Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга I Страница 36

Малика удивилась тому, что сердце её не отреагировало на имя, некогда приводившее её в трепет, и продолжало биться совершенно ровно, когда Наташа сказала:

– Представляешь, говорят, он ухаживает за дочерью профессора Хасбулатова! Ты, наверное, помнишь её, училась курсом ниже, такая невзрачная, ничем не примечательная особа! Вроде он собирается…

– Нет, не помню! – сказала Малика и, переведя беседу на что-то другое, поболтала с Наташей ещё немного и распрощалась с ней.

Зато она нередко думала о Юсупе, и думать о нём было и волнительно, и приятно, и чувство благодарности за его столь преданную любовь порой так её переполняло, что она готова была ответить ему долгожданным «да», если бы это же чувство не останавливало её, ибо она не считала себя вправе отвечать на его любовь одною лишь благодарностью.

В ответных письмах к нему она рассказывала о своей работе, о новых книгах и фильмах, о деревьях, что расцвели в их саду, и ещё о многих милых сердцу пустячках, заполнявших её жизнь. Она рассказала ему о возвращении отца, уверенная, что он обрадуется этой новости, и он действительно обрадовался, о чём и написал в своём письме, где, между прочим, сообщил, что со дня на день ждёт перевода на работу в Махачкалу.

Новость неожиданно взволновала девушку, и сердце её забилось сильнее, чем ей хотелось бы это признать. Она поймала себя на том, что мысленно подстёгивает время, и однажды вечером, уютно расположившись в гамаке, прикреплённом Ансаром между двумя яблоневыми деревьями, даже замечталась, представив, как Юсуп появляется во дворе их дома с охапкой цветов, широко улыбаясь ей своей обаятельной улыбкой.

Вечерняя прохлада сада и мерный стрёкот цикад навеяли на неё сладкую дрёму, и вот уже она в каком-то огромном зале кружится в танце под звуки вальса «Амурские волны», и Юсуп Магомедович в белом врачебном халате ведёт её по танцевальному кругу, а она замерла в его крепких, уверенных объятиях, и ей хорошо и спокойно, и шлейф её длинного и почему-то ярко-зелёного платья кружит в такт их движениям, и…

В этот момент она проснулась, разбуженная доносившимся от калитки оживлённым смехом заглянувшей «на огонёк» соседки Патимат.

Патимат принесла новость. Мирза, их сосед, который, уйдя в сорок втором году на фронт, вернулся после войны в Буйнакск лишь для того, чтобы через несколько дней снова отсюда уехать, на этот раз возвратился домой окончательно, да не один, а с женою-украинкой, с которой, говорят, познакомился ещё на фронте. Её-то и уехал он разыскивать по окончании войны. И разыскал-таки, женился и привёз теперь сюда на постоянное место жительства.

– И представляете, – возбуждённо говорила Патимат, – она, эта украинка, говорят, чуть ли не от смерти его спасла, прямо из огня вытащила!

– Какая молодец! – воскликнула с восхищением Айша. – Нужно будет зайти к ним, поздороваться и познакомиться с ней. А потом приглашать её чаще, чтобы не сильно тосковала по своей Украине!

– Давай, Ансар, выпьем по маленькой за наше с тобой счастливое возвращение с этой проклятой войны! – сказал Мирза, наливая в гранёные стаканы водки ровно наполовину. – Ты ведь воевал тоже?

– Да нет, не пришлось, – с кривой усмешкой ответил ему Ансар.

– Вот как? Бронь, небось, была? – В голосе Мирзы проскользнула ирония.

– Просто Родина-мать предпочла направить в другую командировку… – Ансар, не чокаясь, отправил в рот содержимое стакана.

– Стало быть, отсиживался где-то? – Ирония плавно перелилась в сарказм.

– Что ж, можно сказать и так. Отсиживался в ссылке… как враг народа…

– Это ты – враг народа? – изумлённо сказал Мирза. – Ну и ну! – Не найдя больше, что добавить, он последовал примеру Ансара и залпом выпил свою водку.

Наступило молчание, во время которого Мирза вновь наполнил стаканы.

– Я, брат, на основании анонимного доноса по решению «тройки» был выслан в Среднюю Азию и пробыл там ровно десять лет, и уж поверь, в условиях не намного лучших, чем были у тебя на войне…

– Да-а, – медленно протянул Мирза и после очередной паузы сказал: – Не хочешь рассказать?

– Да нечего особо рассказывать. Был сначала в тюрьме, потом на вольном поселении, отношение было скотское, не хочу даже вспоминать! Лучше ты расскажи, как воевал!

– Да как все! Шли в бой, каждый раз как в последний, не раз прощался с жизнью, думал, всё, уже не выберусь, но Аллах, как видишь, уберёг! Отделался лёгкой контузией, да ещё пара осколков осталась в теле…

– С осколками поосторожней, брат, могут выстрелить в один прекрасный день, сам понимаешь!

– Понимаю, да, но, честно говоря, уже устал от всех этих госпиталей, может, как-то пронесёт!

– Скажите ему, скажите, уважаемый Ансар, – затараторила, входя в комнату с блюдом жареной картошки в руках, Галина, та самая украинка, которую Мирза так долго разыскивал и которая, оставив свою родину, поехала в незнакомый Буйнакск за этим чернобровым и черноусым дагестанским хлопцем. – Меня он не слушает, так, может, хоть вас послушает!

– Сядь, Галина! – повелительно и торжественно сказал Мирза. – Ты тоже, как и я, была на войне и тоже имеешь право выпить сейчас с нами. И у Ансара, хотя он не воевал, была своя война, как я догадываюсь, даже очень нелёгкая. Выпьем за великую нашу победу, за наш народ, за Дагестан, за Украину и за весь наш Советский Союз!

Они выпили за этот тост, и принялись за картошку, и какое-то время ели молча, а потом Галина сказала:

– Ты уже рассказал Ансару, как мы входили в Берлин?

– Нет, не успел ещё. А что тут рассказывать? Пальба, снаряды рвутся, крики, стоны, грохот…

– Да нет, я не об этом! Ты расскажи, как мы входили в Берлин, – продолжала Галина, нажимая на слово «как». – А лучше давай я расскажу. Знаете, Ансар, мы стояли под Берлином и готовились туда войти. Это была уже победа, и все это знали, и у всех было такое чувство, которое просто не передать никакими словами. Мы – победители! И мы испытывали от этого такую неимоверную радость, такую гордость за себя, за свой народ, за свою страну! И для нас очень важно было войти туда настоящими победителями. А какими должны быть советские победители? Чистыми! Вот! И мы всю ночь наводили на себя чистоту, драили свои сапоги, чтобы они блестели, отпарывали со своих гимнастёрок несвежие воротнички и заменяли их чистыми, в общем, старались вовсю! И вошли-таки в Берлин чистенькие, свеженькие, как истинные советские победители! Хотя и знали, – добавила женщина с грустью, – что в любой момент можем погибнуть… И погибли ведь там многие… с чистыми воротничками… Вот так!

Ансар ещё долго сидел у своих соседей, слушая их военные истории и скупо рассказывая свои.

За последний из тостов он категорически отказался пить, чем поверг хозяев дома в изумление, перешедшее затем в глубокую обиду. Это был тост за товарища Сталина.

Глава 5

Ансар отложил газету в сторону и привычно потянулся за трубкой, лежавшей тут же, возле кресла, на изящной работы этажерке, когда-то изготовленной по его заказу лучшим из московских краснодеревщиков.

Итак, он разоблачён. Культ личности. В Москве прошёл съезд, и Хрущёв выступил с каким-то закрытым докладом, где осуждал злодеяния вождя. Ну и дела!

Мысли Ансара запутались. С одной стороны, душившая его много лет горькая обида за все безвинные страдания, продлившиеся на долгое десятилетие, а с другой… неужели всё правда? И Сталин действительно такой? Там, в лагерях, все они были уверены, что Сталина обманывают и он не знает о тех бесчинствах, что творились за его спиной в огромном государстве, а теперь вот выходит, что не только знал, но и сам превратил страну в огромный концлагерь, требуя при этом от народа всяческого себе восхваления…

Где же правда в этом государстве?!

Прочитанное в газете взволновало Ансара так, что он ощутил острую потребность обсудить это со своим старым другом. Но едва он поднялся на ноги, чтобы немедленно отправиться к Гасану, как услышал за спиной знакомый голос:

– Салам алейкум, брат!

– Ваалейкум салам! – обрадовался другу Ансар. – Я как раз думал о тебе!

– Вот я и пришёл! Тьфу, чёрт, не знаю, что и делать с этой своей ногой! – Гасан, кряхтя, опустился на стул и принялся массировать колено.

– Почему не решишься на операцию? – сказал Ансар.

– Сам не знаю! Всё думаю, а вдруг хуже будет!

– Ну, хуже, чем без наркоза в военном госпитале, здесь, наверное, не сделают. Всё-таки медицина продвинулась за эти годы!

– Ну да! И домашние ругаются, что тяну, так что всё-таки, наверное, придётся сделать, а то замучило уже это проклятое ранение!

– Давай-давай, не тяни-ка с этим… и не трусь! Войну прошёл, а какой-то операции боишься!

– Да не боюсь я! Просто, думаю, а вдруг хуже будет…

В эту минуту в комнату вошла Айша и, улыбнувшись обоим, сказала:

– Стол накрыт и ждёт вас!

– Нет-нет, сестра, кушать я не буду, только что из-за стола, а вот чаю твоего выпью! Сколько лет прошу тебя рассказать, как ты его завариваешь, а ты всё скрываешь свой ибрагим-хановский секрет!