Алиса Орлова-Вязовская - Все как у людей (сборник) Страница 31

Славка порезался осколком. Кровь капает ему на рубашку. Нинка плачет, она боится крови. Павлик, поплевав на лист подорожника, старательно «бинтует» палец друга. Славка морщится, но не ревет. Он – не девчонка! Мы идем провожать его домой всей командой. Мальчишки ведут Славку под руки, замыкает шествие завывающая Нинка. У меня важная миссия, сообщить о ранении Славкиной маме.

Возвращаюсь домой, у нас гости, Вероника со своей мамой. Теперь, когда я выросла, я могу лучше понять своих родителей. В комнате сидит Вероника в чистом платье с оборочками. Косички уложены вокруг головы. Белые гольфы и блестящие лакированные туфельки. И рядом я – платье испачкано землей, руки в зелени от травы, я искала подорожник. В съехавшем на бок хвостике повисла лента. Песок у меня в волосах, в носках, и даже в трусиках. Ведь я каталась с песочной горки. Все смотрят на маму с жалостью. Приближается мое полное поражение.

– Наташенька, – спрашивает меня Вероникина мама, – а какую книгу ты сейчас читаешь?

– «Незнайка в солнечном городе», – мямлю я.

– Ты знаешь, Сима, – оборачивается она к моей маме, – мы с мужем недавно увидели, что наша Ника, взяла в библиотеке «Маленькую принцессу». Но больше всего, конечно, ей нравятся стихи.

Взрослые усаживаются на диван. Вероника выходит на середину комнаты, окидывает всех задумчивым взглядом и, покачиваясь из стороны в сторону, начинает: «Шаганэ, ты моя, Шаганэ…»

Я стою у стены, смотрю на Веронику, приоткрыв рот, и тщетно пытаюсь высыпать песок из сандалии.

В пятом классе Вероника начала писать стихи сама. Я совершенно не понимала о чем. Но в стихах всегда присутствовали слова: душа, полет и небо. И взрослые громко восхищались ее поэзией.

Ночью, мучаясь от сильной зависти, я твердо решила стать поэтессой. Надо же реабилитировать себя в глазах родителей. Чтобы долго не искать тематику, решила идти проторенной дорогой. Буду сочинять о душе. Зависла на первой же фразе: «Ввысь летит моя душа…» Рифму к слову душа подобрать не удалось. В голову лезли только: «не шиша», «два ерша» или «три мыша». Поменяла местами: «Моя душа умчалась ввысь…» Стало еще хуже. Полезло уж совсем глупое: «брысь», «катись» и даже неприличное «пись-пись».

Наконец, я осознала свою полную бездарность, и зависть к Веронике померкла перед восхищением. Она-то подбирала рифмы! Я смирилась, что никогда не достигну высот, доступных для нее.

После школы я поступила в педагогический институт. А Вероника – на филологический, в МГУ. Едва закончив учебу, я вышла замуж. Мой муж, Женя, замечательный! Я его очень люблю. Через год родился Дениска. Вероника приехала в гости. Она с ужасом смотрела на ревущий кулечек.

– Зачем ты так рано завела ребенка, Наташа? Ведь человек сначала должен развить и сформировать себя как личность! Ты обрекаешь себя на полную духовную деградацию!

После этой тирады мой Женя проникся к Веронике стойкой антипатией.

Моя мама с умилением рассказывала, что Вероника настолько духовная, чуждая всему грубому и приземленному, что увидев на кухне кусок сырого мяса, едва не потеряла сознание. На что Женька довольно грубо заметил, что это не мешает утонченной Веронике жрать это мясо в приготовленном виде.

Родители Вероники разошлись. Ее папа уехал работать в Югославию. Вероника поехала к нему развивать себя дальше. Несколько лет мы не общались. Вероника вернулась и вышла замуж за Николая Андреевича. Бородатого мужчину, на двадцать лет старше ее.

Николай Андреевич сочинял миниатюры. О себе он говорил: «Я – мастер кратких форм». Вероника по-прежнему писала стихи и относила их в разные издательства. Стихи нигде не брали. Она приезжала ко мне и часами жаловалась на кишащую кругом завистливую бездарность. На редакторов с масляными взглядами. Они видят только плоть! До внутреннего мира им нет никакого дела! Потом начинались жалобы на мужа. Конечно, он творческий человек, но она-то тоже личность! И личность с богатым внутренним миром, нестандартным мышлением. Почему она должна создавать ему условия? Она в нем очень разочаровалась. Пусть бы женился на какой-нибудь ограниченной женщине. Если ему нужна жена духовно нищая, не имеющая высоких устремлений.

В конце концов, Николай Андреевич последовал совету Вероники и ушел от нее к даме, близкой к себе по возрасту, вполне «приземленной», заведующей производством на кондитерской фабрике.

Я ждала второго ребенка, когда Вероника позвонила и, рыдая в трубку, сообщила, что ложится в больницу. У нее рак! Да-да, она точно знает! Врачи ей врут! Она чувствует, что дни ее сочтены. А так много не написано! Столько не высказанных слов! Люди еще не успели оценить ее поэтический дар!

По спине у меня поползли струйки пота. Неужели такой страшный диагноз? Я оставила мужа с сынишкой и бросилась в больницу. Такси взять не решилась, меня, беременную, сильно укачивало. Попала в час пик. Было очень тесно, и в давке никто не видел мой живот, пришлось стоять всю дорогу. Потом выяснилось, что никакого рака у Вероники нет. По словам врача, в таком возрасте пора бы уже рожать. Я была очень рада, что все обошлось. Но Вероника еще долго выискивала у себя симптомы онкологии, словно разочаровавшись в диагнозе.

В редакциях все так же, отказывались брать ее стихи. Вероника нашла какую-то маленькую типографию и напечатала сборник своих стихов. Все стихи она подписывала псевдонимом «Раненый лебедь».

Теперь, поднимая телефонную трубку, муж радостно кричал: «Татка, бросай дела, тебя „Лебедь со свернутой шеей“ к телефону!»

Вероника опять приехала поговорить. Денис с Никитой выскочили в коридор. Мне не нравится, что они выбегают навстречу, но все, кто к нам приходят, обязательно что-то им несут. Все, кроме Вероники. Теперь она будет сидеть на кухне, пить кофе и рассказывать про завистливых бездарей, про опустошенные души. Про мужчин, которые не видят в женщине духовного начала, а видят только плоть.

Мне надо вытащить белье из машинки, приготовить ужин, погладить Жене рубашки. Но выставить Веронику я не могу. Мне всегда тяжело сказать «нет». Особенно ей. Не могу понять, почему мне так страшно открыто произнести: «Ты мне надоела! Мне не о чем с тобой разговаривать». Ведь моя детская убежденность, что Вероника лучше, талантливее и умнее, пустила глубокие корни.

Заходит Валентина, наша соседка по подъезду. С ней Катюшка, кокетливая первоклассница, тайная любовь моего Дениски. Теперь, выбежав навстречу, мальчишки не прогадали. Валентина дает им по яблоку.

– Ой, Наташ, прости за ради бога! Катюня сегодня вечером Мальвиной будет. Пристала, как репей. Закрути волосы да закрути волосы. У тети Наташи щипцы специальные.

– Катюшка, ты Мальвину будешь играть? А платье?

– Да не дави на мозоль, я всю ночь оборочки нашивала. Отец с Димкой из проволоки кринолин плели.

Димка, старший сын Валентины, добродушный увалень, девятиклассник. Широколицый и румяный, как мать. А Катерина похожа на отца. Миша – худощавый, с тонкими чертами лица. Мне ужасно хочется повозиться с хорошенькой Катькой. Хочется посмотреть на кринолин, собранный для Мальвины. Но на кухне немым укором сидит Вероника, скорбно поджав губы.

– У тебя гости? Давай ребят заберу. Нам только через два часа уходить.

Денис торопливо надевает тапки, до этого час уговаривала не бегать в носках. Катюшка прижимает к груди вожделенные щипцы. Никиту Валя ловко подхватывает на руки. Уже из коридора она кричит:

– Наталья, мелкому блинчики с вареньем можно?

Ответить я не успеваю.

– Мойно, мойно! – энергично кивает головой Никитка.

Вероника оставляет мне книгу своих стихов. Я должна прочесть и высказать, что мне больше всего понравилось. Что стихи могут не понравиться, она не допускает. Ей интересно мнение простых людей. Простой человек – это я.

Вечером муж замечает на столе книгу.

– О! Прилетала наша лебедь со свернутой шеей! Принесла в

клювике поэзию.

– Жень, перестань.

– А почему? Народ хочет приобщиться к прекрасному. Дениска, ты хочешь приобщиться?

– Женька, ну ты хоть ребенка сюда не втягивай.

– А что, стихи не приличные? – Женя делает испуганные глаза.

Я только вяло отмахиваюсь. Делайте, что хотите. После Вероники у меня всегда чувство опустошения, словно кости из тела вынули, осталась только оболочка.

Женька, подвывая и закатывая глаза, читает вслух стихи. Все про облака. То облака накрыли вуалью, то спрятали робкую наготу. То поплыли, то уплыли, то повисли, то рассыпались. Облака темнеют, светлеют, тают, сверкают, и все в том же духе.

– Денис, как думаешь, нам слабо про облака сочинить?

– Не-а,

– Ну давай, Я сижу себе в стожке, с облаками…

– На башке! – радостно добавляет Денис

– В поле квакают лягушки, с облаками…

– На макушке! – Денис визжит от восторга.