе было бы приятно, якшо б хто твоих предков отак полоскал?

В пылу нездорового азарта незаметно для себя Фёдор съехал на суржик, хотя и терпеть его не мог.

– Мои родители погибли, когда мне было десять, – поспешно вставил Дмитрий, как бы умоляя своего визави не продолжать эту тему.

Осёкшись, Фёдор взял паузу. Такого поворота он не ожидал.

– Ну так тем более, – продолжил он после паузы. – Чё ты на моих-то предков наехал?

– Прости меня, – Дмитрию хотелось поскорей уйти от разговора, но он понимал, что от этого призрака из прошлого так просто не избавиться.

– А потом, – Фёдор не обращал внимания на умоляющие интонации в голосе Дмитрия. – А потом ты сделал то, что не позволительно никому.

– Не продолжай, прошу тебя, – умолял его Дмитрий.

– Нет уж, дорогой! – неумолимо давил Фёдор. – Придётся тебе дослушать. И не вздумай трубку бросать! Хуже будет!

После паузы он объявил голосом конферансье:

– А теперь переходим к… этой… – собравшись с духом, он провозгласил: – А теперь переходим к… энной части марлезонского балета! Так вот, ты мне, лежачему, расстегнул змейку на брюках и сказал… Помнишь?

Может, если бы Фёдор в этот момент увидел лицо Дмитрия, то не стал бы добивать и без того наказанного богом.

– Я тебя спрашиваю, помнишь?! – снова гаркнул он.

Такую манеру ведения допроса он подсмотрел в кинофильмах про следователей. Именно так надо выбивать показания, решил он, чередуя спокойный тон с резкими переходами на крик. Своего рода психическая атака. Её Федя и решил применить для большего воздействия на «подследственного», как мысленно назвал он Жердинского.

– Ты сказал: «Выпусти пар»! – это Дмитрий помнил и без него, но только сейчас ему стала понятной обида, нанесённая такой беспардонной выходкой. В памяти возникли слова из прежде популярной песни – «Ничто на земле не проходит бесследно…» [28]

– Ну что, вспомнил? – Вопрос в ответе не нуждался.

Молчание Дмитрия бесило Федю, хоть и давало повод позлорадствовать, мол, во как действует психическая атака.

– Но ведь это было так давно… Да разве можно столько лет помнить… – Дмитрий не знал, как ему остановить этот неукротимый поток обвинений.

– Э-э, нет, парниша! Этот номер у тебя не пройдёт. – Фёдора снова ударил хмель в голову, и речь, казалось, ему изменила совсем. – Ты совершил прес… преступление… это… не имеющее… этого… как его… А! Не имеющее срока исковой давности! О как! Ясно тебе?

– Прости, но я не понимаю, чего ты, собственно, хочешь? – Дмитрий попытался подвести черту этому связному, хоть и не ровному, рассказу.

– Не перебивай, а слушай! – проорал Федя, прикрыв ладонью трубку, чтобы звучало громче и, как ему казалось, убедительней, да так проорал, что Дмитрий одёрнулся. Его барабанные перепонки едва не лопнули от звукового удара.

– Так вот, юноша, слушай сюда! Тебé говорю! – продолжал Фёдор, игнорируя вопрос и переходя на зловещий полушёпот. – Сегодня твоё пожелание сбылось: я таки выпустил пар. И знаешь, в кого?

– Я не понимаю, о чём ты? – голос Жердинского наполнился беспокойством.

– Знаешь, в кого я сегодня выпустил пар?! – громче повторил Фёдор и, не дожидаясь ответа, злорадно выкрикнул в микрофон, выставив трубку перед лицом: – В твою тёлочку Олечку! Ха-га-га-га-га!!!

– Что ты ей сделал? – Голос Дмитрия задрожал. – Что ты ей сделал, я тебя спрашиваю?

– Он спрашивает! – сыронизировал Фёдор. – Да кто ты такой, чтобы у меня спрашивать? И вообще, здесь вопросы задаю только я! Понял ты, урод подследственный?! Я и только я задаю вопросы! Ясно тебе?!

Упоенно, смакуя подробности, рассказывал он Жердинскому, как оприходовал его подругу. Для пущей убедительности упомянул, что на Ольгиной левой ягодице две родинки, а на правой – четыре.

Глава 14. Послевкусие-1

Май 1993 г.

Надо внутренне собраться и войти в подземку стройной походкой.

Оказывается, не всегда так просто выдать себя за трезвого. Хотя и пил не столько сам, сколько наливал Выдре, всё равно малость колбасит.

«Так, внимание! Мобилизоваться! Волю в кулак!» – дал Фёдор себе установку, переведя движения тела в режим «ручного управления». Никаких рефлексов! Каждая секунда – под контролем! Каждое движение – осознанно! Дашь слабину – дежурная в будке при турникетах нажмёт кнопочку, и в лучшем случае двое из «Комнаты милиции», что по соседству, вежливо попросят тебя вон. А в худшем – и в «обезьяннике» оказаться не долго.

Давно уж за полночь, и если выставят на поверхность – как добираться домой? Прям по-Высоцкому: «…автобусы не ходют, метро закрыто, в такси не содют».

Контроль пройден успешно, и Федя в вагоне.

Чуть поодаль – компашка забияк, человек пять-шесть. Подвыпившие отморозки орали матом этажа в три, цеплялись к пассажирам. Отпора не следовало. Никто пикнуть не смел против шпаны, наглеющей до тех пор, пока им это позволяет безразличие окружающих. Все сторонились необузданных юнцов, особенно девушки, едущие в одиночестве.

Внешне равнодушно Федя разглядывал вагонную рекламу, вспоминая слова армейского приятеля – «лучший поединок тот, которого ты сумел избежать». Поняв, что невмешательство равносильно подлости, он про себя отметил: «этот бой на звание лучшего не потянет».

Федя начал потихоньку приближаться к месту событий. Да и кулаки чесались: хорошо затуманенные алкоголем мозги требовали выплеска энергии. Но бить первым – не в его правилах. Вот если бы кто-то из них зацепил Федю, так бы и разговор завязался, а там и до драки недалеко. Тогда и можно себя проявить, убив двух зайцев: и отморозков на место поставить, и… пар выпустить (вот напасть-то!).

Пацаны обратили внимание на молодую пару, сидевшую по центру шестиместного ряда. Скорее всего, супруги: перед ними детская коляска. Взявшись одной рукой за её поручень, молодая женщина укачивала капризное дитя.

«А ничего мамка» – решил про себя Федя, украдкой разглядывая симпатичную особу, так мило баюкающую младенца.

На память пришла давняя подруга, однокурсница Тома: «Интересно, она в самом деле пошла на аборт? Или таки родила?» Но сейчас не до Томы.

Шум от движения поезда и лязг тормозов перед каждой станцией малыша не успокаивали. А тут ещё эти недоноски давай заигрывать с мамашей. И так, и этак, сальности всякие, подковырки – женщина делала вид, что ничего не замечает. Муженёк её – тоже ни слова, тупо сидя пеньком, напрягся да покраснел от страха перед возможными «звездюлями».

Мамаша молча сносила насмешки, домогательства, пока ещё словесные. Когда же один из обормотов протянул руку к её плечу, она отстранилась, умоляя:

– Не надо, пожалуйста, – сказала робким голосом, дрожащими губами, бросая взгляды на супруга. Её милые голубые глазки затуманились от набежавших слёз. Муж по-прежнему не вмешивался, трусливо пряча взгляд.

– Чё ты косишься? – наглец таки ухватил её за плечо, сорвав пальцем бусы. Камешки посыпались ей на лоно и скатились на пол.

– Ты думаешь, – продолжал он, – твой за тебя заступится? Гляди, как он уделался от страху. Будто г…на съел. Эй, ты! – обратился хам к отцу семейства, освободив плечо женщины и делая ложный замах кулаком. Мужик в испуге отпрянул.

– Ага, ссышь, когда страшно? Вот тебе саечка за испуг, – кончиками пальцев одной руки негодяй поддел его за подбородок, другой рукой снова попытался ухватить мамашку, только на сей раз не за плечо, а пониже. Она молча оттолкнула руку наглеца, видимо, решив, будь что будет, но не позволит себя лапать.

После саечки муж совсем сник и готов был не то что провалиться (и так ведь под землёй, метро, всё-таки), а раствориться, чтобы навечно соскрести с памяти эту позорную сцену.

Пассажиры по-прежнему делали вид, что ничего не происходит и ничто их не касается. На их лицах читалось желание поскорей доехать каждому до своей станции.

Поняв, что точка невозврата пройдена, Бакланов расслабился и снова внутренне собрался, как учил его армейский приятель. «Пора начинать, – подумал он, – пока словами, а там видно будет».

И тут один из ублюдков, – мордоворотище, не дай бог, – задел Фёдора плечом. Случайно или намеренно, то уж не ведомо. Да и какая разница?

Для начала Бакланов извинился. Его «пардон» оценили по-своему:

– Шо-о?! Сам ты пердун!

Давно поняв, что публика не из утончённых, Федя вызывающим тоном повторил по-русски: