Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества Страница 31

Но это был последний концерт в гастролях. Последний – значит «зеленый», когда можно, даже нужно разыгрывать актеров на сцене. И я стал, вернее пал, жертвой розыгрыша. Обычно на сцене у меня стоит стакан чая, и я время от времени прихлебываю его. На этот раз мне вынесли (как вы догадались?) вместо чая стакан коньяка. И я, не сообразив, что произошло, одним глотком отхлебнул полстакана. И меня понесло… Отвечая на какую-то записку, я долго путался в сложноподчиненных предложениях, и тогда пришла новая записка: «Вячеслав, вы лихо делаете из воздуха деньги».

Я обиделся и после этого, не произнося ни единого слова между песнями, пел два часа, не отрываясь от микрофона. А в конце была «Провинциалка», и зрители не отпускали меня, забыв, что уже глубокая ночь.

IV

Фраза о том, что друзья приобретаются в детстве, – правильная. Но, может быть, это исключение, у меня было несколько знакомств в уже длинной моей жизни, когда, казалось, обычное знакомство перерастало в дружбу. Павел Рубенович Тополян – один из таких моих знакомцев. Познакомились мы с ним после одного из моих концертов в Новороссийске. Кто-то из высокопоставленных господ попросил Пашу сделать мое пребывание на Черноморском побережье более комфортным, и Паша откликнулся – мы переехали в очень уютный коттедж на самом берегу моря. В гостинице нас ждал шикарный ужин из только что отловленной и приготовленной камбалы. Все наши желания (я имею в виду нашу группу) ловились на лету. Поехать, выпить, съесть, искупаться и еще целый ряд глаголов отражали наши желания и поступки. Он был по-кавказски щедр, по-армянски умен и предусмотрителен, а я был не жаден в песнях и анекдотах, которые пелись и рассказывались после очередного представления.

Во время застолья у нас началось соревнование, которое, к сожалению, не входит в олимпийскую программу, когда мы писали друг другу посвящения на салфетках в ресторане. Паша сохранил эти салфетки, и недавно мы перечитывали эти нехитрые стишки.

Название главы «Строки на салфетках» пришло в голову, когда я писал главу для своей первой книги, как воспоминание об этих днях. И мы подружились… Стали ездить друг к другу в гости. Наши жены нашли много тем для разговоров и свободных денег для совместного шопинга.

А летом была свадьба у старшего сына Тополянов – Рубена. Армяно-греческая свадьба (невеста была гречанка) – это не два в одном. Это две свадьбы – сначала для близких жениха, а потом для близких невесты. На армянское торжество не прилетел из Еревана какой-то важный гость, который к тому же должен был быть тамадой. Паша подошел ко мне и попросил:

– Выручай, ты же вел «Шире круг», у тебя есть авторитет, нужная интонация.

– Да, но я же не знаю традиций, не знаю имен и отчеств гостей.

– Я буду рядом.

И меня назначили тамадой. Помимо всего прочего, это было в высшей степени увлекательно. Мне кажется, я справился. А через два часа приехал тот самый родственник, который должен был вести стол, и я под аплодисменты присутствующих сдал свои обязанности. Мне было приятно.

А в конце лета Паша позвонил мне и предложил полететь на Север на День газовика. Тогда еще не было и мыслей, что газ станет основой нашей жизни. Мы полетели в Надым. Наша артистическая группа была весьма именита: Людмила Зыкина, Ия Саввина, Ангелина Вовк. Я вдруг понял, что, кроме музыкантов, с Людмилой Зыкиной никого из мужчин не было.

И был концерт, и было славное застолье в гостинице «Северянка». И был концерт после концерта. Я познакомился с замечательными ребятами: Леней Чугуновым, Володей Ковальчуком, Толей Рыбчуковым. Мужчины, которые прошли весь процесс добычи газа от «А» до «Я» и знали, откуда растут ноги в этом производстве.

А назавтра была экскурсия, опять же на корабле, куда-то к полярному кругу, за грибами и на шашлык. Все ушли в лес, а я попросил у Паши Тополяна лист бумаги и ручку, и, пока все собирали грибы, я придумал песню «Надым».

Вернувшись на кораблик, не отведав шашлыка, раньше всех, я взял гитару и смастерил песню. И мы возвращаемся… Я прошу внимания, беру гитару и по бумажке начинаю петь свой новый песняк. А. Ч. Чугунов – красавец-мужчина, который мог бы сыграть «Крепкого орешка» русского разлива, в конце первого запева начал хлюпать носом. Ангелина Вовк, очаровательная сентиментальная Лина, сразу же начала плакать; Людмила Георгиевна пыталась построить второй голос в припеве. Во втором куплете раскололся Паша, но я тем не менее продолжал петь. Леня сломался на припеве, а потом уже, глядя на нас, заплакала Людмила Георгиевна. Песня закончилась, и великая певица попросила, утирая слезы платочком, спеть еще раз. Я ничего не вру и, думаю, что и Леонид Семенович, и Тополян, и Ангелина подтвердят мои слова. Ни одна, как нынче бы сказали, презентация песни у меня не проходила с подобным успехом.

На следующий день я полетел на концерт в Пангоды, поселок в 100–120 километрах от Надыма. После успеха песни уже в концертном зале Надыма я не сомневался, что сорву овации в Пангодах. Но как я ошибался. Вечером был ужин, переходящий в банные процедуры.

– Почему меня так сдержанно приняли с песней «Надым»?

– Понимаешь, – ответил Сережа Фесенко, главный инженер Пангод, – газ добываем мы, здесь, а в Надыме сидят чиновники. Помнишь песню «Я был батальонный разведчик, а он писаришка штабной. Я был за Рассею ответчик, а он спал с чужою женой»? Так вот мы – это «батальонный разведчик». Напиши что-нибудь про нас. Пангоды в переводе с языка коми – это поселок Медвежий.

Вернувшись в Москву, я рассказал эту историю А. Смогулу, и мы написали песню «Медвежий угол».

И еще… В той бане меня попросили оставить автограф на стене. Дали маркер. Я написал четверостишье. На следующий год я снова был в Пангодах и снова в этой бане. Еще один автограф на стене. Прошло семь лет. И снова Пангоды, и снова приглашают в Нашу баню, а пар там был отменный. Приезжаем. В бане сделали ремонт: новая плитка, новые светильники и мебель. А мои автографы заламинированы и остались в первозданном виде на стене. Подобная акция для меня покруче, чем закладка звезды около чего-нибудь.

А потом, уже где-то зимой, позвонил Чугунов и попросил выручить его и компанию.

– Прилетай!

– Что случилось?

– Да проблема с наличностью, нечем платить рабочим. Нужно снять напряжение. Мы оплатим твои концерты, дадим тебе вертолет, и ты с доставкой на дом привезешь свои песни ребятам.

– Идет…

Это была интересная поездка. Сказать, что я почувствовал себя газовиком, было бы нечестно, но петь приходилось, как у костра, часто без аппаратуры, часто среди кастрюль и тарелок в пищеблоке. Приходило сравнение с поездкой в Афган. Расскажу три запомнившихся случая.

На улице минус 48 градусов, вертолет не заводится, так как дикий холод. Вылетаем к вечеру. Поселок Яр-Сале ждет. После встречи везут обедать-ужинать, потому что потом сразу же концерт. И за столом мне поведали, что нам готовили встречу по северному сценарию. После выхода из вертолета около трапа должны были перерезать горло оленю и мне дать выпить кружку горячей крови. Я потом думал, как бы я поступил… Думаю, выпил бы, дабы не обижать людей, которые хотели меня познакомить с местными традициями. К счастью, наш вертолет не завелся, и олень остался жить. Так и жил дальше, не подозревая, чем он мне и вертолету обязан.

Перелет на том же вертолете на полуостров Ямал, курс на Харасавей. Вертолет занял свой воздушный коридор, а я – уже привычное место рядом с пилотом. Мы уже подружились, мы уже на «ты», он заглядывает ко мне на концерт, а я неспешно осваиваю специальность штурмана. Внизу бескрайняя тундра, очень похожая отсутствием деревьев на степь. В тундре показались яранги (это такое жилище местных жителей, занимающихся оленеводством).

– Представляешь, Вячеслав, к первому сентября детей комяков (дурацкий термин, я скажу) привозят в школу в более-менее крупный поселок, чтобы они постигали науки. А они сбегают!

– Куда?

– Да в тундру. Их потом всем миром ловят, снова везут в школу, а они снова сбегают к родителям.

– А ты ничего не путаешь?

– Чего путать? Так и есть.

– Слушай, Серега, а что если на экскурсию в ярангу?

– Да нет проблем.

Вертолет пошел на посадку и метрах в 24, ну максимально в 25 от жилища мы приземлились. Нас встретила молодая женщина, одетая в национальные одежды (я думаю, что подобный наряд был более функционально приспособлен для жизни в этой местности). Возле ее ног путались двое маленьких детей, похожих на «нанайских мальчиков» из знаменитого циркового номера. Мы поздоровались, я, как Миклухо-Маклай, подарил аборигенке свой CD, не очень понимая, где она будет слушать мои искрометные песни. Неожиданно она меня узнала, и я понял, что плоды «цивилизации» дошли до Крайнего Севера. Нас пригласили зайти внутрь жилища. Теплое, светлое помещение, в центре которого было кострище, обогревающее ярангу, и на котором готовилась пища. Вверху этого конусообразного дома было отверстие, служившее вытяжкой. На стенах и на полу лежали и висели оленьи шкуры, создававшие определенный интерьер и уют. Времени было немного, мы спешили на концерт, поэтому, обменявшись общими фразами, стали собираться. Да, забыл… В центре яранги (не понятно как укрепленная) висела люлька с еще одним младенцем. На вопрос «где отец семейства?» ответили, что «в тундре с оленями».