Вячеслав Малежик - Герой того еще времени Страница 38

Так вот мои коллеги эту имиджевую составляющую, если ее удалось смастерить, холят и лелеют, сдувая с нее пылинки. И «продавцы», торгующие поющим, танцующим и прочим артистическим «товаром», бывают благодарны, если их актер, танцор, певец ну очень непохож на окружающую его толпу.

Пусть он будет страшным, уродливым, но только, чтобы был узнаваемым.

И вот толпы «охотников» от искусства гоняют по полям и лесам в надежде подстрелить удачу. И все рассуждают об образе, сверхзадаче, запросе зрительской аудитории… Но, к сожалению, по пальцам можно пересчитать артистов, которые были сконструированы по лекалам продюсеров. Чаще удача приходила случайно, и если актер был талантлив, в дальнейшем успех просто закреплялся. И уже потом можно было рассуждать о стратегии завоевания высот зрительской симпатии.

Я тоже был в длительном поиске, не очень понимая, каким хочу быть на сцене. Мои устремления были направлены в разные стороны и даже иногда приносили мне определенные дивиденды. Кто-то говорил: «Ты в этой песне в ноль был как Леннон». Почему в ноль, а не один в один, я не выяснял, да и быть похожим на одного из битлов было мечтой.

Но однажды я забыл напялить на себя свою (пусть и не очень добротную) имиджевую одежку и начал петь на сцене так, как я это делал в обычной компании. А надо заметить, что, как правило, там находилась какая-либо девушка, которой мне хотелось понравиться. И вот после моего песнопения компания, то есть зрительный зал, отреагировала совершенно по-новому. Я это почувствовал и задумался. «Так и надо… Петь, не напяливая на себя чей-то, пусть даже очень привлекательный, образ. Мой имидж – отсутствие имиджа», – решил я. Но это касалось моей одежды, моей прически. А состояние, внутреннее состояние, когда я пел… Оно, конечно же, менялось. Но зритель этого не понимал, вернее, не хотел в это вдумываться и желал часто видеть меня в жизни таким, каким хотел видеть.

Фанатка

Однажды я решил, чтобы убежать от доставших пробок, особенно беспощадных к автомобилистам в воскресенье вечером, вернуться с дачи в Москву ранним утром. Было в разгаре лето, и в пять утра я оседлал свой автомобиль и рванул в сторону столицы. Как говорят, самый глубокий сон у людей в предрассветные часы, и шоссе было практически пустым. Я еще не успел удалиться от своей дачи, как из утреннего леса навстречу мне вышла женщина, голосуя, чтобы я ее подбросил. Обычно, во избежание разных неприятностей, я никого не подвожу… Но это обычно… А в этот раз нога нажала на тормоз, прежде чем голова трезво оценила ситуацию. Я приоткрыл окно со стороны пассажирского кресла и пробормотал:

– Я в Москву.

Ни слова мне не сказав, женщина открыла дверь автомобиля и плюхнулась на сиденье. Я тронулся с места, и машина послушно набрала свои сто километров в час. Я продолжал находиться между сном и явью, плавая где-то в своих мыслях. Насколько я успел разглядеть свою пассажирку, она была возрастом где-то около сорока, внешность и одежда были настолько непримечательны, что, случись что, я бы ни в жизнь не смог составить ее фоторобот. Какое-то время мы ехали молча, а потом я почувствовал, что женщина меня разглядывает со все большим вниманием. Наконец, я услышал ее голос:

– Я не ошибаюсь?

– Не знаю, о чем вы думаете, поэтому мне трудно судить, – ответил я, не особенно желая втягиваться с утра в беседу.

– Вы же певец? Вы же по телевизору выступаете?

– Это иногда со мной случается…

– А чего это вы совсем не улыбаетесь, обычно вы так приятно поете, что любо-дорого смотреть.

– Да утро еще… Не проснулся я…

– Что значит, не проснулся? Вы же артист?

– Да, иногда меня так называют.

– Тогда улыбайтесь! – с напором сказала спутница.

– Да я как бы не на работе.

– Не на работе… Я же вас не петь прошу, а улыбаться, ну как это…

– Женщина…

– Что женщина, да, я – женщина. Что, я вам так противна, что вы мне не улыбаетесь?

– Вы с мужем поругались? Он что, вас из дома выгнал?

– А это не твое дело, – без предупреждения перешла на «ты» моя мучительница.

– Извините, может, я бестактен со своей шуткой насчет мужа?

– Знаешь, я за себя могу и постоять, в рыло схлопочешь моментально.

– Милая, давай без агрессий.

– Я с тобой на брудершафт не пила, чтобы ты ко мне на «ты» обращался.

– Спасибо, Господу, что он послал мне на дороге встречу с вами, я теперь точно не засну за рулем.

– Я всегда знала, что артисты хамы, пьяницы и фонограмщики.

– За что? – вырвалось у меня, хотя я уже подумывал о решительных действиях.

– Сам знаешь, за что, за все ваше презрительное отношение к нам… Дармоеды!!!

– Слушайте, почему вы всю дорогу мне хамите? Вы дождетесь, что я вас высажу посреди поля, – начал заводиться я.

– Никуда ты меня не высадишь, довезешь меня до места, до Голицына.

– Ну, слава Богу, что не до Москвы, а то я бы сошел с ума.

Я угрюмо замолчал, и мы какое-то время ехали, как надоевшие друг другу до чертиков супруги. С приближением Москвы количество транспорта увеличивалось, и не нужно было анализировать свое поведение и ругать себя последними словами.

Мы проехали Бутынь, через два километра Голицыно. Моя оппонентка начала злобно рыться в сумочке. Что-то там нашла и сидела в этаком ожидании последнего и решительного боя.

– Голицыно, – голосом диктора из метрополитена произнес я.

– Возьмите, – протянула мне деньги пассажирка.

– Спасибо, не надо… Я не занимаюсь извозом.

– Вы меня оскорбляете, возьмите!

– Еще раз повторяю, я вез вас не за деньги.

И, уже вылезая из автомобиля, она кинула в меня купюры (как потом оказалось, тридцать рублей) и со словами: «Ненавижу!» со всей дури хлопнула дверью.

Она переиграла меня. Мало того, что последняя фраза осталась за ней, так и хлопанье дверью было восхитительным восклицательным знаком в нашем противостоянии.

Я съехал с обочины и направил свое авто в сторону Москвы.

– Теперь вам слово, товарищ Браунинг! Боря, ваш выход!

– Ну что, – встал с бокалом вина Боря, – пора и честь знать. А завтра даст нам ответы на вопросы, которые задал ледяной дождь.

Женщины резко стали деловыми и начали прибирать посуду, а мужики пошли покурить перед сном.

А утром меня командировали в магазин, кончилась вода и надо было купить что-то еще по мелочи. А когда я вернулся, свет в нашем поселке уже дали. И все засобирались в Москву, где автомобильные пробки, опостылевший телевизор и вообще проблемы, которые никак и никогда не решаются. И все вдруг поняли, что без достижений цивилизации душа отдохнула, очистилась, и куски шлака валялись по всей территории еще вчера обесточенной дачи…

Зато як спивают

В начале нулевых я отправился в Киев на концерты, организованные моим другом Дмитрием Гордоном, который в тот момент стал не только основным движком популярнейшей в Украине газеты «Бульвар», но и сумел заявить о себе как о певце, умело построившем свою рекламную кампанию. Концерт был в Центральном зале Украины с одноименным названием и вызвал повышенный интерес у публики. Ко мне за кулисы явилась целая делегация моих родственников из села Белоусовка, где когда-то родились мой отец и большинство родни по его линии. Колоритную группу возглавляла моя двоюродная сестра Люба, и она-то и озвучила приглашение посетить деревню:

– Славик, – сказала Люба, – приезжай к нам, тетка твоя болеет часто, и если отложишь приезд, то можешь ее и не застать.

– А что с ней? – спросил я сестрицу.

– Да суставы замучили, порой не может с кровати встать.

– А вы когда домой?

– Знаешь, Дима Гордон сказал, что мы можем переночевать в вашей гостинице и завтра рванем до дома.

– Люб, жена со мной, в Москве особых дел нет, я попробую договориться насчет транспорта, и к вам на денек. Сейчас решу проблему с вашими местами в зале, а то уже пора начинать.

Администратор устроил моих родственников в партере, и концерт пошел своим чередом. Много пел Дмитрий, он же был и ведущим этого представления. Помимо меня в Киев приехали еще масса знаковых артистов с постсоветского пространства. А после концерта был банкет, на который Люба, ее муж Василий и их дочка Лена получили приглашение. Оказавшись на великосветской тусовке, мои родственники смущались, не знали, какой вилкой брать яства, от которых ломился стол. Соседство популярных людей отнимало последнюю уверенность в себе. Мое плечо не очень-то помогало, и, по-моему, Люба и ее семья (а там однозначно ощущался матриархат) остались голодными.

Не дождавшись окончания банкета, мы уехали в гостиницу, где что-то заказали в номер и накормили ребят, исправив их настроение. Чаепитие удалось, смущение Любы перед московским гостем растаяло, и беседа приняла душевный характер, чему в значительной степени поспособствовала моя жена, приехавшая в Киев, который весной особенно хорош. И захотелось поехать в Белоусовку не потому, что надо, а потому что именно захотелось.