Вадим Россик - Блеск тела Страница 3

– Вот и докажи делом.

– Как это? – опешил Манчестер.

– Кáком кверху, – неостроумно заметила Траулько, пшикая на себя духами. – У меня есть к тебе деловое предложение.

– А можно одну печеньку? – неожиданно попросил Манчестер.

Траулько, удивившись про себя, подала Манчестеру печенье.

– Угощайся.

Манчестер взял печенье и засунул себе в рот. Он был опытный каторжанин. Иногда лучше жевать, чем говорить.

– Я помогу тебе снова стать человеком, – произнесла ритуальное ментовское заклинание Траулько и перешла на отсебятину: – Ничего безумно сложного. Я не прошу тебя извлечь квадратный корень из круглого бревна. Мне просто нужны твои профессиональные навыки.

Побитый жизнью и кавказцами Манчестер молча скорчил недоверчивую гримасу. Траулько продолжала уговоры:

– Некоторые твои дружки уже свернули с прямой воровской дорожки и стали депутатами. А один даже президентом, хотя и не в нашей стране. Что мешает тебе последовать их вдохновляющему примеру? Чем ты хуже? Или у тебя в крови низкое содержание сахара?

Майор вопросительно уставилась на, жующего печенье, Манчестера. Тот на всякий случай перестал двигать челюстями. Не сводя с него глаз, Траулько полезла в ящик стола. Старый жулик, испуганно следя за ее движениями, пробормотал:

– Куда уж нам, овсяным лепешкам, в калашный ряд.

К его облегчению ничего страшного не произошло. Траулько сначала вынула из ящика большую расческу, потом маленькое круглое зеркальце и принялась тщательно расчесывать свои длинные густые волосы. В кабинете воцарилось молчание. Причесавшись, Траулько положила на стол расческу и поставила вопрос ребром:

– Так ты поможешь мне или дело об экстремизме заводить?

– А что будет с Дуремаром? Останется на киче?

Траулько вздохнула.

– Ну вы и беспокойные сердца! Накосячили в чебуречной по самое ё-моё. Тарантино впору про вас вторую часть «Бесславных ублюдков» снимать.

Манчестер, наконец, проглотил печенье.

– Я без кореша отсюда не уйду.

Траулько мило улыбнулась.

– Не будь настолько депрессивным, Манчестер. Так и быть, забирай своего Дуремара, только мою просьбу выполни. Услуга за услугу.

– Что сделать-то надо, гражданка начальник?

Траулько доверительно понизила голос.

– Дело несложное. Как раз по твоему профилю. Нужно у одного нехорошего человечка изъять камешек.

– Что за камешек? – поинтересовался Манчестер.

– Тебе о том знать незачем. Твое дело взять камень и передать его мне. А я постараюсь, чтобы ты не остался внакладе. Был бы ты чуть умнее, дружил бы не только с Дуремаром, но и со мной. Учти – ласковое теля две матки сосет.

– Сколько?

– Пять тысяч.

– Рублей?!

– Долларов!

– А Дуремар что-то получит?

– Само собой и твой Дуремар, если он в деле. Пять тысяч долларов на двоих.

– На каждого. По телеку говорят, что у нас крысис.

Траулько недовольно сморщила симпатичный носик. Она с самого начала предполагала заплатить исполнителю десять тысяч долларов, но зачем об этом знать Манчестеру? Все равно у нее в активе еще остается сорок тысяч и повышение по службе.

– Сегодня твой день, Манчестер. Пять штук баксов каждому. Я рождена, чтоб сказку сделать быдлу.

Манчестер поежился. «Пять штук баксов» звучало как-то по-гангстерски.

– А что за человечек?

Траулько придирчиво осмотрела в зеркальце свою прическу, кое-что поправила, взбила повыше. Потом перевела глаза на Манчестера.

– Какая тебе разница? Один барыга, богатый как гном. Ты берешь камешек, получаешь гонорар и навсегда забываешь про мою просьбу. Заработаешь нормальных денег, толково их пропьешь, чтобы ляжку не жгли. Почувствуешь себя на минуту хозяином жизни. Что тут трудного? Лучше напрягай свое мозговое вымя над тем, как это сделать.

Манчестер даже задницей почувствовал, что пора соглашаться. Все-таки с одной стороны экстремизм, с другой – гонорар. Срок или деньги? Истина где-то рядом. Хотя собственно выбора нет. Манчестер осторожно кивнул.

Траулько удовлетворенно улыбнулась, хотела что-то сказать, но тут не вовремя зазвонил телефон. Майор подняла трубку.

– Здравия желаю! Да, нашла. Договорилась. Двое. Нет. Нормальные быдланы. Сделают, куда они денутся, опыт разносторонний. Нет. Не дорого.

Пока Траулько говорила по телефону, Манчестер курил. Дожидался. Он не прислушивался к служебному разговору гражданки начальника. Меньше знаешь – реже икаешь. Старый вор думал о том, что пора завязывать. Все-таки возраст. Возраст – это когда заходишь в ванную, думая побрызгать дезодорантом подмышки, а вместо этого чистишь себе уши ватной палочкой. Потом весь день мучаешься, понимая, что сделал что-то не то и только на следующее утро, проснувшись в мокрой постели, соображаешь, что вчера хотел просто сходить в туалет.

У каждого есть свои демоны. В отличие от Дуремара, который считал, что в жизни нужно потихоньку спиваться, Манчестер мечтал жить в горах и спать в спальнике. Совсем один.

– Значит, договорились? – вернула Траулько Манчестера в управление полиции. – Что ты на меня как с кедра смотришь?

– Задумался я, гражданка начальник.

– Ладно, тогда слушай инструкции. Никаких записей, запоминай так.

Траулько объяснила, что и как Манчестер должен сделать. Потом заставила его все повторить. Удовлетворенная результатом, кивнула на стол.

– Молодец! Еще печеньку хочешь?

Манчестер отказался. Он не был сладкоежкой. Траулько вызвала конвой и отправила старого жулика обратно в камеру. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, майор сняла трубку и набрала номер Фруткова. Ведь ласковое теля две матки сосет.

3. «Хрущовка» – маленькая квартира для маленьких людей

– Мегапривет, гомик! Уже вечер! Хочеццо фкуснопожрадь!

Очкарик нехотя оторвался от увлекательного пособия «Как сделать надгробный памятник своими руками». Он любил читать, читал все подряд и часто повторял ничем не подтвержденную истину: «Те, кто читает книги, управляют теми, кто смотрит телевизор». Опознать тело Очкарика было бы легко: ростом он был под два метра, но сутулился так, что казался намного ниже; длинные светлые волосы заслоняли худое лицо. Одевался Очкарик мрачновато: в черную футболку и черные джинсы, черные носки и черные туфли. На носу криво сидели очки в тонкой проволочной оправе. Во рту – всегда мятная жвачка. Из-за любви к чтению и очков третья жиличка – Морковка, звала Очкарика «турбоботан».

Сердито взглянув на Доброе Утро, Очкарик надул пузырь жвачки. Пузырь тут же звонко лопнул, залепив небритый подбородок. Из-за этого Очкарик невнятно произнес:

– Слушай, «пончик»! Поднимись над суетой! Удиви себя и приготовь что-нибудь сам.

Доброе Утро спорить не стал. Он был покладистым челом.

– О’кей. Тогда я на кухню.

В крошечной, похожей на чулан с окошком, кухне сидел в старой офицерской рубашке хозяин квартиры дед Брюсли и с аппетитом ел какую-то репу. Левой рукой он усердно жал резиновый эспандер, а правой поднимал чашку спорыша (он же горец птичий, он же гусиная трава, он же трава-мурава) за победу над геморроем. Советская армия, коммунизм и буддизм, каждый по-своему, пытались создать нового совершенного человека. На перекрестке этих трех культур и возник дед Брюсли – военно-морской летчик в отставке, сталинист и поклонник боевого гопака. Адская смесь пожилого Кожедуба, лысого Мальчиша-Кибальчиша и неприятного Джеки Чана.

– Мегапривет, дед! – поздоровался Доброе Утро с хозяином.

Дед Брюсли кивнул, не прекращая тренировать руку.

– А что у нас на ужин? – почти пропел Доброе Утро, с интересом заглядывая в холодильник.

Дед Брюсли назидательно произнес:

– Совет непальских мудрецов: «Относись к приготовлению пищи с безрассудной беспечностью».

Он любил назидать.

– Это как?

– Разомнись пока пельменями, а позже Морковка что-нибудь скулинарит.

Доброе Утро достал из морозильника пачку отвратительно мерзлых пельменей и с сомнением оглядел ее со всех сторон.

– В таком ужине отсутствует мысль.

– Зато присутствуют жиры, белки и углеводы, – заметила заспанная Морковка, появляясь на пороге кухни. Она в кухню уже не помещалась, поэтому осталась стоять в дверях.

– Мегапривет, Алёна, – сказал Доброе Утро, начиная готовить пищевой ресурс. – Ты сегодня не работаешь?

– Нет, – раззевалась Морковка. – Выходная. Весь день отсыпаюсь. Просто пипец! Никакого настра жить!

Алёна Морковина приехала в Питер из Казахстана год назад. Сняла в «трешке» деда Брюсли свободную комнату рядом с комнатой двух веселых геев и устроилась на работу в секс-шоп на Невском проспекте. Торговала видеокассетами, развратным бельем, страпонами… Всякими такими игрушками. Оборудованием для озабоченных или любознательных.

Самой броской деталью ее внешности была прическа – масса волосяных иголок. Когда Морковка надевала на голову ободок для волос, она выглядела как дикобраз в спокойном состоянии. Без ободка Морковка превращалась в напуганную рыбу-ежа. Это Очкарик где-то вычитал: «Ежи-рыбы принадлежат к семейству рыб из отряда иглобрюхообразных. Тело, принимающее при опасности форму шара, покрыто острыми шипами. Кожа и внутренности рыбы ядовиты. Укол колючками этой рыбы болезнен, представляет опасность для неосторожных купальщиков». Морковка тоже была ядовита и представляла опасность для неосторожных мужиков. Трудовая деятельность в магазине интимных товаров совершенно уничтожила в ней тягу к противоположному полу.