Феликс Шведовский - По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха Страница 27

Но вернемся к нашему посещению монастыря. Здесь уделяется большое внимание медитации. (Для чего отведен специальный домик.) И когда мы накануне звонили в храм, чтобы попроситься на ночлег, никто не взял трубку. «Медитируют», – заключил Сэнсэй. Пришлось искать гостиницу.

Наутро мы все-таки попали на прием к Харисаве-сёнину. Он завел разговор о женатых монахах. Продолжая жить в семье, монаху трудно помнить о цели, ради которой он стал монахом. С другой стороны, семейная жизнь делает его обычным человеком, заставляя помнить пророчество Будды о достижении просветления всеми живыми существами. Относительно существования семейных монахов Япония уникальная буддийская страна – в других это обычно запрещено.

Харисава-сёнин поинтересовался, много ли женатых монахов Ниппондзан Мёходзи в СНГ. Сэнсэй ответил: «Примерно половина, но там даже семейным монахам живется нелегко: общество относится к буддизму совсем иначе, так что необходимость вспоминать о своей цели у русского семейного монаха возникает чаще, чем у живущего в Японии».

Очень скоро нам предстояло возвращение в Москву. Как важно не забывать уроки, полученные нами здесь!

НА МАРШЕ С СОЛДАТСКИМИ МАТЕРЯМИ

Чечня, 1995

Два года после странствия по Китаю и Японии я провел на родине, в России, где почти сразу разразилась первая чеченская война. Вместе с солдатскими матерями мы, украинские и российские монахи во главе с Тэрасавой-сэнсэем, отправились с маршем мира на Северный Кавказ. Военные арестовывали нас, били, бросали в фильтрационный лагерь, где чуть не погибла почти вся наша сангха, отправляли обратно в Москву и там тоже арестовывали за антивоенные акции, хотя и не с такой жестокостью. А мы снова и снова возвращались в Чечню.

Мы назвали свою акцию «Марш материнского сострадания “Во имя жизни” Москва – Грозный» и стартовали 8 марта 1995 года. Такой вот сделали подарок солдатским матерям на Международный женский день. Во время марша я вел дневник, но в Чечне его отобрали у меня российские военные. Поэтому от жанра дневника в этой главе придется отойти.

После того как нас первый раз вернули военным самолетом в Москву, я написал статью, которую собиралась, но так и не опубликовала газета «Московские новости». Тогда в СМИ было много дезинформации о нашем марше. И я назвал ее:

Я участвовал в Марше материнского сострадания, участники которого направились из Москвы в Грозный 8 марта от Могилы неизвестного солдата. Как монах буддийского ордена Ниппондзан Мёходзи, организовавшего вместе с Комитетом солдатских матерей России это первое в нашей стране ненасильственное движение, я молился за мир в Чечне. Мы шли к чеченскому народу, чтобы показать: обыкновенные русские люди против войны, выгодной только власть имущим. Мы шли к российским солдатам потребовать прекращения огня по чеченским селениям. До нас отдельные матери уже несколько раз были на боевых позициях, но им очень редко удавалось вернуть домой своих сыновей. Хотя «дудаевские боевики» поначалу отдавали матерям пленных (беспрецедентный в практике войн шаг!), федеральные войска останавливали их по дороге домой и снова посылали в бой. После чего пленных отдавать перестали. Российские командиры были против «дезертирства» своих солдат. А если и находились офицеры, которые сами просили матерей забрать своих сыновей, то уже солдаты отказывались уходить с войны. Они говорили: «Мама, чеченцы убили моего товарища. Я должен воевать, чтобы отомстить».

Стало ясно, что усилий отдельных матерей недостаточно. Только при поддержке массового ненасильственного движения матери смогут спасти своих сыновей. Множество безоружных людей, мы намеревались встать между воюющими сторонами и либо умереть, либо остановить войну. Чем нас больше, тем сильнее вероятность, что война будет остановлена. Вот почему, прежде чем начать собственно пеший марш в Чечне, мы ехали на автобусе по городам России, чтобы о нас узнало как можно больше людей. Ведь начали марш всего сорок человек, из них пятнадцать монахов. К началу пешего шествия обещали присоединиться еще двести матерей, однако матери особенно нуждались в поддержке обыкновенных людей, заинтересованных в прекращении войны не только лично. Тогда Марш материнского сострадания действительно стал бы выражением общественного протеста.

Создать движение такого масштаба нам, к сожалению, не удалось. Не буду рассуждать о незрелости российского общественного сознания. Ведь разбудить его нам очень умело помешали власть предержащие и зависимые от них средства массовой информации. Сначала Марш описывался как частное дело солдатских матерей, а потом в газете «Комсомольская правда» от 29 марта на первой странице была опубликована чудовищная ложь якобы от лица одного из буддийских монахов: будто бы орден Ниппондзан Мёходзи использовал матерей в этом Марше как прикрытие для саморекламы.

В Саратове на нашу встречу с горожанами командующий федеральных войск в Чечне Куликов прислал офицера с письмом. Куликов приветствовал участников Марша и просил нас идти в Чечню убеждать чеченцев сложить оружие. На первый взгляд, наши цели совпадают. Куликов тоже вроде бы хочет мира, как явствовало из письма. Но мы сразу же публично заявили о том, в чем наша позиция резко расходится с позицией федеральных войск. Мы призвали сложить оружие обе стороны одновременно, а не так, чтобы сначала чеченцы, потом русские. Мало того, если уж говорить строго, то прекратить огонь первым должен тот, кто его начал, тот, кто ввел войска в Чечню, то есть российская армия. Причем я разговаривал с очевидцем и первым пострадавшим от ввода федеральных войск в Чечню. Первым раненым в этой войне был не «дудаевский боевик», а мирный житель, причем не Чечни, а Ингушетии, по национальности русский, Игорь, вместе с другими мирными жителями приграничной деревни пытавшийся воспрепятствовать продвижению российских танков в Чечню. Они не стреляли по танкам. Просто перегородили дорогу. И по ним открыли огонь… Игорь сказал мне, что несколько телекомпаний показывали интервью с ним.

После нашей отповеди Куликову Марш стал постоянно сталкиваться с трудностями. В Астрахани нас принимала областная администрация и комитет «Матери за мир». Гостиница, питание, экскурсия в краеведческий музей, выступление народного песенного ансамбля – все это было бесплатно нам преподнесено. Но в результате у нас не осталось времени на проведение в городе намеченных акций. Произошла только встреча с астраханскими солдатскими матерями в здании администрации. Они присоединились к Маршу, но, как потом оказалось, лишь затем, чтобы бесплатно добраться до Минвод, откуда они совершенно независимо поехали в Грозный за своими сыновьями. Конечно, некоторые из них помогали участникам Марша нести транспаранты, – мы благодарны им, понимаем их нетерпение и не виним этих матерей ни в чем. Но совершенно очевидно, что астраханская администрация использовала их, чтобы внести раскол в наш Марш. К астраханским матерям присоединилось еще несколько ехавших из Москвы, соблазнившихся обещанием местного комитета быстро доставить их до Грозного. Потом их всех задержали в Моздоке…

После Астрахани только в Элисте нам удалось сделать все так, как наметили заранее. Возможно, потому, что Калмыкия – буддийская республика и с уважением отнеслась к Маршу, одним из организаторов которого явился наш буддийский орден. Но ни в Ростове-на-Дону, ни в Ставрополе, ни в Минеральных Водах мы решили не останавливаться. Поняли, что нигде в России нам не дадут создать ненасильственное движение. Скрытое, глухое сопротивление было уже налицо. А столкнуться с открытым сопротивлением мы не хотели, не добравшись до Чечни. Мы поехали сразу в Ингушетию, где нас давно ждали. Но не так-то просто оказалось сделать даже это.

На вокзале в Минеральных Водах нам наврали, что до Назрани нет прямого поезда, ехать надо либо через Беслан, либо через Нальчик. Председатель Комитета солдатских матерей России Мария Кирбасова вспомнила, что от Беслана добраться до Назрани почти невозможно большой группе людей. Сели на поезд до Нальчика. Мы уже знали, что правительство Кабардино-Балкарии официально отказало нам в проведении каких-либо акций на территории республики, и собирались в Нальчике сразу же пересесть на поезд до Назрани. Однако спецслужбы перестраховались. На границе Кабардино-Балкарии, на станции Прохладное в электричку вошло человек десять милиционеров с автоматами наперевес. Они сказали, что готовы задержать поезд, пока мы не решим пересесть на автобус, которым они предлагают довезти нас до Назрани. То есть ненавязчиво намекнули, что другого выхода у нас нет. Выйдя из электрички, мы увидели около тридцати вооруженных милиционеров. Делая видимое усилие, чтобы сохранять вежливость, они поторопили нас сесть в автобус. Учителю буддийского ордена Дзюнсэю Тэрасаве и Марии Кирбасовой насилу удалось выпросить у них пять минут на то, чтобы сообщить в наш штаб в Москве о непредвиденном изменении планов. Из этого штаба представитель английской христианской организации квакеров-пацифистов Крис Хантер давал сообщения о прохождении Марша в международные средства массовой информации. Без его работы мы не имели бы поддержки мирового сообщества и, думаю, власти разобрались бы с Маршем сразу и совершенно бесцеремонно, сочинив какую угодно ложь в оправдание.