Наталия Терентьева - Нарисуй мне в небе солнце Страница 32

– А куда мы идем?

– Пойдем, купим торт, там, я не знаю… посыпем его ягодами, съедим… Шампанского купим, а Вов? Ну как так – пропустить день рождения!

– Хорошо, – покладисто кивнул Вовка, слегка настороженно поглядывая на меня.

Я успела заметить этот взгляд. Почему? Почему он так смотрит? Чего боится? Что-то непонятно, непривычно, не укладывается в наши отношения? Вовка ведь вовсе не глупый… Просто хороший и искренний.

Вовка шел-шел рядом со мной, потом остановился, осторожно освободил свою руку, – мы так и шли под руку.

– Катенька, скажи мне…

Я видела, как трудно ему найти слова. Я чувствовала, что он хочет спросить, зачем и почему я приехала.

– Вов, не спрашивай ничего, пожалуйста…

Вовка так же настороженно, но с надеждой взглянул на меня. Этот взгляд мне очень трудно выдержать. Не знаю, что лучше – свое одиночество или чужая надежда, на которую ничего не можешь ответить.

Мы купили торт со взбитыми сливками и вишней, шампанское, полкило сочных, янтарных слив и в некоторой растерянности остановились посреди улицы с этими покупками.

– Я… У меня… – Вовка топтался, взглядывая на меня и отводя глаза.

Я понимала, что, наверно, Вовка живет так бедно, что ему стыдно меня вести к себе. Да и не только это смущало моего друга. Меня смущали те же мысли. Дружба дружбой, а Вовкина любовь никуда не девается. Живет и живет, питаясь несбыточными надеждами и платоническими восторгами.

Я увидела несколько семей, целенаправленно идущих с детьми и надувными кругами в одну и ту же сторону.

– У вас есть речка? – спросила я.

– Пруд. Или озеро, я не разобрался пока, я же только зимой переехал. Хочешь пойти туда?

Я не знала, чего я хотела. На самом деле я больше всего хотела закрыть на секунду глаза и, открыв их, увидеть Нику. Спокойного, смотрящего на меня серьезно и как будто задумчиво, как обычно. А в глубине глаз – то, из-за чего я бросаю все, не думаю ни о чем, из-за чего я готова была, да и сейчас готова в любой день взять чемодан и поехать с ним в любую сторону – на север, на юг, на Дальний Восток – куда скажет.

Увидеть Нику, взять его за руку и уйти с ним – от наших неразрешимых противоречий и своего одиночества. И ничего больше я не хотела.

Но я ведь сама приехала к Вовке. Вовка был здесь, рядом. А Ника – в Барселоне, с женой Тасей, которая простила его шалости и безобразия и поехала с ним отдыхать на море. Сидит сейчас наш общий с Тасей Ника в каком-нибудь испанском шезлонге и смотрит на Тасю задумчивым взглядом. Или не смотрит. Какая разница, я этого не узнаю никогда.

– Да, Вов, пошли на озеро.

У меня купальника с собой не было, идти с бутылкой шампанского, тортом и немытыми сливами туда, где все купаются и загорают, было, наверно, немного странно, но мы пошли. Вовка был рад, и ему было неловко, я это видела. А я… Я чувствовала себя так же одиноко, если не больше, чем обычно. Все-таки одиночество – это отсутствие определенного человека рядом с тобой – решила я тогда. Но домой не поехала. Не могла же я посреди дороги вдруг развернуться и уйти.

Вовка пытался рассказывать смешные случаи со съемок. Как он не сразу понял, что с ним снимается известный народный артист – очень уж скверно тот выглядел с утра, был опухший, злой, плохо побритый, ругал Вовку матом. И только потом Вова догадался, что это один из кумиров его детства, мужественный, дружелюбный, игравший когда-то разведчиков и героев! Только сильно постаревший и в плохом настроении.

– Смешно, да? – Вовка заглядывал мне в глаза. – Вот я дурак какой. Да, Кать?

А я с грустью смотрела на него. Такой чудесный человек. Самый искренний из всех моих знакомых. Немножко неловкий, ну и что? И симпатичный – вполне, чтобы понравиться кому-то. Но он хочет понравиться мне. А я люблю Нику. Тут сомнений никаких нет. Не спутаешь. Люблю, тоскую без него. Жизнь не в жизнь.

Зачем же я тогда приехала к Вовке? Хотела заглушить свою тоску. Но это невозможно. Еще хуже.

– Ну, где мы сядем? – Я постаралась говорить как можно веселее, потому что видела, что Вовка рассказывает свои «смешные случаи», а глаза его становятся все грустнее и грустнее. – Давай вон там, на лавочке.

Как будто специально для нас в густой тени огромного дуба была пустая лавочка, все остальные были заняты. Вовка побежал, чтобы занять ее. А я смотрела ему вслед и больше всего хотела развернуться и уйти, пока он меня не видит. Но не смогла.

– Катя, ты не думай, я клоуном работаю, потому что… – начал он, когда я села рядом с ним на лавочку. – Просто мне нравится. А так – что я дома торчу? В театре отпуск, съемок пока нет. Денег тоже нет. Вот я подработаю немного и к маме поеду на две недели.

– Ты – хороший, Вовка. Открывай шампанское.

Вовка с сомнением смотрел на меня.

– Кать…

– Надо же отпраздновать твой день рождения! Открывай-открывай!

– Катюша… – Вовка очень осторожно, почти не касаясь, погладил меня по руке. – Что такое?

– Вов, ты не рад, что я приехала?

– Я рад. Но ты… У тебя что-то случилось?

У меня случилась любовь, но как сказать об этом Вовке? А если он любит меня так, как я – Нику? Отчаянно, невозможно, безнадежно, безвыходно.

Я решительно взяла у него из рук бутылку, сдернула фольгу и сняла проволоку. Пробка тут же сама поехала вверх, и бутылка резко выстрелила, облив меня, скамейку, Вовкину матерчатую сумку – все, что можно было. Я засмеялась, мне было совершенно не смешно, но я смеялась. Вовка тоже смеялся, вытирая ладонью свою сумку, скамейку и осторожно отряхивая капли с краешка моего платья.

– Катя…

– Так, ничего не хочу слушать! Давай стаканчики!

Вовка растерянно покрутил головой.

– А… У нас же нет стаканчиков…

– Ну вот! Что за праздник без стаканов! – Меня несло, я не могла остановиться. – Будем пить из горлышка, да? – Я отмахнулась от Вовки, пытавшегося меня остановить, и сделала несколько больших глотков шампанского. – Вкусное, кстати, и не очень теплое! Пей! – Я протянула бутылку Вовке. – С прошедшим юбилеем! Желаю тебе счастья, удачи и… – Я запнулась. Я хотела пожелать Вовке любви, но она у него уже была. Вот такая, какая есть. Нелепая и несчастная. Ко мне. А желать ему счастливой любви было очень жестоко. – Пей, Колесов!

Я никогда не называла Вовку по фамилии, мне всегда казалось, что эта фамилия для моего мягкого, уступчивого друга слишком определенная, жесткая, настойчивая.

Вовка покорно отхлебнул из бутылки.

Я открыла торт, поковыряла его. Вишни, которые мне так понравились в магазине, на вкус были резиновые и отдавали чем-то химическим. Я съела шоколадку в виде крученой веточки, которая была воткнута в середине торта. Смородина оказалась водянистой и кислой. Я поклевала ее и высыпала в траву. Попробовала очистить от шкурки сливу, немытую есть не решилась, но облилась вся сладким липким соком, и ее тоже выбросила. Вовка молча и внимательно на меня смотрел, день рождения свой пока не праздновал, даром что шампанское отхлебывал.

– Споем? А то сидишь, как на чужом празднике. «Мы на лодочке катались, золотистой-золотой…» – с душой завела я.

Проходящая мимо женщина покачала головой, я не поняла, с осуждением или просто удивляясь – вот сидят молодые люди на лавочке, среди бела дня поют русские народные песни.

– Подпевай! «Не гребли, а целовались, не качай, брат, головой…» Прям лыко в строку, да? – засмеялась я вслед той женщине и повернулась к Колесову. – Поцелуй меня, Вов!

Вовка с оторопью взглянул на меня. Может, он сейчас меня разлюбит, и всем сразу станет легче? И у меня вины не будет, бесконечной, и его любовь и тоска пройдут.

– Ну что ты? Смелее! – Я еще отпила шампанского и, положив руку ему на плечо, потянулась его поцеловать.

Вовка не отодвинулся, но и целовать меня не стал. Просто сидел молча и смотрел на меня. Я чувствовала, что все время, пока я его целовала, он сидел с открытыми глазами, моргал, ресницы щекотали мои щеки. Я оттолкнула его.

– Какой ты!

Вовка вздохнул и отобрал у меня бутылку шампанского, из которой я опять вознамерилась отпить. Встал, отошел в сторонку и вылил остатки.

– Пойдем, – сказал Вовка, крепко взял меня за руку и куда-то повел.

Мы долго шли, сначала по густой аллее мимо пруда, оказавшегося очень большим, потом вышли на край поля и побрели по нему.

– Вов, мне жарко, ну куда мы идем? Я не хочу никуда идти! – пыталась сопротивляться я.

Я чувствовала себя не очень хорошо. Шампанское булькало в животе, неприятно раздувая его, пузырилось в голове, щелкало в носу. На солнце было жарко. Вовка достал из сумки свою кепку и надел мне ее на голову.

– Нет, не надо, – отпихнула я его. – Пусть у меня будет солнечный удар! Куда мы идем? Я больше никуда не хочу идти! Меня тошнит!

– Тебя отвести в кустики? – на полном серьезе спросил мой друг.

– Сама дойду! – огрызнулась я. – Вообще лягу сейчас на землю и буду лежать, пока не умру.

– Хорошо, – вздохнул Вовка. – Потерпи немного. Сейчас дойдем, там ляжешь. Я бы донес тебя, но, наверно, не донесу.