Мирослав Бакулин - Зубы грешников (сборник) Страница 28

Я подумал тогда, что неплохие смерти пролегают как раз между смертью дяди Васи как начальной формой примирения человека и Бога и смертью бабушки Лизы как радостного соединения с Тем, Кого ждешь всю свою жизнь. Мой дальнейший опыт показал, что большинство мужских смертей в России группируются вокруг первого полюса.

Иудеи когда-то сорок лет блуждали в пустыне в поисках Земли обетованной, хотя ходу до нее была неделя. Это нужно было для того, чтобы в блужданиях умерли все, рожденные в рабстве.

Так и сегодняшняя Россия страшно расстается со своим рабским прошлым. Смерть часто становится уроком, потому что выглядит как предупреждение. Первым таким предупреждением в моей жизни была смерть моего двоюродного брата Сереги Чаркова. Его родители, дядя Саша и тетя Тамара, страшно поссорились перед свадьбой и жили, не расписываясь. Вся их любовь сосредоточилась на сыне Сереге, которого они баловали, как могли. Уже к десятому классу у него были своя квартира, машина, дача и куча денег на сберкнижке. Чтобы не делить любовь к нему с другими детьми, тетя Тамара не решалась рожать и делала аборты. И вот Сергей поступает в строительный институт в Тюмени. Все в его жизни вроде прекрасно, будущее упаковано, оно светло и ясно. Перед началом учебы он едет на один день домой в Тобольск, чтобы забрать необходимые вещи. Днем он катается с другом на мотоцикле, и неожиданно они сильно стукаются о проезжающий мимо строительный кран. Другу – хоть бы хны, а у Сереги – отрыв головного мозга от спинного. Девять дней он лежит в коме, а затем умирает. Поначалу я оказался в затруднительном положении – не знал, как вообще относиться к тому, что «гибнут молодые и здоровые». Но тетя Света объяснила, что вообще-то я должен чувствовать стыд, потому что ее сын, мой двоюродный брат Игорь, в это время воевал в Афганистане, Серега разбился, и я виноват уже тем, что просто был жив. Но моя мудрая бабушка Лиза сказала, что я ни в чем не виноват и что Господь забрал Серегу у родителей, потому что они любили его больше Бога.

Через много лет я вспомнил ее мудрые слова. В Сургуте проходил семинар для педагогов, я говорил о христианских ценностях в воспитании. Одна женщина сказала мне, что не будет крестить своего ребенка, потому что он должен выбрать веру сам, сознательно, когда вырастет. Я вспомнил тогда Серегу и спросил, что для нее в выражении «мой ребенок» важнее: слово «ребенок» или слово «мой»? И еще спросил, перед каким выбором она собирается оставить свое чадо? Выбором между добром и злом? И как она отнесется к тому, что ее ребенок выберет зло?

Почему образ Серегиной смерти навсегда остался в моей памяти? Потому что родители его практически сразу сошли с ума. Во сне тетя Тамара увидела Сергея, который просил у нее «онтарио». Родственники интерпретировали сон так, что имеется в виду книга Фенимора Купера «Следопыт, или На берегах Онтарио». Книга была немедленно доставлена из школьной библиотеки, положена в Серегин гроб и вместе с ним похоронена. На могиле Сергея был поставлен памятник с бронзовым бюстом и трагичными строками. Обезумевшие от горя родители каждый день приходили на могилу. При этом отношения их совершенно расстроились. Дядя Саша обвинил тетю Тамару и в смерти сына, и в том, что она «всех ребятишек на помойку побросала». Тетя Тамара начала пить горькую, а дядя Саша – строить дома и приобретать имения, теперь уже не для сына, а просто по привычке. Он отрастил длинные волосы, и я было подумал, что он начал ходить в храм. Но нет, он завел себе женщину на стороне с единственным желанием родить ребенка. К этому времени произошло страшное – памятник сына, к которому они ходили каждый день и который стал для них прижизненной святыней, осквернили. В поисках цветных металлов какие-то бродяги сбили бюст сына со стелы и попытались ободрать медную обшивку. Найдя бюст сбитым и изувеченным, дядя Саша опечалился, принес бюст домой, сел в кресло, безутешно заплакал от отчаяния и умер.

Мы с родителями приехали на похороны и застали следующую картину. В небольшой комнате на стенах развешано огромное количество портретов Сереги, посредине комнаты стоит гроб с покойником, в который набросана куча денег, у гроба в изголовье в стакане с рисом горит свеча и стоит рюмка водки с пожухшим кусочком сыра. Рядом с гробом сидят нетрезвые мужички и судачат. Я зашел с Псалтирью, намереваясь почитать ее над усопшим. Родственники суетились и меняли лед в больших тазах под гробом. Осмотревшись, я попросил убрать деньги из гроба. (Подумалось, вот всю жизнь пекся о деньгах, даже в гробу весь в деньгах лежит.) В ответ мужики стали ругаться:

– Да ты кто такой тут? Ему деньги нужны, чтобы место на том свете откупить. Родители так наши делали, и мы будем делать.

Я не стал с ними спорить, поднял Псалтирь и сказал:

– Вот здесь, в этой книге, написано все про вас и про меня, и про всех людей. Я сейчас буду читать эту книгу, а вы уберете деньги, будете молчать и слушать и, если сможете, будете молиться.

Они умолкли, собрали деньги, и я начал читать. Почитал я не более получаса, как лицо покойного, дотоле спокойное и светлое, стало меняться. Щеки отвисли, и лицо на глазах покрывалось трупными пятнами. Читал я несколько часов, и Псалтирь в этот раз не согревала мое сердце, ужас от происходившего на глазах разложения сковал мою радость. Я вдруг понял, что причиняю трупу урон этим чтением, что его внезапное искажение как-то связано с моей молитвой. И когда за полночь родня окликнула меня отдохнуть, я ушел от гроба охотно, тем более что на смену мне молиться никто не садился.

А наутро эта смерть подарила мне еще большее открытие. Гроб принесли в храм Семи отроков Эфесских, что на Завальном кладбище. Здесь крестили и отпевали всю мою родню, весь город Тобольск, и надеюсь, что здесь и меня отпевать будут. Родня собралась вокруг гроба с покойником, лик которого еще более исказился со вчерашнего дня, он был просто ужасен. Все ждали священника. Наконец пришел настоятель – отец Михаил Денисов. Он сказал несколько слов в назидание родственникам и начал отпевание. Но только он провозгласил: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», вдруг произошло нечто, что всегда будет у меня стоять перед глазами: из-под опухших век покойника, обращенных к алтарю, вытекли две ярко-красные слезы. Покойник заплакал. Гул пронесся по храму, и стоявшие у гроба отшатнулись от него. Покойник оплакивал сукровными слезами свои нераскаянные грехи. Слова «со святыми упокой» звучали из уст священника почти кощунственно. Как далеко отстояла картина этой смерти от покоя и мира святости!

Мало кто захотел прощаться с таким покойником, никто не прикоснулся к его холодному лбу. А когда заколоченный гроб поднесли к могиле, выяснилось, что за двое суток ее так и не смогли вырыть. Мраморный саркофаг, покрывавший могилу Сергея, рядом с которым хотели похоронить его отца, проморозил землю на два метра, и отдолбить ее было очень сложно. Сломали два отбойных молотка. Гроб стоял на табуретах, земля его не принимала. Прошло еще часа два, пока гроб наконец зарыли, и промерзшие люди пошли согреваться спиртным на поминках. Родственницы-христианки, правда, предупредили, чтобы покойного водкой не поминали, но зрелище кровавыми слезами плачущего покойника так потрясло всех, что через полчаса все уже напились.

Пожалуй, это была самая страшная смерть в моей жизни. Она не оставила почти никакой надежды на спасение, хотя я стараюсь поминать дядю Сашу за упокой.

Было еще несколько смертей-предупреждений, смертей-уроков. Так убили отца моего секретаря Станислава. Он был моим студентом и спорил со мной за Бога. Потом как-то Господь обратил его к вере. Он крестился и собирался венчаться со своей подружкой – Олесей. Собрали было свадьбу, договорились о венчании. Отец его, Евгений, поехал на дачу за картошкой для свадьбы, а его там забили до смерти в его же бане. Единственный свидетель, который мог пролить свет на это дело, повесился, оставив глупую и обидную записку. Я никак не мог понять, в чем секрет этой смерти, пока Стасик не сказал мне, что отец недавно крестился и собирался разойтись с матерью сразу после женитьбы сына. Я читал по нему Псалтирь ночью, смотрел на его лицо в формалиновой маске и думал, что Господь берет человека в лучшем его состоянии.

Вот этот момент примирения Бога и человека – момент смерти.

Отпевавший на следующий день покойника отец Геннадий сказал мне, что когда-то юношей жил в этой самой квартире у брата и ночевал на том самом месте, где стоял гроб.

Но больше всего получил я уроков от смерти Саши Ковязина. Молодой парень, здоровый, умный, ловкий и богатый предприниматель. Только что женился и купил новую квартиру. Но вот все оккультизмом да чернокнижием занимался. А тут просто выпил полстакана водки, и у него поджелудочная железа отключилась. Начался панкреонекроз. Отвезли его в больницу, сделали операцию, да неудачную. Стал он помирать. Юрка Шаповалов с Вовой Богомяковым приехали на ночь глядя к игумену Тихону, наместнику Свято-Троицкого монастыря, и просили окрестить в реанимации умирающего друга. Отец Тихон поехал. Саша был в сознании, креститься согласился. Рядом мужик тоже помирал, но он отказался.