Дмитрий Вощинин - Солнце, сердце и любовь Страница 30

А неведомо для него также вдалеке молчаливо грустила кукушка.

Роман Григорьевич проснулся с тревогой. Он долго не мог понять и ощутить свое состояние.

Вроде бы все в норме: никаких болей и неудобств в теле, но тревожное беспокойство не проходило.

Он встал, открыл окно. Снова лег, закрыл глаза.

Сон как будто пропал. Часы пробили два. Он ворочался не находя положения тела. Расслабления не было. Издалека ухо уловило писк комара. Через минуту комар уже звенел ближе. Он почувствовал прикосновение на лице и ладонью шлепнул наугад. Тишина…

«Видимо, попал…», – отлегло от напряженных нервов.

Неприятно щемило сердце в груди.

Он опять забылся. Неожиданный крик вновь разбудил его.

«Странный крик», – подумал он, и тут же понял, что это вскрик его самого во сне.

Часы пробили четыре. Не спалось.

Он попытался вспомнить только что посетивший его сон. Скорее те обрывочные картины, миражи своего временного забвения.

Снился Сфинкс… Да, именно тот самый Сфинкс – лев с человеческой головой, лежащий у подножия великих пирамид.

Необычное видение подсказывало, что теперь он готовится снова в небо, чтобы спасти человечество во время апокалипсиса, перепрыгнув на другую планету… Роман Григорьевич теперь всей душой ощутил символику неведомой сакральной фигуры, которая молча вещала:

– Колоссы окружающих меня пирамид подсказывают конкретные сроки биологической жизни на этой планете… ибо всему наступает предел… Предоставленное человечеству время не оправдало надежд… Нет необходимости плодить рабские особи… это бездуховно. Выжившим придется перебираться на другую планету…Эхо земли и дух ее останется в памяти вселенной даже после того, когда ее покинет или будет уничтожен последний живой ее обитатель.

Он опять задремал.

Роман Григорьевич вновь неожиданно проснулся, рука затекла. Он хотел подняться, но не было сил. Заныло сердце.

И только рассвет помог немного прийти в себя. Он медленно поднялся и вышел на воздух. У ограды он услышал писк.

Он подошел ближе и увидел пищащего котенка, который настырно смотрел на него и полз в его сторону настойчиво и смело. Сетка мешала его движению, но он будто не замечал ее, передвигал лапы и двигался из-за этого вверх к небу.

– Что ты хочешь, божья тварь? – прошептал Роман Григорьевич, – Взять себе тебя не могу: сам здесь я временный житель.

Как будто поняв человека, котенок успокоился и побежал в сторону от изгороди.

На следующий день соседка Полина Егоровна поведала ему, что приютила у себя котенка, который сам пришел на участок.

И уже позднее он понял, что и одиночество – своеобразная близость к духу.

Уже утром он нашел в старых книгах толкователь снов и удивился предсказанию. Сон с видением сфинкса – предвестие большой опасности, которой можно избежать, если будут найдены правильные ответы на вопросы, которые беспокоят.

Люди боятся смерти. Они бояться ее сейчас, а не когда-то потом. Потом это – неопределенное и не конкретное, просто где-то далеко. И человек не знает своей смерти: он ее и не узнает даже, возможно, переходя в другое измерение. А увидят ее только окружающие, когда он безмятежно уснет. Это что-то другое, непонятное. Странная игра в кошки-мышки, когда кошка рядом настолько, чтобы замешкаться или убежать в уютную заветную норку.

13

Звонок жены разбудил Романа Григорьевича рано утром:

– Съезди к сыну… Он звонил из больницы… в которой уже был… на Стромынке… Ты знаешь адрес… Он не дозвонился до тебя…

– Хорошо, я выезжаю.

Роман Григорьевич знал, что сын года два назад развелся с женой, и ему не к кому было обратиться кроме отца.

В словах жены прослушивалась явная безнадежность и нежелание участвовать в надвигающихся проблемах с сыном. Роман Григорьевич всегда чувствовал это, но не обижался.

«Это правильно… Я сам… не смог… не нашел подхода…» – сбивчиво думал он, собираясь в дорогу.

В машине он принял решение:

«Пожалуй, надо помириться с женой… она ведь тоже близкий человек… ни в чем не виновата…»

При разговоре с врачом Роман Григорьевич все понял, когда услышал слова «преодоление абстинентного синдрома».

Войдя в палату, он увидел сына с весьма потерянным взглядом. Небритость подчеркивала болезненное состояние и придавала его лицу вид совершенно не молодого человека.

– Спасибо, что быстро приехал.

– Конечно, Валерий… Я разговаривал с врачом… и все знаю…

– Ты поможешь оплатить лечение?

– Да-да, не волнуйся… Надо восстановиться… Но я надеюсь…

– Я не очень надеюсь, – прервал его сын, – Когда кругом эти черномазые шныри с травками… практически суют в карман…

– Сын, ты же не первый раз…

– Я на работе поругался… и хочу уйти… надоели эти наглые и алчные козлы…

– А как же?

– А также, отец, – опять вспыхнул Валерий, – …я решил продать квартиру… и уехать из Москвы.

Роман Григорьевич молчал, не зная, что возразить.

Вообще разговоры с сыном у него не получались. Недопонимание это возникло давно и росло все больше и больше.

– Но ведь надо жить, – скованно вымолвил отец.

– А зачем… жить в этом дерьме?

– Ну-ну, ты ведь молодой человек… все впереди.

– Впереди, – ухмыльнулся сын, – Да эти самонадеянные скоты-манагеры разве дадут жить… у них в глазах только свои корыстные интересы… А научно-технический персонал для них просто дерьмо… Говорят: «если вам что-то не нравиться, наберем приезжих гастарбайтеров с востока»

Роман Григорьевич молчал. Валерий опять не сдержался:

– Обстановка в коллективе ужасная из-за боязни увольнения…

А я открыто сказал, что они все – говно на палочке! – выпалил он.

Роман Григорьевич после длительной паузы в надежде посмотрел на сына:

– Все это можно пережить…

Глаза сына опять приняли болезненный вид.

– Ладно… Вот ключи… Съезди на квартиру, привези… спортивный костюм, пару футболок, рубашек, тапочки, бритву, пасту… посмотри сам, а то я попал сюда неожиданно… по «старой наводке».

– Хорошо… Привезу часа через два… Потом и поговорим.

– Отец, не надо разговоров, – отрезал сын.

Роман Григорьевич вышел из палаты немного сгорбившись.

В квартире сына он понял, что разговоры, правда с более искренними словами, обязательно нужны.

В комнате и на кухне не было беспорядка: посуда вымыта, в холодильнике необходимый запас продуктов, все вещи аккуратно сложены в шкафу.

Роману Григорьевичу часто приходилось жить одному, и он где-то внутри с удовлетворением ощутил свой характер в сыне.

«Видимо, стресс на работе или неожиданное воздействие извне заставило его опять прибегнуть к наркотикам…» – с беспокойством подумал он.

Роман Григорьевич всегда чувствовал много своего родного в поведении сына, и эта внутренняя схожесть в характерах часто обогревала душу.

Он помнил, каким умненьким и подающим надежды был его Вава. Так он назвал себя сам в три года, а потом это имя привилось надолго и несло какой-то непередаваемый шарм. В школе кроме похвал от учителей он не слышал никаких педагогических советов.

Как он радовался, что сын успешно поступил в МГУ на факультет, о котором мечтал… Его приглашали по обмену студентами в другие страны, но Роман Григорьевич его убедил, что надо остаться в родной стране.

«Может, в этом я погорячился?» – промелькнуло в голове.

Потом работа сына в аспирантуре за мизерную зарплату. После женитьбы надо было думать о собственной семье. Роман Григорьевич изредка помогал деньгами, но сын по настоянию жены все-таки принял решение работать в коммерческих структурах с так называемым «прикладным научным направлением».

«А ведь я сам любил науку… Почему стал коммерсантом?… Видимо, не от хорошей жизни…» – мучительно признавался самому себе Роман Григорьевич.

Он прекрасно знал и на собственно примере не в меньшей степени пострадал от бездарных либеральных реформ, но он понимал, что по сравнению с жизненными ценностями и здоровьем все это было ничтожным и маловажным. Теперь он ощущал, как трудно здесь жить с чистой молодой и открытой душой.

«При такой экономической ситуации достанется и реформаторам, и зря они думают, что спасутся со своим награбленным мешком», – успокаивал себя он.

В дверь позвонили. Роман Григорьевич, не удивившись звонку, открыл ее.

На пороге появился с нагловатым взглядом человек лет сорока пяти не русской национальности. Он уверенно смотрел на открывшего дверь.

– А где хозяин квартиры? – язвительно и чуть ласково произнес незнакомец.

– А зачем, собственно, он вам?

– По делу.

– Я его отец, а вы кто?

– Так… Друг…

«Ну, на друга-то ты явно не тянешь», – подумал Роман Григорьевич.

– Я принес и хотел ему передать кое-что… – продолжал гость.

– Ему ничего не надо.

– Ну, это наше дело… И я хотел помочь ему… продать квартиру… нашел выгодного покупателя, – продолжал наступать незнакомец.