Алексей Ефимов - Бездна Страница 29

– Если смотреть извне и во временной перспективе, то как бы да, но на самом деле, как Сергей Иванович Грачев, я все тот же. Все это уже было или – могло быть. Кастрюля та же.

– Надо это обдумать.

– Над своей теорией тоже подумай.

– Над какой?

– У каждого есть теория.

– Я подумаю, ладно.

Она улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ.

Слава Богу, он это сделал. Сегодня особенный день, который он никогда не забудет.

Сегодня он победил страшного демона.

«Значит, я мог это сделать. Если бы не мог, то не сделал бы. Что я могу ЕЩЕ?»

…

Прошло два дня.

При каждой встрече она загадочно, со значением смотрела на него – словно открывая его для себя заново – но не заговаривала о книге, а он, замечая ее взгляды, ничего не спрашивал. Он боялся спрашивать, оправдывая себя тем, что будет лучше, если она сначала прочтет все от корки до корки и только после этого поделится с ним своим мнением. Он уверил себя в том, что так будет правильней.

Был вечер, и было утро – день третий.

Она вошла в его класс между уроками, с улыбкой протягивая ему тетрадь:

– Мне очень понравилось. Как насчет продолжения?

Он засмущался и покраснел.

– Я постараюсь.

– Не оставляй читателя на полпути. – Сделав паузу, она продолжила уже другим, более серьезным тоном: – Сережа, откуда это? Твои мысли, герои – все это?

– Я просто пишу, – сказал он, пожимая плечами. – Приходит мысль – я ее записываю, подбираю слова. Ничего особенного.

– По-твоему, писать книгу – ничего особенного? Я, например, не пишу. И я не знала никого до недавнего времени, кто бы писал.

– Ощущение, что занимаешься чем-то особенным, быстро проходит. Это становится частью жизни.

– А мне как простому обывателю очень интересно, как ты работаешь. Как придумываешь сюжет и героев.

Что ответить на этот вопрос? Он и сам толком не знает. К тому же трудно собраться, когда Лена так близко: он чувствует запах ее духов, и видит, как бьется на шее жилка, и не может найти слова.

– Хороший вопрос… – Он помолчал. – Я думаю, это из подсознания. Из внутреннего космоса. Начинаешь с одного, а заканчиваешь другим. Нет заранее спланированных дорог, есть направления. Это как у Пушкина, помнишь:

«… И даль свободного романа

Я сквозь магический кристалл

Еще не ясно различал»?

Он замолчал.

– Ты хорошо рассказываешь, – подбодрила она его.

– Одним словом, я не стремлюсь к продумыванию детального плана, я не апологет тургеневского метода. Это скучно. В жизни все не так, не по плану. Можно ожидать всего чего угодно. Что касается героев… Они у меня как мозаика: от одного взял одно, от другого – другое. Что-то усиливаю, что-то ослабляю, что-то дописываю, иногда даже не отдаю себе отчет в том, почему тот или иной вышел таким. Главное, чтобы он был реален. Когда я чувствую, что фальшивлю, то переписываю, и, бывает, не раз. Самое трудное – это диалоги. Диалог должен звучать как естественная живая речь, без искусственности. Я для себя выбрал такой подход: пишу, на недельку откладываю, а потом перечитываю и редактирую. Бывает, по свежему кажется, что нормально, а когда через неделю читаешь – мама родная.

Он смотрел ей в глаза.

Они такие близкие. Такие теплые.

Они улыбаются.

– Мне кажется, я кое-кого узнала, когда читала.

– Кого же?

– Галину Тимофеевну и Анну Эдуардовну. И тебя. Тебя там много..

– Тебе правда понравилось?

– Да. Ты сомневаешься?

– Иногда мне кажется, что это продукция сомнительного качества.

– Тебе кажется. Кстати, если не возражаешь, я буду твоим рецензентом. – Она не переставала улыбаться. – Конечно, есть места, где можно еще подумать, подправить, но это все мелочи. Главное, не останавливайся.

– Спасибо. Мне бы твою уверенность. Хотя возможно это и к лучшему. Я не готовлюсь к всемирной славе, я хочу быть ближе к земле.

– Иногда мы боимся мечтать, так как нам страшно: зачем мечты, если этого все равно не будет и будет только боль от несбывшегося? Лучше мы останемся там, где стоим, так нам спокойней, надежней.

– Точно. Если человек не хотел и не получил, и не хочет до сих пор, то проблемы нет. Все у него хорошо. Хуже, когда он вдруг начинает страстно хотеть чего-то такого, чего никогда не хотел, или боялся хотеть, или такого, что годами откладывал на потом, и не получает этого, и чувствует, как уходит время, – это ужасно. Кстати, что такое мечта?

– Это желание.

– Вот. Человек – одно сплошное желание. Их не может не быть, их не было только у Будды, когда он стал просветленным. Вопрос лишь в масштабе. Желания, они же мечты – источник счастья и причина страдания. Это как день и ночь, как добро и зло, которые не могут быть друг без друга, это бытие в его целостности. Возможно, я и хочу стать известным писателем, я не сказал, что я не хочу этого, нет, я о другом: я не хочу считать себя Достоевским, когда пишу. Я надеюсь, у меня есть талант и хотел бы, чтобы у меня было больше, чем два читателя, но боюсь, как бы солнце будущей славы не ослепило меня сейчас. Тонкая грань, да? Я не отказываюсь от мысли о том, что, быть может, я пишу плохо и мое творчество никого не заинтересует. Она у меня для баланса. Для чувства реальности.

– Ты молодец. Извини, я бы с тобой с удовольствием поболтала, но мне надо в учительскую. У нас еще будет время все обсудить. У меня еще много вопросов.

– Могу я заранее подготовиться?

– Так будет неинтересно. Сережа, я убегаю, ориведерчи. Увидимся.

– Пока.

Он улыбнулся, а она улыбнулась в ответ.

Он сделал правильно, что показал ей рукопись. Но… Все так необычно. Неужели все это происходит в реальности? Как он отважился? Как нашел в себе силы на этот шаг? Ему казалось, что он уже никогда его не сделает.

Она сказала, что ей понравилось. Это правда? «Если даже так, – нашептывает дьяволенок сомнения, – это не значит, что книга хорошая, мнение Лены не объективно, она не литературный критик».

ДЗИ-ИИИИИИИИИИИИИИИНЬ!

Звонок на урок.

Седая бабуля в каморке жмет костистым артритным пальцем на кнопку.

Звук вкручивается прямо в мозг, его не остановишь, от него не сбежишь, он как безжалостная бор-машина, – и так помногу раз в день: месяц за месяцем, год за годом, десятилетие за десятилетием.

Глава 6

Она избавлялась от лишних бумаг, имеющих свойство накапливаться и захватывать жилплощадь владельца. Держась группками, в кучках и стопках, они мешают ему, множатся, но до поры до времени это сходит им с рук, так как у него нет времени или ему лень. Только по достижении критической массы он начинает действовать, быстро и беспощадно. Дело спорится. Хищно лязгая зубьями, шредер требует пищи, в своем вечном, неутолимом голоде, и так приятно кормить его и чувствовать страсть, с которой он делает свое дело.

Под занавес действа дверь кабинета открылась и вошел гость.

– Ольга Владимировна, к вам можно?

Она обернулась на звук голоса:

– Привет!

– Привет, привет! Как ты тут без меня? Не скучаешь, некогда?

– Скучаю, Геночка. Очень. Ты не представляешь как!

Он сел.

– Как там в столице? – спросила она.

– Дождь и грязь. И все москвичи бегут куда-то как оглоушенные. Я бы не хотел жить там ни за какие коврижки.

– Даже за очень-очень большие?

– ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ?

– Да.

– В таком случае я бы подумал. А теперь расскажи-ка, как у нас тут житие-бытие в провинции.

– Кофе будешь?

– Спасибо, да.

Она попросила Оксану приготовить два кофе со сливками.

– Компьютеры чистые? – спросил он.

– Дима залил все на внешний диск и почистил винчестеры.

– Диск в банке?

– Да.

– Отлично. Теперь надо браться за заказчиков и исполнителей маски-шоу. Заказчик Барыш, как я и думал. У него двоюродный брат в Центральной налоговой, в отделе документальных проверок.

– Откуда инфа?

– От Усачева. Это крестный моего двоюродного брата. Он раньше трудился в службе собственной безопасности полиции, а до этого двадцать лет в угрозыске. Сейчас на пенсии. Подполковник. Он сказал, что если это заказ, то они возбудят дело, чтобы пугать нас СИЗО. Стандартная практика. Так что наша задача – накинуть на них намордник, пока они нас не загрызли.

– Может, это все-таки плановая проверка? Нас в последний раз проверяли в девяносто седьмом.

– Зачем тогда маски-шоу?

– У них тоже свой план.

– Нет, Оленька, это Барыш. Мы встречались с ним в прошлом году и он грозился, образно выражаясь, не оставить от нас мокрого места. Нецензурные выражения я здесь опускаю, их было много.