Владимир Гурвич - Баловень судьбы Страница 33

– Жил, вернее учился на математическом факультете МГУ. Но, как видите, математиком не стал. Хотя очень люблю эту дисциплину.

– А можно узнать, почему?

– Я понял, что светская жизнь не по мне, что у меня есть другое, более высокое призвание.

– Быть священником?

– Не совсем так, – улыбнулся он, – служить Богу, тому высшему, что есть в человеке. Ну а священничество – это лишь одна из форм этого служения. Быть может, даже не самая удачная.

– Но вы могли служить высшему в человеке и в Москве.

– Мог, но, видите ли, в этом городе я так и не прижился. Человек, как растение, которое в полный рост вырастает только на той почве, которая наиболее пригодно для него, питает его дополнительными соками. А Москва у меня их, наоборот, отнимала.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Лично я старался всегда жить там, где мне хорошо.

– Да, конечно, вы по-своему правы. Вопрос в том, что понимать под словом «хорошо».

– Хорошо – это когда хорошо. И этим, по-моему, все сказано.

– Но хорошо и алкоголику, когда он напьется и наркоману, когда примет свою дозу. Но должны ли мы принимать подобный образ жизни за образец хорошего? Видите ли, там, в Москве, меня как и всех, тащил за собой вихрь жизни. В большом городе все чувствуют себя чужими, непонятно, кому он принадлежит. Всем и как бы никому. Даже те, кто искренне его любят, на самом деле глубоко отчужденны от той среды, в которой обитают. В лучшем случае лишь прикасаются к ней краем своего существования. А мне же хотелось укорененности, хотелось ощущать непосредственную связь с землей, с людьми, которые на ней живут. Я знаком со многими столичными священнослужителями, их контакты со своей паствой ограничиваются преимущественно рамками церкви и носят во многом формальный характер. И священники и прихожане только играют свои роли. Но в их отношениях нет ничего божественного, это не более чем обрядовая сторона церковной жизни. Это не служение, а служба.

– Я не очень хорошо разбираюсь в церковной жизни, но мне кажется, что за такие речи ваше начальство должно лишить вас сана. Церковь не любит свободомыслия и критики в свой адрес.

– Будь я в Москве, так бы непременно и случилось. Но здесь многое иначе. Во-первых, не так-то легко найти человека, кто согласится возглавить приход в такой глуши. А во-вторых, мое, как вы выражаетесь начальство, во многом само разделяет эти взгляды. По крайней мере, они смотрят на мир несколько иначе, чем у вас.

– И вы смогли тут укорениться?

– Не простой вопрос. Кое-что мне удается. Может быть, вы заметили, как много в церкви молодежи. Когда я принял этот приход, она туда не заглядывала даже из любопытства. Теперь же молодые парни и девчата приходят ко мне советоваться по поводу своих любовных дел. За те годы, что я здесь священник, я спас десять душ.

– Что значит спасли?

– Нравы испортились не только в больших городах, но и здесь, молодежь вступает в половые связи без разбора. А иногда от этого появляются дети. Чаще всего нежеланные. И, к сожалению, многие молодые мамы хотят от них избавиться. Десятерых мне удалось отговорить от абортов. Теперь эти ребята растут на моих глазах. Я слежу за их судьбой. Удивительное дело, все они очень хорошие и здоровые. Бог любит своих спасенных. И матери счастливы, что родили детей. Вот только у Анастасии моей их пока нет. А давно пора.

– Папа, ты же знаешь, – прозвучал из темноты голос Анастасии.

– Да, знаю. Я пытался переубедить Александра Михайловича, но не удалось. Страх потерять ребенка был в нем сильнее желания его иметь.

– А вас не смущало то, что Анастасия и моей дядя жили невенчанными, то есть по вашей терминологии во грехе?

– Я понимаю, о чем вы говорите. И отвечу: не смущало. Я видел, как они любят друг друга. Я всегда считал, что прелюбодеяние – это не отсутствие узаконенных формальностей, а отсутствие любви. Если люди живут в браке, но не любят друг друга – вот они-то как раз и совершают прелюбодеяние.

– Вы в самом деле необычный священник, – оценил я отца Мефодия. – Теперь я начинаю понимать некоторые черты характера вашей дочери.

– Я рад, если наша беседа прошла для вас не без пользы.

Я грустно вздохнул.

– Польза, безусловно, есть, вот только на пользу ли мне эта польза?

Глава 18

Мы снова летели над тайгой. Как ни странно, но после посещения родительского дома Анастасия стала относиться ко мне более благожелательней. По крайней мере, если раньше она вступала со мной в беседу лишь тогда, когда не вступить было уже невозможно, то теперь она все чаще сама начинала разговор. Впрочем, и на меня общение с ее отцом произвело сильное, я бы даже сказал, целебное воздействие. Анастасия оказалась права, после знакомства с ним я лучше начал осознавать мотивы, которые двигали окружающими меня людьми. И если еще недавно фигура моего дяди представлялась мне странной и во многом непостижимой, даже чудоковатой, теперь я все глубже проникал в те его душевные пласты, которые определяли характер и смысл его поступков.

Впрочем, на обратном пути мы говорили не о нем, а о другом человеке. О Гессене.

Его фигура привлекала мое внимание все больше и больше. Несколько подряд совершенных на меня покушений свидетельствовали о том, что кто-то всерьез намерен убрать меня с дороги. И среди заинтересованных в этом лиц на первое место я все чаще ставил именно его.

У меня не вызывало почти сомнений, что он сознательно ведет компанию к разорению. Однако каковы истинные мотивы его поступков? Только ли он дает выход годами копившейся черной зависти к своему руководителю, который отказывал ему в своем доверии, держа исключительно на вторых ролях? А если его план гораздо тоньше и коварней?

Когда я работал тренером в спортивном клубе, среди моих учеников был очень преуспевающий адвокат. Однажды после сеанса в сауне, мы расположились с ним в предбаннике за столом, на котором гордо красовался принесенный им невероятно дорогой коньяк. Вот тогда после не то второй, не то третий рюмки, сильно захмелев, он поведал мне о том, каким образом он зарабатывает себе на хлеб насущный. И не только на него. Как доверительно он мне тогда сообщил, возглавляемая им адвокатская контора специализировалась на устройстве заказных банкротств. Используя разные юридические тонкости и хитрости, они по заказам клиентов добивались финансового краха вполне дееспособных предприятий, которые затем с помощью различных юридических и административных схем и процедур попадали в другие руки. А если и Гессен пытается устроить нечто подобное, чтобы присвоить себе предприятие. Именно такой трюк, на мой взгляд, и стал бы настоящей местью моему дяде.

Этими соображениями я поделился с Анастасией. Она восприняла их очень серьезно.

– У меня периодически возникали подозрения, что он ведет себя не всегда совсем честно. Я даже делилась своими предположениями с Сашей. Но он отмахивался от них. Он сам был очень честным человеком, я не помню ни одного случая, чтобы он соврал бы или нарушил свои обязательства. А потому не верил в нечестность других. Он сказал мне, что Гессен при всех своих недостатков, не способен на подлость.

– И все же, если это предположение верно, через кого он мог бы действовать? В таком сложном деле ему одному не справиться.

– Его двоюродный брат является вице-губернатором края, он отвечает как раз за промышленность. Может быть, нити тянутся туда? – предположила Анастасия.

Я даже присвистнул от удивления, до сих пор я ничего об этих родственных отношений не знал.

Анастасия тут же отреагировала на мое удивление.

– А вам разве этот факт не был известен? Ах, да, вы же пришлый, у нас-то об этом знают даже малолетние дети. Я думала, что и вы тоже. Впрочем, Саша никогда не пользовался этой связью, и Гессену запрещал это делать. Он был крайне щепетилен в таких вопросах.

Я уже начинал привыкать к тому, что любой разговор Анастасия закончила панегириком в адрес моего дяди. Нередко это вызывало во мне досаду, но сейчас я вполне спокойно отнесся к ее словам.

– Вы не знаете, в последнее время Гессен встречался со своим высокопоставленным родичем?

– Конечно, встречался, когда он бывает в краевом центре, то почти всегда заходит к нему. Что ж тут такого, они же братья.

Я подумал о том, что даже если мои подозрения имеют под собой основания, что-либо доказать будет крайне трудно. Вице-губернатор защищен слишком высокой крепостной стеной власти, чтобы я бы мог добраться до него. Надо действовать с другого конца.

И еще об одном человеке я думал во время полета. Но пока своими сомнениями я решил с Анастасией не делиться.

Но одну тему мы тщательно обходили, пока летели в поселок, – это то, что случилось в лесу. Вернее, старательно ее обходила, словно лужу на дороге, на этот раз моя прекрасная спутница, она явно не желала вспоминать эти жуткие события. Я не настаивал, хотя мне было немного обидно. Без ложной скромности я мог себе сказать, что Анастасия обязана мне жизнью. Но об этом я решил ей никогда не говорить.