Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет… Страница 33

И вот в самый разгар вечеринки, когда температура праздника поднималась почти до критической отметки, появлялась Нина Ивановна в традиционном тулупе, который ее грел и выполнял функции постели в саду. Шла неспешная, раскрашенная разными историями и прибаутками беседа с ребятами. Знание педагогики, а мама моя была учительницей, а также психологии позволяло ей быстро стать центром притяжения компании, и поэтому, когда она уходила со словами «Пойду сад караулить, чтобы какой черт не влез», кто-то обязательно кричал:

– Тетя Нина, оставайся с нами. Если кто влезет, мы ему все ноги обломаем.

– Нет-нет, ребята, у вас дело молодое, а я в сад пошла, небось, Шарик там заждался.

И она уходила в сад, а из него через коровник домой спать. Такое создание «потемкинских деревень» имело успех. Никто к нам за яблоками не лазил, да еще уважение ко мне как к баянисту не позволяло ребятам переступить черту.

– Мама Нин, – обращался мой двоюродный брат Алик к своей крестной, – а если полезут, то ты же никого в этом тулупе не догонишь?

– А я и догонять не буду. Главное, чтобы они меня не догнали. Тут лошадь в огород зашла, а я решила, что за яблоками. Так я в картошке, как партизан, окопалась. Пока не поняла, что это Буян, голову не поднимала. Зато, когда я увидела лошадь, то выгоняла ее из огорода с максимальным шумом, показывая, что я на посту.

И мы с улыбкой встречали нашего сторожа в тулупе и с длинной палкой, которую издалека можно было принять за ружье.

– Ребята, – инструктировала нас мама, – вы домой не возвращайтесь, пока «у липки» все не разойдутся. При вас никто в наш сад не пойдет.

И мы торчали с ребятами до самого конца и знали, куда сегодня полезут после «липки» основные наши заводилы Арсик и Дубовый. А как известно, кто владеет информацией – тот владеет миром.

В ту ночь, закончив свой концерт «со стоячим» танцующим партером, я отнес домой баян, и мы четверо парней – Арсик, Тарасик, я и Дубовый – собрались около «липки» обсудить, что бы такое предпринять, чтобы дотянуть до утренней зорьки. Спать вообще-то не хотелось, а ловить рыбу с утра решили «чисто конкретно». И кто-то предложил влезть за яблоками в Папинский сад.

Папинский сад находился в шести километрах от Занино в деревне Зыбино. Это был большой сад, площадью гектара на три, в котором росли яблоки и сливы. Основу этого сада заложил еще до революции барин, бывший, судя по всему, рачительным хозяином, и в советское время это был, пожалуй, единственный сад в округе, приносивший доход совхозу «Зыбино». В Зыбино жил и работал на стыке двух веков (девятнадцатого и двадцатого) В. Вересаев – писатель и врач, а может, врач и писатель. И сейчас, читая его рассказы, то там, то сям я натыкаюсь, к своему великому удовольствию, на названия, знакомые мне с детства: Санино, Богородское, Тайдаково, река Вашана… И я невольно начинаю сравнивать ту, такую далекую, и нынешнюю жизнь окрестностей Занино – Зыбино, да и в целом уклад существования российской глубинки.

– Ну что, пойдешь с нами? – спросил Арсик, парень всего на полгода старше меня, но очень самостоятельный в выборе решений. Известный драчун и хулиган, он был явным лидером, когда дело касалось драки или всего того, что не согласовывалось с нормами поведения, о которых нам говорили в школе и дома.

Забыл сказать, что было нам по пятнадцать лет, а Леве Николаеву, который откликался на прозвище Тарасик, – шестнадцать. Тарасом звали его дядьку, и почему-то это имя прилипло к нему. Лева был на удивление начитанным парнем и подумывал даже о поступлении в институт, но в итоге остался в деревне со своей одинокой матерью и срулил из Занино позже, когда был призван в армию. Кстати, Арсика в школе и дома звали Славка Тягунов, а прозвище получил от деда, который, как говорили, был лихим мужиком.

Четвертым участником нашей «банды» был Слава Панов. Тоже Слава, которого за этакую неуклюжесть и похожесть на медведя еще в детстве кто-то прозвал Дубовым. Он к этому прозвищу привык и откликался с готовностью. Он был примерно моего роста, но более широк в плечах и нетороплив, даже значителен в движениях. Лицо Дубового, особенно в детстве, украшали веснушки и светлые, как солома, волосы, и был он похож на сказочного Емелю или Ивана-дурака, которых мы видели в кино и на картинках. Его трудно было вывести из себя, но если это происходило, то в драке он был безжалостен. Иногда прихватывал с собой велосипедную цепь, которая могла бы выполнить функцию кастета в драке, но при мне он ни разу не применял ее.

Вообще-то, пара Тягунов – Панов в бою – это было что-то. Где они подсмотрели или кто им подсказал, я не знаю, но, встав спина к спине, они успешно отбивались порой от десяти наседавших ребят из соседнего Шульгино.

– Ну что, пойдешь с нами? – переспросил Тягунов.

– Да, пожалуй, а то, если я пойду домой спать, на рыбалку не поднимусь, – ответил я.

И мы отправились в путь. Ну что такое шесть километров для четырех парней? Час с небольшим, и мы на месте. Кстати, одеты мы были еще по-летнему: я в каких-то брюках, кедах и кофте. Никто не собирался выносить яблоки из сада в промышленных объемах, и все пошли в том, в чем пришли к «липке». Дубовый единственный из нас был в резиновых сапогах (у него вообще был свой особый шик в одежде).

На дворе был август, скоро в школу, и поход в Папинский сад подведет черту под приключениями лета. Мы в хорошем темпе шли по ночной дороге. Прошедший днем дождь прибил пыль, и идти было легко. В разрывах туч проглядывала луна, а где-то далеко за лесом, который носил имя Коноплянник, время от времени вспыхивали зарницы. Шоу августовского звездопада в ту ночь не случилось, но луна была практически полная и если и накрывалась тучами, то лишь на короткое время. Говорили о чем угодно, но только не о предстоящей операции. Никакого плана не разрабатывалось, и вообще, отношение к предстоящему «криминалу» было весьма легкомысленное. В разговорах пытались меня подначить, но я виду не подал, что испугался рассказов о злой собаке и берданке у сторожа.

– А ты видел «Великолепную семерку»? – спросил меня Арсик. Он, как деревенский парень, летом отрывался на каникулы то в Тулу, то в Серпухов и, приезжая оттуда, хвастался зрелищами и вкусностями, которые удалось отведать в городе.

– Нет, когда я уезжал из Москвы, этот фильм еще не вышел на экраны, – ответил я. – Думаю, что в сентябре я его еще где-нибудь посмотрю.

– Жалко будет, если ты его не увидишь. Это что-то, я тебе скажу…

– А про что фильм?

– Про ковбоев…

– А это кто такие? – спросил я, услышав незнакомое слово.

– Ну, это такие американцы, которые на конях и вооруженные винтовкой и пистолетом борются за справедливость, – ответил Арсик.

– И что, это так интересно?

– Интересно… Это так интересно, что никакие «Дело № 306» и «Дело пестрых» не сравнятся. Помнишь, как в «Чапаеве» наши на лошадях скакали?

– Помню… – ответил я.

– Так тут в тысячу раз лучше… Там есть такой момент – он, знаешь, лысый ковбой, такой небрежной походкой подходит к бандиту. У него большие пальцы рук так за поясом…

– У кого, у бандита? – спросил я.

– Да нет, у лысого… Знаешь, так, большие пальцы за поясом, и он, сплевывая, так небрежно говорит, – рассказывал и показывал Арсик походку и манеру героя Юла Бриннера (как уже потом, посмотрев фильм, я вычислил).

– И он ему так небрежно говорит: «Он сказал, что ты сказал, а я говорю, что ты врешь… А ты что скажешь?» Бандит выхватывает пистолет, но лысый успевает его пристрелить.

Мы, в восхищении от рассказа, шли молча по дороге, переваривая и представляя перипетии фильма, а Славка Тягунов шел рядом, чувствуя свое превосходство над нами. Он посмотрел «Великолепную семерку», а мы еще нет.

Неожиданно из-под ног взлетела крупная птица, громко хлопая крыльями.

– Кто это? – спросил я.

– Это сова, – ответил Тарасик, который все знал. – Она, наверное, на мышей охотилась, а мы ее вспугнули.

– А кто-нибудь слышал, как сова ночью кричит? – задал вопрос Арсик.

– Ну, я слышал, – ответил Дубовый. – Совсем не похоже на детский плач. Мы из Шульгина возвращались ночью и слышали с мужиками, как она орет.

– Ты-то был с мужиками, а Зойка, моя сестра, в субботу ночью со станции шла, и вдруг сова начала кричать… Так она перепугалась, что хотела на станцию возвращаться, – сказал Тягунов.

– Ну, так она – баба, – сказал Дубовый.

– А ты мужик… Ага, посмотрел бы я на тебя на мосту у Катафина, да еще сова чтоб заорала, – продолжал защищать сестру Тягунов.

– Да, на Катафике и днем страшно, хуже, чем на кладбище.

– Лев, а у сторожа ружье есть? – переменил тему разговора я.

– Не, ружья я не видел… Я тут был в Зыбине днем и шел мимо сада, сторож – дед бородатый с палкой ходил, правда, с ним был пес здоровый. Ружья не видел, врать не буду.

Вообще-то, к лазанию в сад-огород за яблоками относились в Занино, да и вообще в моем окружении как к игре, как к необходимому атрибуту взросления. Ни родители, ни дети не размышляли – лазить или не лазить… Лазили, но пацаны не обижались, если были покусаны собакой-сторожем, и досадовали только, что еще дома влетит за то, что попался. В коммерческих размерах сады не грабили, а так… А так и отцы и деды шалили, промышляли яблочками, а иногда и картошкой, которую ох как здорово испечь ночью в костре.