Евгений Сивков - Чувства Страница 27

Отец не дожил до этого момента два месяца. Сказались старые раны, а добила его разваливающаяся советская медицина. Влюблённая Ганя умудрилась не заметить, что отец на ногах перенёс два инсульта, а участковая врачиха уже давно не баловала ветерана своим вниманием. Сестрица к тому времени уехала на ПМЖ за границу, так что старик оказался совсем без присмотра. Однажды утром Ганя, забежавшая домой после очередной бурной ночи с нетерпеливым женихом, застала отца мёртвым. Он сидел в кресле, рядом на полу лежал упавший с колен томик Есенина.

Глава 5

Когда маленького Кешу взрослые спрашивали, кем он хочет стать, когда вырастет, мальчик неизменно отвечал: «Директором». Директором чего? Карапуз недоумённо таращил на непонятливых глазки-пуговки. Как чего? Неужели непонятно – просто директором. Главное – не дело, главное – социальный статус. Кеша ещё не знал таких мудрёных слов, но прекрасно понимал, что главное в жизни – стать царём горы… Ну, хотя бы даже маленькой горки.

В институте Кеша быстро влился в дружные ряды комсомольских активистов. Уже на втором курсе он был избран руководителем культмассового сектора. А это значит, под его полным контролем находились все институтские дискотеки. Осваивая выделяемые на проведение мероприятий средства, Батуев создал бизнес по фарцовке пластинками зарубежных исполнителей. В застойные времена это давало неплохой доход: покупка виниловых дисков через знакомых, имеющих выход на заграницу, изготовление магнитофонных записей с последующим распространением. К концу обучения на инженерном факультете в распоряжении Кеши была целая студия звукозаписи, оснащённая прекрасной аппаратурой. После получения диплома он ни минуты не проработал по специальности. Батуев устроился в местный Дом культуры, где продолжал свой бизнес. Когда началась перестройка, Кеша сумел приобрести квартиру и машину. Кроме того, он обзавёлся полезными связями, женой и двумя маленькими дочурками. А ещё у него появился первый настоящий друг. Бывший десантник Паша.

Чем только не занимался Кеша в эпоху первоначального накопления капитала в постсоветской России! Торговля вином неизвестного происхождения, которое прямо на железнодорожной станции его подручные разливали в квасные бочки; разведение собак модных пород с многоэтажными сертифицированными родословными, которые Кешины приятели штамповали в местной типографии; организация автобусных шоп-туров в Турцию; проведение корпоративов в самых модных кафе города в сопровождении фирменного Кешиного конферанса; перегонка просушенных после наводнений «мерседесов» из Польши (небольшая контрабанда в виде сигарет и пива не исключается). Набираясь опыта, Батуев всё больше утверждался в мысли, что подавляющее большинство людей – неисправимые лохи. Их единственное предназначение – поставлять в Кешины карманы необходимое для скромной (или не очень скромной) жизни количество денежных знаков. Что интересно, он даже не находил нужным скрывать подобные убеждения. У него на лице было написано: осторожно, граждане, вас сейчас обдурят! Но Кешино фантастическое обаяние делало своё дело. Даже самые прожжённые, видавшие виды дельцы, даже самые отмороженные бандиты покупались на Кешины улыбки и ласковые уговоры. Он каким-то чудом выходил сухим из воды, попадая в невероятно сложные ситуации. Его вывозили в наручниках за город, а потом поили в дорогих ресторанах элитным коньяком местные авторитеты; он добивался перекредитования у самых недоверчивых банкиров. Ему давали самые неприступные красотки, самые верные жёны. Меркантильные шлюхи после стриптиза угощали Кешу дармовым шампанским, которое для них заказывали другие клиенты борделя.

Но однажды Батуев всё-таки попал. Его окрутила лилипутка Настя. На самом деле эта миниатюрная женщина, разумеется, не была настоящей карлицей. Она заслужила это прозвище за то, что её рост (если вспомнить выражение классиков) льстил девяноста девяти процентам мужчин. Монументально пузатый Кеша и крохотная Настя – эта пара вызывала у знакомых чувство умиления. Жили они душа в душу. И дружили семьями с Пашей и Ганей. Всё было чудесно: дела шли отлично, супруги любили друг друга. Но затем у них случились дети. Сначала Кешины с Настей девочки-погодки, а потом Пашина с Ганей дочурка. Несчастье обрушилось на обе семьи почти одновременно.

– Так, Настасья, по магазинам после пяти поедем, я раньше не освобождаюсь. Тут со Стасом надо потолковать, дельце одно не маленькое подворачивается. И Тимофею нужно участок в Комарово показать, серьёзный интерес проявляет. А ты Катьку после обеда из садика заберёшь, на тихий час её сегодня не оставляй, а то опять воспиталки жаловаться будут, что эта мерзавка мальчиков подушками лупит. Машку я сам вечером прихвачу, в три отзвонишься Славику по нашей проблеме с налоговой. Слезу пускаем, глазки по телефону строим – не мне тебя учить, ты у нас уже совсем большая лилипутина. Да, как девчонку приведёшь – Тайгу на лоджии запри, не нравится она мне что-то. Течка в последнее время на неё как-то странно влияет. Машка, слава богу, у нас осторожная барышня, за три метра зверюгу обходит, а Катька к ней лезет, ничего дурилка маленькая не понимает.

– Ладно, Кент, не учи учёную. Всё тип-топ будет. Иди работай, кормилец.

Настя чмокнула Кешу в умеренно щетинистую (по моде) щеку и закрыла за мужем дверь. Батуевы проживали в просторной, чудовищно захламлённой трёхкомнатной квартире на предпоследнем этаже панельной девятиэтажки. Повсюду валялись детские вещи, по углам громоздились стопки книг и видеокассет. На обеденном столе посреди немытых тарелок и хлебных крошек расположился одинокий мужской носок С хрустальной люстры в спальне свешивался кружевной красный бюстгальтер. На лоджии нервно завывала и скреблась Тайга – здоровенная сука ротвейлера, племенная производительница, щенки которой отличались отменным экстерьером и эталонной свирепостью, а потому пользовались заслуженной популярность среди домовладельцев. Настя взяла на себя «собачий» бизнес, освободив Кешино драгоценное время для более перспективных проектов.

– Кешенька, золотко, пупсёночек…

Плачущий Настин голос в трубке не вовремя отвлёк внимание Батуева от дорожной ситуации. Он в это время пытался, перескакивая из ряда в ряд, миновать сложный участок, который в часы пик отнимал у водителей массу времени.

– Что за пожар, рыбка, перезвони минут через восемь, меня тут гандон один подрезал.

– Кеша, с Катькой беда. Не уследила я, прости меня…

Беда Насти заключалась в том, что она имела дурную привычку делать два-три дела одновременно. Вот и в этот роковой день она строила глазки по телефону, пытаясь застегнуть поводок на ошейнике мечущейся во все стороны Тайги и проинструктировать двухлетнюю Катьку о том, какие колготки нужно надеть взамен перепачканных кашей. В результате всё обернулось жутким кошмаром: огромная собака боднула массивной башкой миниатюрную женщину так, что та выронила телефонную трубку и врезалась во входную дверь. На шум из соседней комнаты выбежала задорная Катька с чистыми колготками в одной руке, а другой попыталась обнять псину за шею. Та разинула чудовищную слюнявую пасть и схватила ребёнка за лицо.

– Красавица ваша жить будет. Шок, разумеется, жуткий, но детская психика обладает удивительной гибкостью. Красавицей она, конечно, останется только в профиль. Такую пластику у нас в стране пока ни за какие деньги не делают, – усталый после операции врач с наслаждением затянулся сигаретой и ушёл в ординаторскую.

Кеша и Настя остались одни в тускло освещённом коридоре городской травматологии.

Жену Батуев так и не простил. В тот же вечер собрал вещи и переехал на квартиру, которую приберегал для продажи.

Про Ганину девочку ещё в роддоме опытные акушерки решили, что ребёнок этот долго на белом свете не заживётся. И оказались правы. Продержалась Светочка всего четыре с небольшим месяца. И месяцы эти стали для Гани кромешным адом. Что было с ребёнком – никто ей толком объяснить не мог. Видимо, на букет генетических дефектов наложились последствия вирусной инфекции, подхваченной девочкой в роддоме.

Малышка надрывно кричала всю последнюю неделю своей недолгой жизни. Когда смолк её последний крик, обезумевшая от страданий и недосыпа мать ещё несколько часов не отдавала посиневшее тельце медсёстрам. Наконец, Гане удалось вколоть дозу снотворного, и крохотный трупик унесли в морг детской поликлиники.

Неделю после похорон Ганя никого к себе не подпускала: она заперлась в детской и не реагировала на призывы мужа выйти наружу. Когда она появилась на пороге кухни, где Паша поглощал яичницу с колбасой, тот не узнал свою жену. Тёмные круги под глазами, глубокая морщина, перечеркнувшая высокий лоб, и седая прядь на левом виске.

– Я ухожу от тебя, Пашгук, – сообщила женщина, прислонившись к дверному косяку.