Давид Ланди - Биоген Страница 36

Вот в один из таких светлых и неуловимо горестных дней старик попросил нас прийти на следующий день к определенному часу.

Когда мы с Лешкой вошли во двор, он сидел на лавке и дремал. Лицо у Старика было очень старое, и теперь, во сне, с закрытыми глазами, оно казалось совсем неживым. Газета лежала у него на коленях, прижатая локтем, чтобы ее не сдуло[309]. Мы подошли, и я положил руку ему на плечо. Это были удивительные плечи – могучие, несмотря на старость, да и шея была сильная, и теперь, когда старик спал, уронив голову на грудь, морщины были не так заметны[310].

– Проснись! – позвал я его.

Старик открыл глаза и несколько мгновений возвращался откуда-то издалека. Потом улыбнулся[311].

– Пришли? – спросил он.

– Да, – кивнул я.

– Молодцы. Давайте мы пересядем на другую лавку. Я хочу вам кое-что показать.

Он с трудом встал и повел нас на дальнюю скамейку, стоящую под каштаном, около гаражей. Передвигаясь очень медленно, старик опирался одной рукой на палку, а другой о мое плечо. Когда мы подошли, он сел и перевел дыхание.

– Завтра меня кладут в больницу, – заговорил неторопливо старик, и я почувствовал в его голосе тоску. – Я тяжело болен и не знаю, когда меня из нее выпишут. Помните, как-то раз я рассказывал вам про клад, найденный немцами при строительстве лестницы на центральной набережной?

– Помним, – сказали мы.

– Я хочу вам дать две монеты. Это монеты из того клада. Когда-нибудь они вам пригодятся. Но сейчас вы не будете их никому показывать, потому что, если кто-то узнает, что у вас есть такие монеты, их отнимут, а вас заберут в милицию и заставят признаться в том, где вы их взяли.

Он внимательно посмотрел в наши лица и продолжил:

– Я уже стар и к тому же болен. Если милиционеры узнают, что монеты дал вам я, они придут ко мне в больницу и станут допрашивать. Обещайте, что вы сделаете так, как я вам посоветую.

– Обещаем, – сказал я и посмотрел на Лешку. Тот кивнул.

– Отнесите эти монеты в то бомбоубежище, про которое ты мне рассказывал, Давид. Найдите там самый укромный уголок и заройте их так, чтобы ничего не было заметно.

– Хорошо, – сказал я.

И, посмотрев по сторонам, старик достал из кармана тряпицу, завернутую в целлофан. Из тряпицы он вынул две желтые монеты и дал одну мне, сказав:

– Эта тебе, Давид.

А другую Лешке, сказав:

– А это тебе, Леша.

Желтые монеты были размером с пятнадцать или двадцать копеек. С одной стороны виднелся двуглавый орел, а с другой профиль бородача. Дождавшись, когда мы утолим свое любопытство, старик положил монеты обратно в тряпочку и вынул оттуда еще какую-то вещицу.

– А это вам обоим, – сказал он и раскрыл ладонь. На ладони лежал крест.

– Это орден, который получали воины Германии. Никому не показывайте эти вещи. Придет время, и они вам пригодятся.

– А когда придет это время? – спросил Леша.

– Не скоро. Но когда оно придет, вы поймете это сами. А сейчас отнесите это в бомбоубежище и сегодня же заройте.

– Хорошо, – сказали мы и одновременно кивнули.

Старик посмотрел на нас своими любящими, доверчивыми глазами, и я заметил, как сильно изменились они за последнее время. А потом он обнял нас, привлек к себе и, вздохнув, шепнул:

– Ну… бегите!

И мы ушли.

Бомбоубежище в моем дворе (на территории садика) было опять заварено решеткой. Но я уже знал другие ходы, поэтому мы попали в подземелье через подвал подъезда, от которого у меня был ключ. Подвал находился недалеко от верхней арки и сначала вел в подвал другого подъезда (через лаз в одной из кладовок жителей дома), а потом уже к развилке бомбоубежища.

Мы пробрались в катакомбы, и я нашел то место, где пару лет назад наткнулся на «кротовую нору». Там мы и зарыли свои сокровища, пообещав друг другу, что не расскажем про них никому и откопаем только вдвоем, когда придет время.

Обычные клятвы мальчишек бывают надежнее обещаний президентов и тверже международных договоренностей, потому что советские дети не преследовали корыстных целей. А главное, на вершине детской пирамиды всегда находятся настоящие лидеры, а не куклы из папье-маше.

Я был старше Лешки на два года и являлся для него непререкаемым авторитетом. Лешка рос правильным пацаном и ставил обычную справедливость выше соблазнов легкой победы. За это я его и любил, потому что справедливость была не самой сильной чертой характера у моих закадычных друзей, и мне приходилось постоянно напоминать о ее существовании с позиции меньшинства.

Но жизнь – хрупкое создание. И осенние листья падают, не разбирая возраста, времени и смысла происходящего…

Так случилось, что через пару месяцев, когда я пошел в пятый класс, Лешка, совершая головокружительный прыжок на территории строящегося речпорта, разбился. Он ушел одновременно со стариком, который умер в больнице. А через два года я переехал в самый северный город в мире (с постоянным населением более ста пятидесяти тысяч человек).

Вернувшись перед девятым классом в Волгоград, я намеревался пробраться в подземелье, где был зарыт клад. Но к тому времени домуправление заперло все двери, а основной ход, где раньше мы лазали через решетку, оказался не зарешеченным, но засыпанным мусором и песком. Потом была армия, а после нее пришло новое время. Подвалы приватизировались, превращаясь в частную собственность.

Иногда я заезжаю в «двадцатку», чтобы взглянуть на свой двор, и, проходя мимо садика, где все еще существует, уже почти совсем разрушенный, вход в бомбоубежище, вспоминаю старика, Лешку, золотые монеты и крест, что покоятся в подземелье бомбоубежища, ожидая новых военнопленных…

А тем временем наступил март тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Учеба в первом классе подходила к финалу, когда в школе случилось несчастье. У нашей учительницы закончился жизненный цикл, и она умерла. Новая наставница была моложе и энергичней прежней. Но вскоре она втянулась в рутину класса, и все пошло по-старому – чинно и благородно.

Весна сделала свое дело – растопила лед и оживила Волгу. Лед тронулся, и мы бегали смотреть на сошедшую с ума реку. Карабкались на береговые торосы. Заходили на льдины, рискуя быть оторванными от берега и захваченными величественным течением реки, крошащим без всяких усилий тонны льда. Восхищались белоснежными булавами айсбергов. В общем – знакомились с весенней течкой природы в момент ее полового созревания.

Год назад правящая СССР партия решила построить в нашем городе самый большой речной порт в Европе. По крайней мере, так это озвучивалось. Осенью были вырыты огромные котлованы, а когда весной началось половодье, котлованы заполнила вода и они превратились в озера. Я узнал об этом, так как будущий речной порт находился недалеко от моей школы.

Если спускаться от школы по улице Краснознаменской до ресторана «Маяк» (самого изящного ресторанного здания Волгограда), то с этого пригорка будет хорошо видно его будущее местонахождение. Несколько раз я приходил к этим ямам и, пока они наполнялись водой, лазал по песчаным барханам, разрабатывая стратегию будущего столкновения. Иногда туда же приходил и мой одноклассник Мишка, мама которого почему-то была уверена, что я оказываю на него такое же дурное влияние, как и «Приключения Гекльберри Финна» на Денверскую публичную библиотеку[312].

На самом деле все было не так. Никакого влияния я на него не оказывал. Просто иногда (когда мы возвращались домой из школы) я предлагал другу чуть отклониться от заданного маршрута, и Мишка с удовольствием отклонялся, потому что жизнь без отклонений, по прямой, не имеет никакого смысла и похожа на марширующий строй барабанов, мычание коров и блеяние баранов.

Постепенно в моей голове сформировалась мировая идея: восстановить картину битвы «Непобедимой армады», пытающейся вторгнуться в Англию времен королевы Елизаветы I, и сделать имитацию галеасов и многовесельных галер с помощью подручных средств – из досок.

Мой план, как и все гениальное, был прост до неузнаваемости.

Вокруг котлованов, наполненных водой, лежало много строительного и сплавляемого по Волге леса. На земле покоились несколько больших щитов, и, когда вода поднялась, оставалось только оттолкнуть их от берега, чтобы превратить в «плавучие острова» Великобритании и воссоздать историческое сражение понарошку, чтобы не затевать войну по-настоящему. Я долго разрабатывал сценарий предстоящей операции подбивая на историческое побоище пацанов из своего класса, и когда подбитые одноклассники клюнули, объявил дату инсценировки.

Между майскими праздниками (когда очередному бессменному «президенту» России присваивали звание Маршала Советского Союза и помышляли о генералиссимусе[313]) мне удалось преодолеть сомнения последних рекрутов, и в субботу, после занятий, Давид повел отряд новобранцев на берег.

По моему замыслу, битва планировалась на воде – три плота, наполненные мальчишками и кирпичами, отчаливали от берега и начинали сражение.