Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том восьмой. Прощеное воскресенье Страница 3

– Наладится она не скоро, – равнодушно сказала Мария, – а перезахоронить надо. Ой, так и мне хорошо бы в Париж! – добавила она, оживляясь. – Всякие бумажки надо переоформить, все посмотреть. То же наследство Николь, к примеру. У нее в Париже, у моста Александра III, дом трехэтажный с лифтом… Помнишь, мы тебя там лечили? Да и здесь, признаться, тошно мне. Поехали?!

– Когда? – нерешительно спросила Уля.

– Да хоть на следующей неделе!

– А Фунтика куда?

– Фунтика? Да я его с собой возьму… Слушай, Уля, вади такая широкая, метров тридцать, а я слышала, что у больших вади бывают имена. Не знаешь, как эта называется?

– Имена им дают в честь каких-нибудь героев, как память. Эта пока безымянная, хотя большая и бурная. В прошлом году у нас верблюжонка унесла. Хочешь, я намекну своим, и они назовут речку Марией? Ты ведь для них святая!

– Спасибо! – засмеялась Мария. – При фальшивой святости только и ставят памятники при жизни.

– Не хочешь? Тогда поворачиваем домой. Вот-вот упадет ночь. – Уля легко выпрыгнула на низкий левый берег и подала руку Марии: – Оп-ля!

Одновременно ощутив взаимное тепло рукопожатия, названые сестры рассмеялись и пошли в сторону стоянки.

Как всегда в Сахаре, стемнело внезапно. Будто в театре открыли занавес второго действия, а на заднике уже не день, а ночь с серебристыми блестками звезд на черном фоне.

На стоянке все было готово к пиршеству. Пахло жареным, вареным, печенным в золе мясом, высокое пламя костров слегка гасило лучистые звезды, а Млечный Путь в вышине был широк и светел.

Туарегские старики и старухи сидели отдельно друг от друга, но на одинаково почетных местах вблизи царька Исы, царицы Ули, Марии и доктора Франсуа, которые как особо почетные гости восседали на львиной шкуре, постеленной для них наземь лично Исой. Молодежь племени образовала смешанный круг юношей и девушек поодаль, а еще дальше, за кострами, разместились чернокожие рабы туарегов, хотя и довольствующиеся остатками со стола хозяев, но все-таки не обделенные праздником. Там же были дети туарегов и икланов – все вместе, все на равных правах.

Царек Иса в последние годы так раздался в плечах, что при своем двухметровом росте выглядел сказочным исполином. Как и у всех туарегов, лицо его было закрыто легчайшим синим покрывалом, так, что оставалась лишь прорезь для глаз, жесткий взгляд которых смягчался только при виде Ули, успевшей переодеться к ужину в парадный белый хитон, перехваченный в талии широким алым поясом с золотой сканью и открывающий ее стройные ноги выше колен. На левом предплечье царицы сверкал в специальной петле маленький кинжальчик – символ высшей власти в племени. Иса рассказал собравшимся, что народ Марии и Ульяны, который живет далеко за морем, победил всех своих врагов и теперь ему принадлежит половина мира.

– А много ли отбили у врагов белых верблюдиц? – спросил в торжественной тишине самый старый туарег.

– Да, мы отбили много белых верблюдиц, – ответила ему по-туарегски Мария.

Старик был удовлетворен ответом. На этом торжественная часть закончилась.

К мясным блюдам молодые чернокожие рабыни, как обычно во время пиршеств, подали в глиняных кружках верблюжье молоко, разбавленное водой и приправленное душистым медом Ахагара.

Перед танцами юная туарежанка искусно играла на однострунном амзаде и пела песню собственного сочинения о том, как храбро воевали люди Марии и Ульяны, как много скота угнали они у своих врагов. Потом вышел на середину круга Коля-туарег со скрипкой, подаренной ему Марией. И вознеслась над гаснущими кострами знаменитая «Мелодия». Эту пьесу Чайковского для скрипки и фортепиано Коля-туарег начал исполнять еще на первом курсе псковского музыкального училища, и она ему удавалась.

Полнозвучная напевная мелодия под куполом звездного неба, отблески догорающего костра на лакированной поверхности верхней деки полной концертной скрипки, синее покрывало на лице Коли-туарега, поток восхищенных взглядов туарегских девушек и женщин, как бы поднимающий исполнителя над грешной землей; такие же восхищенные, но смиренные взгляды туарегских мужчин и юношей, притихшие дети и икланы за кругом костров – именно на этой высокой ноте запомнился Марии Александровне День Победы 9 мая 1945 года.

Вот и пришла наконец долгожданная Победа, в которой и ее, Марии, была некая толика. Насколько большая – она не догадывалась, потому что не интересовалась величиной своих заслуг и никогда о них не задумывалась. А тут, на пиру у туарегов, доктор Франсуа, сидевший рядом на львиной шкуре, склонился к ней доверительно и тихо сказал по-русски:

– Губернатор сам позвоняй, значит, все, отправляй Париж!

– Что все? – спросила Мария из вежливости.

– Орден Почетного легиона – бумаги.

– Зачем?

– На ваш орден. Дело в шляпе!

– На мой? А мне-то за что?

– За Роммель. Я ему все рассказай.

– За Роммеля мне не надо, его свои наградили, – беззлобно усмехнулась Мария.

На этом их разговор с доктором и окончился. Хотя Мария и поняла, что, по словам доктора Франсуа, она представлена к ордену Почетного легиона, но это не пробудило в ее душе никаких чувств, кроме неловкости. Ведь, говоря по чести, рисковала она тогда с Роммелем не для англоамериканцев и не для Франции, а для своей России, которой она не нужна. Но как сказать об этом доктору Франсуа? А если этого не сказать, то и говорить вообще не о чем.

Слава богу, доктор был человек тактичный и больше не возвращался к этому разговору, а пересел под бочок к Уле и погрузился с ней в беседу о тифинаге. Беседа француза и русской о письменности туарегов тифинаге настолько захватила обоих, что они не слышали и не видели никого вокруг. Лица их раскраснелись, глаза сверкали, а в голосах было столько воодушевления, что смотреть на эту пару доставляло удовольствие. С особенной гордостью глядел на свою Улю царек Иса. Он понимал, что судьба послала ему жену, которой должно гордиться.

Уля – по-арабски значит Первая с большой буквы. Первая в том смысле, что неоспоримо лучшая, первая не столько по порядковому номеру, сколько по сумме других явных преимуществ. И Мария и Иса не раз подшучивали над Улей по этому поводу. А туареги и не сомневались, что называть ее иначе, как Улей, просто смешно. За годы, проведенные в туарегском племени, Ульяна так вжилась в их быт, настолько досконально постигла тонкости их взаимоотношений, выучила их язык со всеми пословицами, поговорками, присказками, так искусно стала играть на однострунном амзаде, сочинять и петь туарегские песни, что туареги давно приняли ее как свою. Но, главное, она овладела тифинагом – письменностью туарегов, овладела в таком объеме и с таким пониманием малейших нюансов, что не только соплеменники, но и знатоки с других туарегских стоянок и даже великий языковед доктор Франсуа признали ее безоговорочный авторитет в этом вопросе; слава о ней разнеслась по всей Африке, точнее, по местам обитания туарегов, а это хоть и не континент целиком, но довольно внушительный пояс шириной в триста-четыреста, а длиной в четыре тысячи километров, через Ливию, Тунис, Алжир, Марокко.

На примере Ульяны Мария Александровна особенно ясно увидела, как умеют русские женщины вживаться в изначально чуждую для них жизнь, как умеют они завоевывать, уступая, и приспосабливаться, не только не роняя собственного достоинства и авторитета, но и укрепляя их всемерно, шаг за шагом, день за днем. «А если бы Ульяне еще и ребеночка от туарега? О, это был бы очень русский туарег, – не раз думала о своей названой сестре Мария Александровна, – жаль, не дает пока бог ребеночка…»

Когда доктор Франсуа пересел поближе к Уле, царек Иса, уступая ему место, оказался рядом с Марией, и как-то само собой у них зашел свой разговор, притом неожиданно разговор деловой, важный. Они разговаривали по-французски, сначала довольно вяло, как бы из вежливости.

– Я слышала, вы собираетесь в Париж?

– Да, мне что-то поднадоело в пустыне. Восстановлю старые связи, возьму какой-нибудь подряд. Не зря ведь меня учили в Эколь-Пон-э-Шоссе?[5]

– Понимаю. Мужчине нужно дело… Понимаю.

– Войны теперь долго не будет, – бесстрастно сказал царек Иса, – а в мирное время мое положение в племени номинально. Уля и без меня справится.

– Вы собираетесь работать во Франции?

– Вряд ли. Наверное, здесь. Но большой подряд можно взять только в метрополии.

– Не надо вам брать никакого подряда! – вдруг решительно сказала Мария. – Вы формально зарегистрированы с Улей как муж и жена?

– У нас не принято. А зачем?

– Пригодится для дела.

Царек Иса ни о чем не спрашивал, но его большие черные глаза засветились в прорези темно-синего покрывала живым интересом. Ночь была лунная, да и пламя костров добавляло света. Молодежь уже давно отступила во тьму пустыни на ахаль, старики и старухи разошлись по своим палаткам, детей увели еще раньше. За пиршественным столом оставались только Иса, Мария, Ульяна, доктор Франсуа, поодаль несколько костровых икланов и несколько прислуживающих молодых чернокожих рабынь. Марии Александровне понравилось, что царек Иса выдержал паузу и не нарушил молчания первым. Она подумала, что характер у него крепкий, а значит, ее решение, хотя и неожиданное для нее самой, правильное. Такая у нее была манера – прежде чем сказать человеку что-то важное, поиграть с ним в молчанку, проверить его выдержку. Царек Иса проверку прошел.