Елена Минкина-Тайчер - Эффект Ребиндера Страница 27

Родители сначала очень горевали и даже злились на неожиданно возникшего зятя, но вскоре принялись отчаянно скучать по Ольге и целыми днями ждали звонков и писем. Можно понять! Столько нарушений в их степенной продуманной жизни – брошенная диссертация, переезд из столицы, странная фамилия зятя. Отца особенно раздражала именно фамилия, он даже взял с Ольги слово не только не менять собственную, но и будущих детей записать Поповыми. В этом был резон, как, впрочем, и во всех отцовских решениях – в университете уже открыто говорили про засилье евреев, не хватало Ольге приключений еще и на эту тему! По вечерам родители теперь обсуждали не цены на рынке, а стоимость междугородних разговоров и билетов на самолет. Два раза в месяц они аккуратно паковали фанерный ящичек с сухофруктами и дорогой сырокопченой колбасой, которую раньше никогда не покупали, мама вписывала крупными печатными буквами Ольгин адрес, и отец на автобусе, а потом на метро с двумя пересадками отправлялся на Главпочтамт. Районной почте он не доверял, колбасу могли запросто украсть, спрашивай потом с кого хочешь!

Года через полтора наконец прозвучала радостная весть – Ольга беременна и собирается приехать рожать. Начались новые хлопоты, мама стояла в очереди за марлей, резала старые простыни на пеленки, даже выудила с антресолей какую-то допотопную кружевную накидку, в которую, оказывается, заворачивали еще маленькую Олю.

Конечно, Володя тоже радовался встрече с сестрой и зятем, хотя никак не мог представить этого будущего ребенка и, честно говоря, немного побаивался лишней суеты.

Кажется, они приехали в июне, да, во второй половине, уже началась летняя жара. Сестра изменилась, постарела, что ли, или это казалось из-за огромного живота? Она выглядела расстроенной и усталой, почти не разговаривала и даже не захотела посмотреть на приготовленные матерью вещи для будущего младенца.

– И правильно, – соглашалась мать, – незачем судьбу дразнить, будет дитя, будет и приданое!

А сама потихоньку бегала в соседний универмаг отмечаться в очереди на импортную коляску и очень переживала, потому что очередь почти подошла, но оставалась неясность с цветом – брать ли скромный темно-синий или все-таки решиться на ярко-красный, подходящий только для девочки?

Ожила Ольга только с приходом своей давней подруги Тани. Подругу Володя помнил из детства и сразу узнал, хотя теперь это была взрослая замужняя дама, кажется, даже с двумя детьми. Пару лет назад Таня защитилась, что вызывало жгучую непреходящую ревность его родителей, и теперь продолжала работать в университете, на кафедре коллоидной химии. Конечно, женщины сразу принялись обниматься, ахать, говорить стихами: «Пора, пора! душевных наших мук не стоит мир; оставим заблужденья!». Было смешно и неловко – этакие взрослые толстые тетки, а изображают прилежных школьниц!

Матвей в первый же день принялся за приготовление обеда! Сначала Володя тихо посмеивался над этим сугубо женским занятием, но через полчаса уже не мог глаз оторвать. Зять трудился, как фокусник – сразу на трех конфорках – запекал, переворачивал, жарил, от одного запаха голова кружилась! А он еще распевал и пританцовывал, словно повар из грузинской комедии. В результате получился красно-коричневый обжигающий суп-харчо, курица, запеченная с картошкой, луком и белыми грибами, и огромный яблочный пирог. Пирог Матвей старательно украсил перевитой косой из теста, и коса эта, смазанная сырым яйцом для румянца, окончательно поразила всю семью. Даже отец впервые со времени их знакомства подобрел и достал из шкафчика графин с заветной домашней наливкой.

Они привезли с собой дочку Матвея Иринку, худую, черноволосую десятилетнюю девочку. Вдруг оказалось, что Иринка не ладит с Ольгой, грубит и не слушается, хотя сестра об этом никогда не заикалась даже в разговорах с матерью. Отец рассердился, но мама тут же застыдила его, загоревала и принялась оправдывать «сиротинушку».

– Перемелется, – шептала она Оле, – подрастет, своих родит, тогда и тебя простит.

– Но за что меня прощать? Чем я виновата перед ней?

– А тем и виновата, что мачеха. Разве не знала, что за вдовца идешь да на чужое дитя? Не мать ты ей, Олюшка, – отцова жена! Как ни старайся, падчерице ревность глаза застит. Терпи, доченька, сироту обидеть великий грех. Перемелется, вырастет хороший человек и тебя добрым словом помянет.

Володя жалел сестру, его раздражали глупые деревенские причитания матери, но в дальнейшем Иринка действительно оказалась нормальным милым человеком, во время учебы в Москве часто навещала его родителей и называла мать бабуленькой.

Через несколько дней после приезда гостей возникла забавная идея: сестра остается под опекой родителей, а они, то есть сам Володя, Матвей и Иринка, отправляются в поход на плоту! Компания, конечно, нарочно не придумаешь, но все-таки лучше, чем торчать вшестером в малогабаритной двухкомнатной квартире. Стройотряд в том году накрылся в самый последний момент из-за разборок с комитетом комсомола, и Володя совершенно не понимал, что делать в каникулы.

Три дня зять провел в бурных переговорах с друзьями – выбирали безопасный спокойный маршрут и удобную дорогу, полная потеха! А на четвертый рано утром они с подпрыгивающей от радости Иринкой уже стояли на Курском вокзале в полной экипировке, с палаткой, спальниками, котелком и ядовито-желтыми негнущимися спасательными жилетами. Интересно, зачем жилеты на спокойном маршруте?

Основная группа ждала на реке, и Володя заранее крепился, представляя немолодых друзей Матвея, чинные разговоры у костра и ранний сон в семейных палатках.

– Кира, – девчонка улыбнулась и протянула крепкую загорелую руку. Она стояла первой из встречающих, размахивая большой связкой баранок.

Потрясающая девчонка, тоненькая, коротко стриженная, с пронзительными серыми глазами. Обалдеть, как ей шли рыжие веснушки и это редкое звонкое имя.

– Вовка, брат, – радостно закричал Матвей, – прошу любить и жаловать: Кира Андреевна, жена моего лучшего друга профессора Гальперина!

Нет, Матвей со своими шутками явно перегнул! Даже непонятно, как реагировать. На всякий случай Володя вежливо рассмеялся, покрутил головой в поисках настоящей жены профессора и вдруг понял, что никакой шутки нет, что Кира – совершенно взрослая женщина, может быть, лет тридцати или даже старше. Чертовы уши вспыхнули огнем. Кира снова заулыбалась, загадочно, без насмешки.

– Вовка, – так же радостно продолжал зять, – мой лучший друг в последнюю минуту выбыл из игры по случаю командировки, так что нам предстоит опекать сразу двух прекрасных женщин, – он обнял за плечи Киру и Иринку.

– А где ваша Аня? – спросила Иринка.

– В лагере, – вздохнула Кира, – переманили перед самым отъездом. Так что ты будешь у нас общим ребенком. Ты и Володя.

И еще там были две пары. Все, конечно, тоже старые друзья зятя. Даже непонятно, как он ухитрился, живя в Новосибирске, обрасти таким количеством близких друзей в столице.

Главу одного из семейств, толстого добродушного мужика с розовой лысиной и венчиком белых кудрей вкруг нее, звали Семеном. На протяжении всего их довольно длинного путешествия Семен с завидным постоянством занимался только одним делом: надув небольшую резиновую лодку и оттащив ее как можно дальше от воды, он укладывался на дно и так лежал часами, сладко посапывая и периодически вскрикивая «Ох, хорошо!». Процесс плавания отличался от стояния на берегу тем, что Семен устанавливал свое ложе в центре плота.

Жена Семена Валя, маленькая кругленькая женщина вся в рыжих веснушках, как какая-нибудь птичка-пеструшка, наоборот, отличалась необычайной активностью. Правда, ее деятельность была тоже несколько однообразного свойства – она варила варенье. На первой же стоянке Валя умчалась в лес и пропала так надолго, что все всполошились, кроме Семена, который успел заснуть в своей лодке-люльке. Но зато когда она наконец вернулась, сгибаясь на одну сторону от тяжести ведра и победоносно сияя, все (опять-таки кроме Семена) дружно ахнули – ведро почти доверху синело отборной черникой.

Дальше началась полная ерунда. Пеструшка схватила котелок для каши и, небрежно ополоснув прямо у ног в речке, принялась заталкивать туда весь свой чудесный урожай, сделав исключение только для Иринки, которой досталась горсть живых ягод. Володя не выносил небрежности и грязи и больше не стал смотреть, тем более Матвей уже ставил палатку.

Мать тоже любила варить варенье, но делала это обстоятельно, со вкусом. Сначала на рынке они с отцом выбирали подходящую ягоду, зрелую, но не слишком мягкую. Дома ягоду еще раз перебирали, тщательно выполаскивали в проточной воде и долго сушили на белоснежной прокипяченной марле. Потом они еще раз взвешивали ягоды, строго отсчитывали нужное количество сахара и долго сладостно варили, беспрерывно пробуя остывающую толстую пенку. Потом был еще этап разливания по стерильным банкам, завязывания бумаги чистыми бинтиками, сверху на крышке подписывали четкими буквами название ягоды и обязательную дату.