Евгений Сивков - Чувства Страница 35

– Светка, что ты наделала? – хлюпала носом Люся, когда ехала после уик-энда, проведённого у подруги на даче.

– А чё такого страшного случилось? – недоумевала та, лихо управляя новеньким блестящим кроссовером. – Я как лучше хотела, правда.

– Как лучше она хотела… Ты хоть понимаешь, что я влюбилась, намертво. Просто крышу снесло.

– Вот и славно. Чего ревёшь-το, балда? Юрий Алексеевич мужчина интересный, умный и совершенно ничей. Я сама офигела, когда мне Одежка сказал, что Красовского вторая жена из дома выперла. Он, между прочим, кандидат наук, а эта стервь променяла его на парня, который просто моложе, этот для неё, видите ли, старый стал.

– Да ни фига себе – старый! Ты задницу его видела?

– Лю-ю-юсь… разве в заднице дело?

– Конечно, а в чём же ещё?

– Приехали, она его за попу полюбила…

– Тебе вот смешно, а я пропала.

– Так сразу и пропала?

– Угу.

– А по-моему, всё прекрасно. Красовский сам говорил: познакомь меня, Света, с какой-нибудь хорошей женщиной, а то я совсем свихнусь, не могу один жить. Только мне девчонок сопливых не надо, пусть лучше разведённая будет, с ребёнком. Мне его, знаешь, как жалко стало? Вот, думаю, с Ларкой его надо познакомить.

– Ая?

– Таку тебя же Кевин этот канадский нарисовался. Сама говорила, что визу собираешься оформлять.

– Не хочу никакую визу. Кевин этот – ни о чём, и годиков ему уже много, и брюхо висит, и лысый. Это я от безысходности виртуальный роман крутила, для тонуса, а на самом деле уже сама не верила, что ещё способна вот так взять и влюбиться…

– Смешная ты, Люська.

– Ага, обхохочешься.

– Короче, хватит сопли распускать. Флаг вам в руки, вперёд и с песней. Ты ему, между прочим, тоже понравилась. И не отпирайся, я видела, как вы вместе на чердак урулили. Я там, кстати, оч-ч-чень удобный диванчик расстелила. И главное – не скрипучий. Надеюсь, у Красовского не только попа классная. А, Люськ? – Светка хитро подмигнула слегка смутившейся подруге в зеркало заднего вида. Та сидела, нахлобучив на голову капюшон толстовки и обняв большую плюшевую собаку, служившую в дамском автомобиле подушкой.

– А Ларка? – покусав в задумчивости нижнюю губу, неуверенно поинтересовалась Люся после минутной паузы. – А Ларка облажалась. За каким чёртом она с собой этого Вадика притащила, я вообще не врубилась. Сама же стонала, что никчёмный он, такой-сякой, немазаный, сухой… Можно сказать, на свидание с кузнецом припёрлась, прямо кино «Формула любви». А пусть, говорит, этот Красовский меня отобьёт, я не против. Идиотка. Вот оно ему надо? У него травма душевная, удар по самолюбию после развода, ему бы раны зализать, а не в турнирах рыцарских участвовать.

Глава 4

Так с лёгкой руки Светланы Князевой Юрий Красовский спустя примерно полгода снова стал женатым человеком. Но, как ни странно, больше всего это обстоятельство злило его мать – Веру Ивановну. Когда сына бросила вторая жена, она даже радовалась: наконец-то он, как побитая собака, снова пришёл к ней. Будет ему урок, как уходить из семьи. Все они, мужчины, одинаковы – эгоисты и бабники. Сорок лет назад его отец тоже сбежал, оставив её с маленьким ребёнком. Десять лет она тянула Юру одна, одевала, обувала, в школу хорошую пристроила. На двух работах убивалась, чтобы всё у них было, как у людей. Сюсюкать с мальчишками нельзя, иначе избалованными вырастут. Вера Ивановна была матерью жёсткой, в отсутствие в семье мужчины она не могла себе позволить обращаться с сыном ласково. Возможно, таким образом она вымещала обиду, маленькому Юре прилетало не только за его детские провинности, но и за «грехи» его отца.

Мальчик, кстати, не был похож ни на папу, ни на маму. У двух очень красивых людей родился ребёнок абсолютно заурядной внешности: большеголовый, скуластый, с небольшими глазками. С детства Юра был на редкость любознательным, ему постоянно хотелось докопаться до самой сути вещей и явлений. Но он достаточно быстро понял, что на все его многочисленные вопросы мать ответить не в состоянии. Её отговорки звучали совершенно не убедительно: «потому что потому всё кончается на у», «много будешь знать, скоро состаришься», «не морочь мне голову», «отставь меня в покое, я устала». Юра не питал иллюзий, что мама у него самая умная, замечательная, хорошая, как это часто бывает с любящими своих родителей детишками. А все её «взрослые» дела – просто тупая суета, для которой ума особого не надо. Материнская любовь? Если она и существовала, то мать как-то странно её выражала. Парня она не столько воспитывала, сколько дрессировала, причём в этой системе дрессировки кнута было гораздо больше, чем пряника. Но в целом нормально, жить можно. Годам к шести Юре перестал сниться страшный сон, что его мать – злая колдунья. Ничего волшебного в ней нет, всё даже слишком всамделишное, обычное, скучное.

Как удовлетворяли тягу к знаниям в докомпьютерную эпоху? Откуда люди получали информацию в отсутствие интернета? Довольно обширную библиотеку доставшуюся ему от отца, Юра глотал буквально в запой. Книги стали ему лучшими друзьями, всеми правдами и неправдами он старался расширить этот круг друзей: записался чуть ли не во все городские библиотеки, обшаривал букинистические магазины, был завсегдатаем книжных толкучек, упросил мать оформить подписку на различные энциклопедии и научно-популярные серии, знал, у кого из одноклассников есть дома шкафы, до отказа забитые книгами с тиснёнными золотом корешками (так в советские времена люди старались придать интерьеру солидность). Сколько себя помнит, Юра постоянно читал, читал, читал. Как он выучил буквы? Видимо, это произошло в таком глубоком детстве, что даже не зафиксировалось в его сознании.

– Каким забавным очкариком ты был, – рассмеялась Люся, когда Юрий показал ей свои детские фотографии, – настоящий ботан. Тебя во дворе не дразнили?

– Да щас! Я, конечно, зрение себе рано испортил, но издеваться надо мной никто не осмеливался. Я был достаточно крупным парнем, если что, мог очки снять и так двинуть обидчику, что мало не покажется. Драки – обычное дело, костяшки на руках у нас почти не заживали. Хотя я не любил драться и задирой не был. Вообще, мальчишки – дикий народ, но меня уважали. Я в нашей дворовой компании считался умным.

– Верю, верю, – и Люся доверчиво прижалась к широкой груди своего мужа.

Сложения он и в самом деле был достаточно крепкого. Она чувствовала себя очень уютно рядом с этим человеком, даже несмотря на то, что характер у него был далеко не сахар. Вспышки неконтролируемого гнева случались с ним регулярно. Это было зрелище не для слабонервных. В такие минуты он дико орал, мог наговорить жутких гадостей, крушил всё вокруг, особенно доставалось почему-то сотовым телефонам – они разлетались вдребезги. «Красовский – натуральный псих, – так считали многие их знакомые. – Как можно с таким жить?»

– Ой, да ладно, – отмахивалась от сочувственных речей подруг Люся, – на самом деле он белый и пушистый. Временами, правда, говняный клапан срывает, но в этот момент главное – ловко увернуться, чтоб не забрызгало. Я просто отключаюсь, абстрагируюсь от ситуации минут на пятнадцать. Совсем не обращать внимания, конечно, трудно, шумит сильно. Но кроме шума вреда-το никакого. Зато потом успокаивается и становится милейшим человеком. Нужно только выбросить из головы, чего там он наговорил во время срыва. Я для себя решила: это не муж мой слова обидные произносит, это лярвы из него лезут. Их прогнать надо и забыть, как наваждение.

– А ты не боишься, что тебе прилетит когда-нибудь?

– He-а, нисколечко. Он и пальцем меня не тронет, никогда. Я в этом уверена.

Красовский свою психованность прекрасно осознавал и после очередного приступа виновато «прижимал уши». Его самого жутко изматывали эти ощущения: когда раздражение нарастает, нарастает, а потом с треском прорывается наружу. Но он ничего не мог поделать, держать всё это внутри себя было выше его сил. Поводом могло послужить всё, что угодно, но только не Люся, его новая жена никогда не провоцировала скандалы, наоборот, старалась успокоить или отвлечь.

– Прости меня, золотко, я не нарочно, меня просто всё достало, – когда наконец отпускало, Юрий чувствовал себя опустошённым.

– Вот объясни мне, пожалуйста, зачем было так орать?

– Знаешь, мне всю жизнь приходится кому-то что-то доказывать. Я по-другому не умею. Зубы не покажешь – сожрут.

– Боже мой, ну кто тебя сожрёт? И давно это с тобой?

– С детства. Оно у меня весёленькое было. Сам удивляюсь, как я ещё вырос более-менее нормальным человеком. До сих пор матери простить не могу, что она этого урода в дом привела. Ведь приличная вроде женщина, а связалась с маргинальным типом, уголовником. Хочешь знать, за что Степану срок в своё время дали?

– За что?

– Он своей первой жене из ревности уши отрезал!

– Ужас какой, – у Люси в голове не укладывалась подобная дикость. Её родители вообще никогда не скандалили, от отца она ни одного непечатного слова не слышала. И ведь не то чтобы очень интеллигентные они, вроде совсем простые, рабоче-крестьянские люди, а вот не принято в доме было ни крепкие выражения употреблять, ни тем более руки распускать. Саму Люсю в детстве даже ни разу не пороли.