Марина Болдова - Крест Страница 34

– Сань, Лукич не приходил боле, пока я спал?

– Не – а. Он же в Кротовку уехал. У старика тамошнего про барина, который жил в старину, поспрошать. И зачем бы это?

– Сань, маму позови. Она где?

– С Аленой на кухне пирожки лепит. Счас, погоди, – Санька вышел из комнаты.

– Мам, Миха зовет.

– Иду, – Елена вытерла руки о передник. Слава Богу, с сыном ничего серьезного. Рана на затылке не загноилась, сотрясения нет. Заживет быстро, Миха никогда подолгу не болел. Организм такой, в отца. Вот правду говорят, нет худа без добра: Санька стало не узнать. Словно повзрослел на пару лет, слушается, делает, что скажешь. И не одна она теперь. Не соврала цыганка – пришла к ней любовь. Елена на секунду зажмурилась. Перед закрытыми глазами встал Петр: смеется ласково, руки тянет.

– Мам, у нас в Кротовке родня есть?

– Да, отец ваш оттуда.

– А ты там была?

– Была, до свадьбы еще. А что?

– Зачем Лукич туда поехал? Мне Санек сказал.

– А! Узнать про пожар, наверное, который двадцать лет назад случился. Аленин отец попросил. Алена, иди сюда!

– Да, тетя Лена?

– Ты о том, как погибла мама твоей сестры, что-нибудь слышала?

– Ларки? Нет, тетя Лена. При мне ничего не говорили. То ли пожар был, то ли убили. А что?

– Да Лукич в Кротовку поехал. А там твой отец жил с матерью Ларисы.

– А вы знаете, что случилось?

– Сгорела она, заживо. А дочку кто-то успел спасти.

– Ларку? Ее в корзинке папе подкинули, я слышала. А она знает, кто ее мать убил, интересно?

– Этого никто не знает.

– Как, до сих пор?

– Не нашли тогда виновного, а потом отец твой в город уехал.

– Что-то я не пойму, а сейчас-то зачем искать? Ларке двадцать два года уже!

– Ну, отец так решил.

– Мам, как ты думаешь, что могло быть в тайнике? – опять встрял в разговор Миха.

– В могиле Крестовских? Да что угодно. Они богатые были. Могли и спрятать ценности, когда погромы начались. Какие-то слухи уже давно по деревне ходили. Лукич наш все историю местную изучал. Так что: если тот мужик что-то искал, то наверняка знал – что.

– Могила Крестовских? – Алена удивленно посмотрела на Миху, а потом на Елену.

– Меня около могилы старого барина стукнули. Крестовского.

– Какого барина?

– Нашего. Чья Рождественка была. Ты что, Ален? – Миха обеспокоено глянул на побледневшую девушку.

– У моего деда фамилия Крестовский. Евгений Миронович.

– Твой дедушка в городе живет?

– Да. И, – по – моему, всю жизнь там прожил. Со своей мамой. Я, правда, не знала бабу Веру…

– Веру, Веру…, – Елена задумалась, – Вера Крестовская…Да ведь так звали старшую дочь барина! Да, точно. Вера и Анфиса всегда жили вместе. Когда Анфиса вышла замуж за Мирона Челышева, Вера осталась с ними и помогала воспитывать племянника Сашеньку. Тогда своих детей у нее не было.

– И где он сейчас, Сашенька?

– Он утонул маленьким, годика четыре ему было, мне бабушка рассказывала. Тогда Мирон с женой Анфисой уехали в Кротовку, а Вера пропала. А она, оказывается, в город уехала. И там уже твоего деда родила. Так получается. Кстати, жили Мирон с Анфисой в вашем доме!

– Который папа у вас купил?

– Да. Его мой муж у них купил, а вы у меня.

– Если мой дед сын Веры Крестовской, я, его внучка, получается, в родовом «поместье» сейчас живу?

– Ну, поместье ваше давно мхом поросло, барыня, – съехидничал Миха.

– А где оно было?

– Я покажу тебе, хошь, сейчас пойдем! – Санька соскочил со стула.

– Нет, я отца дождусь. Нет, надо же, я – барская наследница! – И Алена дурашливо сделал книксен. Но вдруг задумалась. Что же получается: мама ничего не знает и дед Женя тоже? Им баба Вера ничего не рассказала, выходит. Почему? Что тут скрывать? Или есть что? Вот так съездили в отпуск в деревню! Стаська с Жоркой умрут от зависти, когда она им все расскажет!

– Пойдемте, барыня, пирожки лепить, а то кормить мужиков будет нечем, – Елена с усмешкой посмотрела на девушку. Аленка ей нравилась. «Как бы Михе такую невесту!» – подумала она неожиданно. Вот уж и сын жених, внуки год – другой и пойдут, а какая из нее бабушка! Самой скоро по венец!

Глава 46

Он нашел себе убежище в полуразрушенном доме в старой части города. Улица уже вовсю застраивалась многоэтажками, которые нелепо торчали рядом с уцелевшими домиками конца позапрошлого века. Жители этих домишек уже готовились к переезду, понимая, что шансов остаться на старом месте у них нет. Чтобы залезть в дом, ему пришлось отогнуть руками один из ржавых железных листов, которыми были заколочены окна. Он сильно порезался, никак не мог остановить кровь и больше всего боялся, что рана будет болеть долго. А к возвращению Крестовского он должен быть абсолютно здоров.

Приличный костюм у него был. Конечно, приличным он был лет двадцать назад, но по сравнению с джинсами и рубахой, найденными на помойке, смотрелся нормально. Еще из одежды имелся балахон. Тот самый, в котором он ходил на кладбище.

… В общине, которая его пригрела, когда он, заблудившись в лесу, уже приготовился к отходу на тот свет, все мужчины носили такие вот балахоны. А женщины – широкие юбки и кофты под горло. И платки. Только черные. Поначалу, очнувшись в темноте какой-то избы, он испугался. Вокруг его ложа, в свете единственной керосиновой лампы и свечей, двигались фигуры, изредка взмахивая руками. Голос, доносившийся откуда-то от изголовья его лежака, явно читал молитвы. Он несколько раз слышал слова «господи, прости грешного» и понял, что грешник – это он. Проваливаясь в забытье, он видел сны. Такие яркие, радостные и нереальные, что, проснувшись, точно знал, что это всего лишь сон. Его поили вкусным отваром, похожим и непохожим на чай. От чая был вкус заваренных листьев, а сладость напитку придавало что-то медовое, пряное. От напитка кружилась голова, но уходила боль из истерзанного тела, и становилось легко на душе. Позже, когда он стал вставать и, прихрамывая, передвигаться по избе, к нему впервые пришел отец Михаил. Он просто его слушал, не перебивая вопросами и ничем не показывая своего отношения к его рассказу. А он, неожиданно для себя, рассказал ему все. Вплоть до того момента, как попал сюда. Тогда отец Михаил встал и, не сказав ни слова, ушел. Только через несколько лет, в течение которых он слушал его проповеди, его допустили к нему для разговора. Странный получился разговор, на этот раз молчать пришлось ему. Отец Михаил рассказывал о своих «чадах», как он их называл, о том, почему они живут здесь, далеко в лесу и задал ему только один вопрос: хочет ли он остаться. Тогда он не хотел. Он хотел другого – мести. Но сказать об этом побоялся. Как-то само собой получилось, что он не ушел, и гнать его никто не гнал. Еще столько же лет. Он изредка говорил с отцом Михаилом и только тогда, когда тот сам к нему заходил. Окрепнув, он начал работать. Делал, что просили, равнодушно воспринимая как одобрительные, так и злобные взгляды в свою сторону. Он остался для них чужаком, потому, что был на особом положении, мог не ходить на проповеди, мог есть мясо по постным дням и пить вино, когда хотел. Он был среди них как турист. И только почти через двадцать лет отец Михаил попросил его определиться. Даже не так. Он мягко дал ему понять, что тот должен уйти. «Мысли о мести тебя оставили, а зря. Нельзя оставлять зло безнаказанным. Одним из нас ты не станешь никогда, не понимаешь ты нас до конца. Поэтому завтра тебе покажут выход». Да, он не мог принять то, как живут в общине. С именем Бога нещадно пороли детей за малейшее ослушание. Оставляли подростков в холодных нетопленых сараях без еды и питья, чтобы те учились усмирять плоть. Был случай, после которого он понял, что главное для отца Михаила не вера в Бога, а вера в него самого. Он был для всех Бог и царь. Однажды хозяйский сын посмел тайком уехать в город: дорога, в принципе, была известна каждому. Когда он вернулся, мужики его просто забили до смерти. И похоронили за оградой кладбища, как отступника. Тогда он и понял, почему некоторые на него так злобятся: его-то за все годы ни разу ни за что не наказали. И никто его не заставлял каяться. Грешить не грешно, грешно – не каяться. Хозяйский сын не покаялся – наказан был. Смертью.

Нет, не по пути с ними ему было. В Бога он верил, но в отца Михаила нет. И как тот не побоялся его отпустить? А расскажет о них кому? А, впрочем, кому они мешают?

Он ушел на рассвете, прихватив балахон умершего мужа хозяйки и его же костюм. У него уже был план. Во – первых, разыскать женщину, из-за которой все случилось. А там, как получится…

Теперь балахон служит ему и простыней и одеялом. Под головой вместо подушки – торбочка с тетрадками. Он уже почти все прочел. На первый взгляд – бред больной старухи. Когда вчитаешься – все логично. А значит – правда. И доказательства, которых у него не было двадцать лет назад – вот они.

Глава 47

Кучеренко давил и давил на кнопку звонка. Тревога вползла в его душу еще когда он ехал к Махотиным. А что, если Лиза уже знает? Что с ней будет? Поднимался по лестнице уже успокоенным: убедил себя, что она женщина сильная, сделать с собой ничего не сделает, скорее врага раздавит. И вот теперь она не открывает дверь. И сотовый отключила.