Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга II Страница 36

– Какая же ты у меня хорошенькая! – не удержалась Разия-ханум и, тотчас же спохватившись, поплевала суеверно: – Тьфу-тьфу, не сглазить бы!

Вступившая в подростковый период, Зарема была довольно крупной, рослой девочкой, и это обстоятельство позволяло Разие-ханум торжественно говорить окружающим:

– Вся пошла в своего отца!

Фариде, не раз слышавшей эти слова, они были не очень приятны, но ей удавалось сохранять выдержку, и она ни разу не позволила себе показать, что её это как-то задевает.

Нередко Саидбек привозил к ним в Буйнакск из Махачкалы, где они теперь жили, Разию с Заремой, и тогда Фарида встречала отца и его семью со всем радушием, щедро накрывая стол и непременно одаривая девочку каким-нибудь гостинцем.

Что она чувствовала в тот миг, когда видела, как девочка подбегает к её отцу и, крепко обнимая его, шепчет что-то на ухо, а он, улыбаясь ласково, отвечает ей, – об этом она никому никогда не говорила.

Иногда с Имраном и мальчиками она ездила в Махачкалу в гости к Саидбеку, и тот шумно радовался внукам и тоже чем-нибудь одаривал их при расставании, для Фариды же у отца всегда был припасён подарок в виде денежной купюры или изделия из золота, который он вручал дочери, улучив момент, когда Разии-ханум не было поблизости.

Видя это, Фарида смущалась и не хотела брать, но, боясь обидеть отца, которого безмерно любила и почитала, всё-таки брала, при этом краснея и застенчиво, даже виновато улыбаясь.

В Махачкале Разия-ханум наконец-то зажила той жизнью, какой, по её убеждению, и должна жить настоящая женщина. Покончив с хозяйственными делами, она тщательно наряжалась и отправлялась в гости к многочисленным родственникам и друзьям, вела светские разговоры, а заодно демонстрировала очередное новое платье, сшитое у лучшей портнихи города. Считая, что женщина должна ходить в изящной обуви и обязательно на каблуках, она ходила по спекулянткам, торговавшим на дому дефицитным товаром, и придирчиво отбирала обувь, какую, по её убеждению, должна носить каждая уважающая себя женщина.

Приезжая в Буйнакск, она не уставала твердить Фариде, что женщина должна ходить дома не в ситцевом, а в шёлковом халате и на кухне выглядеть всегда так, словно она только что вышла из парикмахерской, которую, кстати, сама исправно посещала каждую неделю. В глубине души она слегка презирала Айшу за её пренебрежение к своей внешности, выражавшееся в том, что та ровным счётом ничего с ней не делала, если не считать гигиены. Как можно не заниматься своим лицом, думала про себя Разия-ханум, вглядываясь в сеточку морщин вокруг Айшиных глаз. Бог дал тебе красивую внешность, а ты не делаешь ничего, чтобы её сохранить, в результате увядаешь, как роза, с которой один за другим печально опадают поникшие лепестки.

В один из приездов она привезла Айше питательный крем для лица и, торжественно вручая его, сказала:

– Смотри, обязательно им пользуйся! Это крем «Вечер», он очень подходит для ухода за кожей!

С улыбкой поблагодарив за подарок, Айша отдала его Фариде, сказав, что из всех средств ей больше всего подходит простая вода, в особенности буйнакская.

Маленькой Зареме Разия-ханум не отказывала ни в чём и повсюду брала её с собой, будь то курорт или визит в гости, к портнихе или в парикмахерскую.

Девочка росла живой и смышлёной, не ведая, разумеется, что Саидбеку она не родная. Что же касается Разии, то она твёрдо определила для себя будущее своей дочери: богатый дом и солидный муж, который будет носить её Заремочку на руках.

Глава 12

– Что-о?! Ты не читала Хемингуэя?!

Удивлённо посмотрев на Марьяшу, Махач повернулся к Хаде:

– И ты не читала?

Девушки смущённо переглянулись и выпалили одновременно:

– Читала «Старик и море»!

– Ну-у, это, конечно, сильная вещь, но это ещё не весь Хемингуэй, – сказал Махач. – Обязательно прочтите все его романы, у него их много, к примеру, «Прощай, оружие», «Фиеста», «За рекой в тени деревьев»… Да, ещё «Праздник, который всегда с тобой», имеется в виду Париж. Он так здорово пишет, уж поверьте мне!

Восторженная горячность, с которой юноша произнёс всю тираду, подружек удивила, потому что до сих пор их приятелю удавалось сохранять на лице маску невозмутимой сдержанности, а он, не замечая их ухмылок, продолжал:

– Старик Хем – так его все звали – просто уникальная личность! Открыл совершенно новый стиль в литературе – лаконичные диалоги и минимум описаний… Этот стиль так и назвали, между прочим, хемингуэевским. Чисто мужской, я бы сказал, скупой и ни на кого не похожий!

– Вот как? – произнесла Марьяша. – Надо будет прочесть!

– Ну ты и молодец, Махач! – сказала Хадя. – Тебе надо было не на исторический идти, а на филологический! Я, конечно, слышала о Хемингуэе, но не могу похвастать, что всего его прочла.

– Почитай обязательно! – сказал Махач. – А чтобы не откладывать в долгий ящик, я, пожалуй, принесу завтра книгу из своей библиотеки. Только смотрите не потеряйте, ладно?

– Боже упаси! – воскликнули девушки.

Университетский актовый зал быстро заполнялся студентами, старавшимися прийти раньше других, чтобы занять места ближе к сцене. Ежегодно в апреле в вузе проводились смотры художественной самодеятельности студентов. Исторический факультет традиционно боролся за пальму первенства со своими извечными конкурентами – факультетами радиотехническим и иностранных языков. Последний почти целиком состоял из представительниц прекрасной половины человечества, которые одинаково успешно постигали иноязычную речь и блистали на университетских вечерах. Но сейчас историки были полны решимости не уступать ни на йоту и бороться за первенство.

Ректор университета профессор Абилов, коренастый, подвижный мужчина средних лет, относился к студентам-историкам с особым вниманием, делая на них ставку как на будущий авангард политической власти в республике. И действительно, выпускники истфака рассматривались как кузница комсомольских и партийных кадров, перед которыми маячила перспектива трудоустройства в высших государственных и партийных органах.

Ни Марьяшу, ни Хадю такая перспектива не манила. Хадя мечтала о научной карьере, Марьяша видела себя педагогом. Ей нравилось думать, что она вернётся в свою школу и станет обучать детишек истории, рассказывая им о древнем Египте, Трое, Наполеоне, декабристах и, конечно же, о Ленине.

Тема Сталина была по-прежнему закрыта. Ограничивались лишь осторожным упоминанием его имени в связи с Великой Отечественной войной, и лишь благодаря своему преподавателю Арчилаеву студенты могли узнать что-то о бывшем вожде.

Шамиль Бутаевич Сталина боготворил и готов был часами о нём рассказывать, несмотря даже на периодические вмешательства университетского парткома. Арчилаев всё равно умудрялся проповедовать студентам:

– Официально вам заявляю, что Хрущёв – законченный подлец и дурак, ни одному его слову верить нельзя! Более того, он не просто дурак, а опасный дурак, который нанёс неимоверный вред нашему государству. Прошу вас запомнить, уважаемые товарищи студенты, что Иосиф Виссарионович Сталин – это величайший государственный деятель, он был настоящим патриотом СССР и истинным вождём советского народа, чей вклад в дело социализма воистину неоценим!

Про Арчилаева рассказывали, что он порвал свою диссертационную работу, когда от него потребовали, чтобы она содержала обязательные ссылки на Хрущёва, которого Шамиль Бутаевич считал своим личным врагом. Он воевал сначала с белофиннами, потом с немцами, попал в германский плен, дважды пытался бежать, а затем, освободившись, примкнул к партизанам и вновь вернулся в действующую армию и дошёл до Берлина. Лишившись в самом конце войны левой руки, Арчилаев демобилизовался и вернулся в Дагестан, где стал преподавать студентам историю. И не было ни одного занятия, когда бы он не упомянул имя Сталина. Когда в 1964 году Хрущёв был снят, Шамиль Бутаевич ходил именинником, со счастливым лицом принимая бесчисленные поздравления от друзей, родственников, коллег и соседей.

Несмотря на то, что Хрущёва сняли, запрет на имя Сталина ослаб незначительно, оно по-прежнему замалчивалось властями. И лишь во время показов фильмов о войне при одном лишь упоминании или мимолётном появлении на экране бывшего советского вождя публика в зале устраивала овацию. И с этим ничего нельзя было поделать: не говорить о войне страна не могла, а следовательно, не мог быть забыт и тот, кто ею руководил, с чьим именем прочно ассоциировалась победа в этой войне.

Смотр студенческой самодеятельности был в самом разгаре. Марьяша, быстро сыграв свою роль в невероятно смешной сценке из Ильфа и Петрова, спустилась в зал и села рядом с Хадей.

– Неплохо, неплохо! – раздался позади неё голос Махача, и, обернувшись, она наткнулась на его ироничный взгляд. – Только нужно было живее показать свою героиню!