Василий Авченко - Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях Страница 28

Даманский, тихо отошедший Китаю, называется теперь Чжэньбаодао – «драгоценный остров».

В первом постсоветском 1992 году отец взял меня в геологическую экспедицию в южную Якутию, на реку Алдан, где издавна добывали золото. Геологи отбирали свои «образцы», меня же больше занимали месторождения горного хрусталя, которых в тех местах было несколько. Говорят, в войну здесь добывали пьезокварц для радиотехнических нужд. Попадавшиеся нам населённые пункты в основном были заброшенными, месторождения – выработанными. С нами был американский профессор Рональд Фрост, выучивший к концу похода три слова, которым мы не нашли точных аналогов в английском, – «портянка», «лепёшка» и «баня».

Недавно я откопал блокнот того года. «…Отличный штуф роговой обманки… На берегу видел зайца… Добрались до Курумкана, несколько избушек. В неглубокой канаве из земли торчит кристалл кварца…» – писал двенадцатилетний я. Первый импульс к изложению впечатлений на бумаге мне дали они – камни.

Самый большой из найденных в той канаве кристаллов хранится у меня до сих пор – толстый, на головке полупрозрачный, дымчатый. Там же отыскались два прозрачных желтоватых кристалла – цитрин, как зовётся янтарно– или лимонно-жёлтый (отсюда его цитрусовое имя) кварц. На другой день мы пошли к заброшенному месторождению: «Дно карьера усеяно друзами… Под верхним слоем – кристаллы в красной железистой глине. Она так въелась в руки, что они надолго стали красными». И сами кварцевые кристаллы Курумкана были красными сверху, железо намертво въелось в камень. Самый прозрачный и чистый горный хрусталь оказался ниже – в Перекатном.

По Алдану мы спустились к пустому посёлку Суон-Тиит – звучит мрачно-загадочным азиатским заклинанием. С удивлением я читал позже о древних петроглифах, опубликованных академиком Окладниковым и расшифрованных шумерологом Кифишиным: «По мнению Кифишина, обнаруженная археологами близ села Суон-Тиит на р. Алдан наскальная надпись является первой в мире. Сделана она в 18-м тысячелетии до н. э. и в переводе с шумерского означает: “Ама-терасу осуждена Сином”… Авторы считают эти места древними святилищами богини Ама-терасу, принадлежащей к пантеону древних обитателей Северной Азии (Сибири), являвшихся предками как шумеров и хеттов (древних европеоидов), так и японцев (монголоидов)…».

В Суон-Тиите мы ходили через реку по дряхлому висячему мосту на месторождение хрусталя «Пять Пальцев». В сарае молчал мёртвый дизель, у которого я чуть не наступил на спящего зайчонка. «В горной выработке – изъеденные временем рельсы. Кристаллы чистые, прозрачные, правильные, неправильные… Нашёл совершенно плоский кристалл кварца: шестигранный, как и другие, но две грани очень широкие, а четыре – очень узкие, из-за чего он казался двухмерным».

Там же я нашёл плоские шестиугольные фрагменты кристаллов вермикулита – слюды, которую используют в строительстве, и великолепную псевдоморфозу ортоклаза по слюде же. Псевдоморфоза – «ложная форма»: ортоклаз, один из «полевых шпатов», вытеснил своим твёрдым красным мясом кристалл слюды, приняв её форму, от природы ортоклазу не свойственную. Попалась ещё одна псевдоморфоза – кварца по кристаллу кальцита классической формы (она называется «скаленоэдр»). Сперва не мог понять, что это: по форме – кальцит, по твёрдости – кварц. Камни, оказывается, иногда тоже принимают чуждые им формы. У камней куда более насыщенная жизнь, чем нам кажется. Просто они живут медленнее, потому что им некуда спешить. У них впереди много времени, с точки зрения мотылька-человека – вечность. Мы в силах увидеть только один кадр их долгой жизни – и потому эта жизнь кажется нам замершей, замёрзшей.

Старатели «старались» на Алдане и Лене задолго до открытия Большого Золота на Колыме и на Чукотке. Вроде бы «Алдан» и значит «золото», не отсюда ли «алтын»? В алтыне, правда, мне всегда слышалась латунь, то есть сплав меди с цинком; хотя тоже – «жёлтый металл», как пишут в милицейских протоколах.

Вдохновлённый Алданом, в начале или середине девяностых я дважды выигрывал краевые олимпиады по геологии. Самым волнующим впечатлением была даже не победа, а возможность на правах победителя первым выбрать коллекционный образец из разложенных на столе членами жюри.

Позже, в 1997-м, мы сплавлялись по Гилюю в Амурской области. Там тоже были разработки золота – горы промытого песка, убитые драгами ручьи, старательские посёлки. Приметы прошлого по берегам – брошенная резиновая лодка, геодезический знак 1954 года «ГУГК МВД СССР»… Остатки иной цивилизации, к которой сегодняшние мы имеем лишь косвенное отношение.

Ездили и по Приморью – то к месторождению цеолитов, то туда, где под землёй прятались агаты. Куда-то ещё… Те впечатления закопаны настолько глубоко, что для их добычи и последующего обогащения потребуется рыть карьер или строить шахту, шурфом тут не обойдёшься. Куда рентабельнее эти впечатления было бы просто придумать, но я не стану этого делать.

«Вот тут раньше был золотой прииск. И тут тоже. Вон там отвалы – перемытый ключ», – указывал мне таёжный охотник, когда мы ехали в его дизельно пыхтящем «бигхорне» через дебри Сихотэ-Алиня. Это было совсем недавно. Тогда я увидел заброшенные оловянные разработки и людей-призраков.

Оловянные посёлки Таёжка и Молодёжка уже несколько лет как считались «закрытыми», но расселить их не смогли или не успели. В этих упразднённых населённых пунктах по-прежнему жили не учтённые нигде люди.

Пространство искривилось: прямая дорога здесь – не самая короткая. С точки зрения логистики до Владивостока отсюда дальше, чем от Владивостока до Москвы. Проехать в Таёжку напрямую не получалось – дорогу давно никто не чистил от снега. Поехали вкруговую, дважды переваливая через Сихотэ-Алинь, по лесовозной дороге – это примерно как ехать из Италии в Швейцарию через Францию.

Названия «Тарковское» или «Кафкианское» подошли бы этим сёлам куда лучше, чем дежурные «Таёжное» и «Молодёжное». До девяностых здесь, на Хрустальненском ГОКе, добывали и обогащали олово. Были школа, детсад, библиотека, клуб, даже аэропорт. «На “Ан-2” летали, как на такси!» – сказал переквалифицировавшийся в охотники-соболёвщики маркшейдер. Когда старая жизнь слиняла, не пощадив ни врача, ни участкового, остались лишь оловянный заброшенный рудник, деревянный полупустой поселок и стеклянный морозный воздух. И ещё – олово в промороженных земных складках. Обогатительная фабрика поднималась по склону одной из сопок великанскими бетонными ступенями. Мне казалось, это сакральное сооружение, зиккурат какой-то древней веры, да так оно и было. На сопках – шрамы и наросты разработок, на хорошо сохранившемся в мёрзлой таёжной пустыне трупе посёлка – следы погибшей цивилизации: разнопрофильные проросшие руины, замершие скелеты тяжёлой техники. Толстый культурный слой, до которого археологи не скоро доберутся. Та цивилизация создавала нового человека, шла в космос, строила вавилонские башни. Но все процессы, протекающие во времени, конечны, и эта цивилизация, успев родить и меня, ушла, оставив руины, масштабом и загадочностью напоминающие идолов острова Пасхи и египетские пирамиды.

Конечно, у любого геолога куда больше воспоминаний и отсутствующих у меня специальных знаний, из-за чего я могу подвергнуться справедливым нападкам профессионалов, которые, по-хорошему, сами должны были написать этот текст. Но они не пишут – может быть, именно потому, что знают «материал» слишком хорошо, знание начинает им мешать. Я же говорю о камнях не как специалист, а как любитель – в обоих смыслах этого слова. В силу своего дилетантизма я неизбежно допущу ошибки. Но иногда профессионализм убивает живость восприятия. Я видел и знаю ровно столько, сколько нужно для того, чтобы попытаться выговорить невыговариваемое, передать слышимое слабо, прерывисто, как далёкий радиосигнал, – и то не всегда, а в моменты единения моего так называемого живого и мыслящего существа с так называемыми неживыми материями планеты.

Наверное, я не смог бы ничего говорить или писать о рыбе и о камнях, будь я профессиональным рыбаком или геологом. Важен баланс вовлечённости и отстранённости. И того и другого не должно быть слишком много или мало. Поэтому это не записки рыбака и не записки геолога, но записки любителя – человека, который любит воду и её обитателей и любит камни, рядом с которыми ему довелось проводить жизнь. Этот текст написан не рыбаком и не геологом, но сыном геолога и рыбака.

Вода и камни необъятны и неисчерпаемы. Сколько о них ни говори – не скажешь даже малой доли. Я попробую высказать лишь частичку этой малой доли, не претендуя на большее.

У меня нет коллекции камней – есть лишь несколько по-настоящему драгоценных для меня образцов. Тем, кто имеет возможность собирать полноценные коллекции друз, кристаллов, жеод, я всегда завидовал, как не завидовал владельцам яхт и дворцов. Это называют «каменной болезнью», причём считается, что чаще ей подвержены именно неспециалисты. Есть выражение stoned – по-нашему «укуренный в тло», буквально – окаменевший, закаменевший. Я был и остаюсь stoned.