Татьяна Тронина - Вишни для Марии Страница 27

Он просто схватил ружье и выскочил из дома. В саду темно, ветки деревьев хлещут по плечам. Прикрывшись одной рукой от веток, а в другой держа ружье, Федор бежал по саду, не разбирая дороги. Наконец уткнулся в забор, который разделял их с Марией участки, быстро отыскал прореху в деревянном ограждении, и вот мужчина уже рядом с домом.

Дверь, ведущая в дом, – открыта. И голоса внутри. Федор на некоторое время замер, прислушался.

– А ты думал, я испугаюсь? – это произнесла Мария, звонко и надменно. – Ножика в твоих руках испугаюсь? Вот так просто все деньги тебе отдам? Нет, милый. Я смерти не боюсь. Совсем не боюсь. У меня сейчас такая жизнь складывается, что мне, может, самой умереть хочется. Я твоему приходу, ты не поверишь… рада даже. Ну, убей меня. Зарежь. Только сразу, быстро. Прямо в сердце.

– И зарежу! – угрожающе отозвался хриплый, незнакомый мужской голос.

– И где деньги – не узнаешь? – опять Мария.

– Да что ж ты издеваться вздумала над человеком! – зарычал незнакомец.

– А ты зарежь меня… – она словно дразнилась, но Федор уже понял к этому моменту, что – выражаясь высокопарно – предчувствия его не обманули.

За несколько мгновений он преодолел прихожую и оказался перед освещенной комнатой. В проеме увидел мужской силуэт, со спины. Нож в руке…

Федор подкрался, стволом уткнулся в спину мужчины и отчетливо, спокойно велел:

– Стоять. Не дергайся, а то выстрелю.

Нож выпал из руки незнакомца, Федор ногой отшвырнул его в сторону, куда-то под кровать. И только тогда заметил Марию – она стояла посреди комнаты, в одной ночной рубашке, очень бледная, с горящими, широко раскрытыми глазами. Кажется, она была не в себе.

От мужика воняло перегаром, немытым телом…

– Слышь, ты, чего ты… – заныл мужик, пытаясь осторожно обернуться.

– Стоять. А то выстрелю. Маша, что случилось?

– Господи, это ты… – Мария выдохнула, закрыла лицо руками. – Какой-то бродяга, вор… влез ко мне в дом! Как ты вовремя…

– А чего, я ничего. Я ничего такого!

– Убью, зараза, – сказал Федор и ткнул бродягу стволом.

– А я чего, я ничего! Я тут случайно заглянул! – забубнил тот.

– Мне денег вчера дали, выходное пособие. Он узнал каким-то образом.

– Как зовут? – Федор опять ткнул бродягу.

– Гена я… Это все неправда, я просто мимо шел!

– Зарезать меня грозился, – истерически захохотала Мария.

– Да я в жизни мухи не обидел! – заныл Гена. – Бес попутал… так, попугать решил. Слышь, красавица, я бы тебя и пальцем не тронул бы! Клянусь, вот те крест!

– Я бы не стал его отпускать, – холодно произнес Федор.

– Да, согласна, – кивнула Мария. Судя по голосу, она уже успокоилась немного. – Сейчас участковому позвоню. Кажется, у меня его номер где-то записан…

– Не надо участковому, не надо!

– А почему не надо? Ты нож в руки взял – все, тебе веры больше нет, ты теперь не безобидный попрошайка, а разбойник с большой дороги. Отвечать придется тебе, Гена, – рассудительно, «учительским» тоном сказала Мария.

– Я не буду, я не буду больше!.. – закричал Гена и вдруг затрясся, упал на пол.

– Этого только не хватало… У него эпилепсия, что ли? – Мария наклонилась над Геной. – Пена изо рта идет! Кажется, это действительно припадок.

– Ложку в рот надо, чтобы язык не прикусил, – вспомнил Федор и метнулся на кухню. – Еще и спасаем его, этого дурака…

Он схватил с кухонного стола ложку, а когда вернулся, то Гены в комнате уже не было.

– Сбежал, – сказала Мария и растерянно развела руками.

– Сейчас догоню…

– Погоди. Там же ночь, ничего не разглядишь! Завтра пойду к участковому, все скажу ему. У нас хороший участковый, правда. Я думаю, разберется.

В этот момент за окнами раздался раскат грома, дождь забарабанил по карнизу.

Федор поставил ружье у стены.

– Иди домой. Все в порядке, – устало сказала Мария. Она накинула на себя халат, затянула туго пояс.

– Я больше не оставлю тебя, – покачал головой Федор. Он подошел к ней, обнял. Мария прижалась щекой к его груди, и словно обмякла вся.

– Так страшно… – пробормотала она. – Надо замок поменять, что ли. Давно собиралась. Откуда у тебя ружье?

– У Ахмеда взял, оно в его комнате на стене висело.

– Надо же. Помнишь – если в начале пьесы ружье висит на стене, то к концу оно должно выстрелить? Получается, не всегда это правило срабатывает. Ты же мог убить этого Гену… Хотя не жалко. Или жалко? Не знаю. Нет, нет, я все не о том… Зачем ты пришел, как ты догадался, что мне нужна помощь? – спросила она, подняв измученное, несчастное лицо.

– Ты же знаешь, Маша, что я – твой Дубровский. – Он провел рукой по ее макушке.

– Иди уже к себе домой, Дубровский. Тебя невеста ждет.

– Ты отчаянная. Я слышал, что ты этому Гене сказала. Сама на рожон лезла, глупенькая. Умереть ей хочется!

– Я блефовала. Я знала, что он струсит и уйдет.

– Он пьяный. Он все мозги свои пропил. Вот такие люди как раз и способны зарезать, когда мозг в отключке…

– Я не боюсь смерти. Иногда мне кажется, что я – лишний человек, ошибка природы.

– Ты нужна мне. – Сердце Федора как будто плавилось от жалости, от нежности к ней.

Дождь еще сильнее забарабанил по карнизу.

– Знаешь, о чем еще я думаю? – прошептала Мария.

– О чем?

– Я думаю о той женщине… О той девушке, которую прямо перед свадьбой бросил твой отец. Она, наверное, очень страдала.

– Наверное. Я не знаю. История об этом умалчивает.

– И она, возможно, потом долго не могла прийти в себя. Может быть, всю жизнь. Так и не смогла поверить мужчинам. Это ведь ужасно – быть брошенной прямо перед свадьбой! – с отчаянием проговорила Мария. – Твой отец поступил очень жестоко по отношению к той своей невесте.

– А как надо было? – нахмурился Федор. – Пойти на свадьбу, к невесте и гостям? Целовать нелюбимую под крики «горько»? И все время помнить о том, что где-то там есть другая девушка, которая – как солнце, которая дороже и милее законной жены? И только потом, соблюдя все необходимые формальности, затеять развод… Или не успеть затеять, потому что… потому что уже законная жена ребенка ждет. И жить с ней уже ради ребенка, и все время помнить о том, что счастье прошло мимо… Принести себя в жертву семье. А нелюбимая жена – ей что, хорошо? Она ведь могла быть рядом с тем, кто ее действительно любил бы! А много ли счастья в такой семье, где только долг и обязанности и ни грамма живого чувства?

– Но строить свое счастье на чужом несчастье… – вспыхнула Мария.

– Да прям, Таша будет очень комфортно себя чувствовать, живя рядом со мной, с тем, кто ее не любит… – огрызнулся Федор. – Я ее не люблю, понимаешь? Думал, сомневался, надеялся на что-то до последнего, проверял себя… Но понял сегодня окончательно – нет, не мой она человек. Даже если бы я не встретил тебя, я бы все равно не смог сделать ее счастливой! И она меня не любит, она… она хороший человек, но она со мной только потому, что ей так удобно. Удобно! Я не знаю, вот честное слово, не знаю, что более жестоко – мучить друг друга всю жизнь, живя в нелюбви, со смутной надеждой, что, возможно, притремся, стерпится-слюбится, или одним махом, сразу разрубить все эти ущербные отношения, пусть даже перед самой свадьбой.

– А раньше ты о чем думал? Раньше ты этого не мог понять, чтобы не заходить столь далеко?

– А это такая вещь, что именно накануне свадьбы и проверяется. Никак иначе и не поймешь. Истину осознаешь только в час испытаний, когда стоишь уже у последней черты…

– Глупости! Хотя… Я вот тоже испугалась, когда Костя грозился развестись со своей женой и ко мне уйти. Подумала – а как я с ним все время рядом буду?.. Каждый день, всю жизнь, до самой смерти? И меня словно холодной водой окатило. Что же делать? Мы с тобой столько дров наломали! – растерянно спросила Мария. – Как возмещать ущерб?

Она выглядела очень трогательно, по-домашнему, в этом халатике; воротник ночной рубашки сбился на сторону, волосы разлохматились, буйно рассыпались по плечам. Ни грамма косметики – лицо такое чистое, ясное, словно отмытое дождевой водой. Но вместе с тем Мария была красива – той грозной, опасной красотой, которую ничем не испортить, которую невозможно спрятать. Которая сразу ранит, прямо в сердце, и навсегда.

Федору в ней нравилось всё. Ни единого недостатка он в ней не замечал, а то, что со стороны могло считаться небольшим огрехом во внешности – все равно тоже являлось ее достоинством. Он принимал Марию целиком и полностью, от волос до кончиков пальцев.

– Я не знаю, что делать, – сказал он. – Если высшим силам угодно наказать меня, то пожалуйста. Я готов. Пусть наказывают.

– Ты ужасный человек… – прошептала она. – Ты просто… соблазнитель, вот ты кто!

– Это потому, что ты слишком соблазнительна… – он поцеловал ее. Мария не сопротивлялась совсем – она покорно подставляла ему свое лицо, свои губы. Он целовал ее, она отвечала. Он осторожно вел ее к кровати – она позволяла себя вести.