Ольга Агурбаш - Первая жена (сборник) Страница 26

Яма углублялась потихоньку. Дети опухли от слез. Супруга казалась невменяемой. Мучители на какое-то время затихли. Устали, что ли, или заряд агрессии кончился у них. Но как бы там ни было, они курили, вяло переговаривались между собой и вообще вели себя уже гораздо спокойнее.

Глеб решил, что можно приступить к переговорам и уже хотел было произнести первую заготовленную фразу, что, мол, ребят, ладно, постращали и хватит, давайте договариваться! Но не тут-то было. Эти трое покурили, переглянулись, один из них сказал странную фразу: «Ну чего? Я за веревкой?» – и пошел к машине. Глеб напрягся.

– Кого первого будем подвешивать? – по-деловому, буднично спросил он, когда вернулся.

– Пацана давай! – кивнул в сторону детей тот, кто был у них за старшего.

На этих словах Глеб бросил лопату и рванул к своим, но был остановлен резким ударом в грудь.

– Куда?! Твое дело – копать! Понял?!

Один ударил Глеба ногой в живот. Другой схватил мальчишку, третий стал крепить веревку к ветке. Деловито так, споро.

Дети заголосили с новой силой. Женщина кинулась к ребенку, но была не просто остановлена, а отброшена далеко в кусты.

– Ребята! – Глеб еле выпрямился после удара. Живот ломило, ладони пылали, в глаза лился пот. – Ребята, пожалуйста, я вас прошу!

Дети орали, жена билась в истерике, отморозки матерились. Чтобы быть услышанным, надо было кричать. Глеб и кричал:

– Ребят! Дайте сказать!

Он понимал, что один против троих не потянет. Никаких силовых ресурсов у него нет. Только слово, только речь может его спасти. Но у ребят, видимо, была своя программа мероприятий. Похоже, уже не раз отработанная и успешная.

– На колени, сука! – заорал один из них. – На колени!

Глебу ничего не оставалось делать, как подчиниться. Спокойно смотреть на сына, который уже и так описался от страха и стоял еле живой, он не мог. Он уже был согласен на все, чтобы хоть как-то остановить экзекуцию, не доводить до трагедии. Бог с ним, с бизнесом, с деньгами! Лишь бы спастись!

Он стоял на коленях. Они заставляли его ползать, они плевали ему в лицо, они избивали его ногами на глазах семьи.

Глеб каждого из бандитов определил на свой лад. И хотя внешние образы были вполне узнаваемы – бритые головы, кожаные куртки, хамоватость и наглость взгляда – каждый из троих имел свои отличительные черты. Главный, по мнению Глеба, – это не самый здоровый, это тот, который говорил коротко и зло и у которого жесткость и дерзость затмевали не слишком физически развитую фигуру. Такие люди встречались Глебу. Вроде бы ничего угрожающего, довольно простецкий внешний вид, и в то же время, как только того требовала ситуация, включались особый взгляд, напор, воля и настолько высокая энергетичность, что устоять перед ней удавалось далеко не каждому.

Другой – с едва выраженными зачатками человечности, если можно так вообще определять черты бандитской личности. Но в его глазах и поступках проступала еле заметная доброта, что ли. Он и матерился реже других, и бил не так больно, а истинной злобы в нем как будто и не было вовсе. Так, кураж, привлекательность остроты ситуации, поддержка «боевой» команды. Его можно было бы считать случайно занесенным в эту троицу.

И третий – явный отморозок. Тот был самый мощный. Про таких говорили – качок, бычара, обезбашенный, беспредельщик. Он был жесток, агрессивен больше других и, пожалуй, единственный из банды, кто получал выраженное удовольствие от процесса.

В какой-то момент Глеб почувствовал, что ситуация чуть изменилась. Бандиты издевались только над ним, оставив детей в покое. Осознание того, что дети являются свидетелями спектакля под страшным названием «унижение отца» было настолько мучительным, что Глеб уловил чудовищную мысль, пролетевшую где-то на задворках сознания: пусть бы убили! Умер бы и все! Ни мучений, ни издевательств, ни страха. И тогда бы уж точно всех бы остальных членов семьи оставили в покое. А так… Так страх оставался. Стыд, чувство позора и страх.

Когда пацаны насладились процессом избиения и унижения Глеба, они приступили к переговорам:

– Ну че? Бабки хотел зажать? Дальше будешь препираться? Или добровольно отдашь? – спросил Главный.

– Сколько? – истерзанный, избитый, Глеб будто жевал кровавую кашу.

– Помнишь, сколько было сказано первый раз?! Умножай на три! – ответил тот же бандит, а Случайный устало добавил:

– Урод! Отдал бы сразу! И тебе было бы проще, и нам об тебя руки не марать…

– Когда? – Глеб по-прежнему стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, корчась от боли в животе. В сторону жены не смотрел. Было и стыдно, и больно. А теперь еще прибавлялось чувство вины. Хотя ситуация становилась уже чуть легче. Раз перешли к переговорам, то шанс спастись появился.

– Сегодня, сука! – зло процедил Отмороженный.

– Дайте три дня! – из последних сил вымолвил Глеб.

Они переглянулись. Потом Главный кинул, как с барского плеча:

– Принесешь сюда же. Будешь один! И чтоб без фокусов, понял?!

Глеб вымученно кивнул. Конечно, понял. Что ж тут непонятного? Вот дурак! Сразу надо было соображать, а не доводить до пограничных ситуаций.

– А жену твою мы у себя оставим! – добавил главарь. – Чтоб ты не передумал. Ты нам бабки, мы тебе бабу! – и все трое заржали.

– Ну ты здорово сказал, брателла! – отреагировал Случайный. – Бабки в обмен на бабу! Красиво!

Жена Глеба Женя была настолько измучена многочасовым испытанием, так боялась за детей, что, услышав предлагаемое решение, как будто даже выдохнула: слава богу, детей отпускают! Она, конечно, осознавала, что ее пребывание у бандитов вряд ли кончится добром, но волнение за сына и дочь перевешивало. И Женя мелко закивала мужу головой, мол, хорошо, соглашайся, пусть так!

Женю запихнули в одну из машин, Глеб с детьми остался в лесу.

Как они выбрались, как добирались до дома, каким образом Глеб успокоил малышей, во сколько они уснули в ту ночь, этого никто из них потом не мог вспомнить.

Утром Глеб вызвал свою маму. Ничего не объясняя ей, просто просил посидеть с детьми. Ушел из дома чуть раньше ее прихода, чтобы она не видела ни его синяков, ни ссадин. И в состоянии не то что шока, а какого-то животного ужаса, принялся искать деньги.

То, что было дома – доллары, рубли – составляло, наверное, десятую часть суммы. Обзвонил всех. Изможденный голос работал на него. Подчас даже не приходилось ничего объяснять. Все очень плохо. Не просто плохо, а катастрофически плохо. Женя в заложниках. Надо спасать. Дайте хоть сколько.

Спешно продал машину. Одним днем, за копейки. За полцены разнес все золото по соседям. Друзья-товарищи оперативно собрали недостающую сумму:

– Ладно, братан! Отдашь, когда сможешь! Не бери в голову. Не сможешь – и бог с ним! Бери!

Дал каждый. И тот, кто советовал послать бандитов подальше, и те, кто рекомендовал вести переговоры, и те, кто на милицию уповал.

Короче, собрал, сколько нужно. Через три дня ждал на том же месте, возле могилы. Она довольно глубокая, кстати, получилась.

Глеб стоял небритый, осунувшийся, с черными кругами под глазами, с незажившими ссадинами на лице и синяками по всему телу. Стоял, ждал и запрещал себе думать о Жене, о том, привезут ли ее, в каком состоянии. А уж о том, что с ней делали или могли делать за эти три долгих дня и ночи, он даже и не пытался представить. Гнал от себя тревогу, прогонял прочь все страшные картины, просто смотрел на деревья, на траву, на серое небо. Смотрел и ждал.

Деньги лежали в двух больших целлофановых пакетах, разложенные по пачкам и перехваченные резинками.

Бандиты приехали на тех же машинах, вышли сначала без Жени.

– Бабки привез?

Глеб хотел было бросить пакет к ногам подонков, но вовремя себя остановил. Уж лучше выдержать до конца. Лучше отдать в руки. Не дай бог передумают Женьку отдавать!

Они только заглянули в пакеты. Пересчитывать не стали. Видимо, знали по опыту: в таких случаях не кидают.

Случайный пошел за Женькой, молча открыл ей дверь. Она вышла из машины и понуро пошла к мужу.

Бандиты уехали. Спокойно так, с чувством хорошо сделанной работы. Их главарь наверняка останется доволен, да и им, скорей всего, премия перепадет. Не зря старались!

Надломленные, измученные, невинно оскорбленные, они стояли друг напротив друга и не могли приблизиться, подойти поближе, обняться. У нее в глазах стояли слезы, у него слез не было. Горечь и страдание, вина и надлом, мука и тоска. За что их так? Зачем? Почему? Жила-была семья. Работала, развивалась, зарабатывала, воспитывала детей… И что эти люди сделали с их семьей? Из-за чего растоптали их счастливый мир? Из-за денег? Ну да… Из-за денег. Только как теперь им жить? Как?! Непонятно!

С долгами Глеб справился довольно быстро. В банке взял кредит. Тогда давали просто, главное – это найти гаранта. А за Глеба многие готовы были поручиться. Дачу продал. Пусть недорого, зато в короткие сроки. Рассчитался со всеми. Бизнес свой пересмотрел. Поменял «крышу», хотя это оказалось не так-то уж и просто. Охрану взял другую. Стал осторожнее, осмотрительней.