Евгений Сивков - Чувства Страница 38

Люся примолкла, спорить с Верой Ивановной было бесполезно, обычно она вещала в режиме монолога, собеседники ей были не нужны – только молчаливые слушатели.

– Яйца есть каждый день вредно. А вот это твоё блюдо, – она с презрением кивнула в сторону шкворчащих на сковородке румяных полосок бекона в окружении нарядной бело-жёлтой глазуньи, – сплошной холестерин. Бляшки себе заработаете. О здоровье своём не думаете! И вообще, как свиньи себя ведёте. Опять всю плиту мне загадила.

Люся едва успела снять с огня турку и сковороду, как Вера Ивановна начала яростно скоблить поверхность плиты вокруг газовых горелок, хотя ни одной капли жира на неё не попало и кофе не сбежал. Но для свекрови чистота плиты – святое. Она тёрла её всякий раз, когда Люся приближалась к ней ближе, чем на полметра, чистящие средства при этом она не использовала – только нож, металлическую мочалку и туалетную бумагу. Эмаль на плите от такого обращения вся была покрыта глубокими царапинами.

– Мать, дай нам спокойно позавтракать, что ты привязалась? – Юрий торопился, и выслушивать все её претензии у него не было ни малейшего желания.

– Это я привязалась? Это вы меня со свету сживаете! Обнаглели! В моей собственной квартире они мне будут указывать, – завести старуху труда особого не составило, она только и ждала повода, чтобы устроить тонизирующий скандальчик. – Грубиян, тварь неблагодарная. И эту свою в дом ко мне привёл. На старости лет такое унижение терпеть!

– Началось… – Юрий отодвинул недопитую чашку кофе, аппетит у него сразу пропал. – Люсь, я пойду, пожалуй.

Оставив посуду на столе, Люся вышла проводить мужа. Им нравился ритуал с поцелуем на прощание каждый раз, когда кто-нибудь уходил из дома, в этом было что-то трогательное и очень интимное.

– Когда тебя на обед ждать?

– Около двух забегу, а потом у меня три пары в районном филиале.

Но в разговор самым бесцеремонным образом вмешалась Вера Ивановна.

– Ой, ой, тоже мне вырядился, как жених! Галстук напялил. А ты чего вокруг него вьёшься? На войну, что ли, провожаешь? Устроила тут прощание славянки! Иди лучше на кухне приберись, неряха. Я, что ли, за вами прислуживать буду? Живут тут как баре, поедят и всё бросят.

– Господи, – прошептала Люся, – ну сколько можно…

Она закрыла за мужем дверь и пошла убирать со стола. Мыть посуду по правилам Веры Ивановны нужно было так: сначала вытереть все туалетной бумагой, плеснуть чуть-чуть воды, слить это всё в унитаз и, насухо обтерев полотенцем, рассовать по шкафам. Не дай бог в раковине останется хоть капля воды, она должна оставаться сухой! Зачем? Люся не понимала. У Веры Ивановны были какие-то особые представления о порядке в доме.

Готовить на кухне свекрови тоже было настоящей мукой. Для Люси кулинария была процессом творческим, она никогда не следовала рецептам, действовала по вдохновению. Понятно, что во время приготовления случался беспорядок: чистить овощи, резать мясо невозможно, соблюдая абсолютную чистоту. После того как всё закончишь, можно и прибраться, сделать красивую сервировку. Но Веру Ивановну это не устраивало. Она врывалась на кухню в самый разгар творческого процесса. Со злобным шипением начинала вытирать каждую каплю под ногами, чуть ли не из рук выхватывать картофельные очистки, заворачивать их в целлофановый пакетик, чтобы утащить в мусорное ведро, которое, по её убеждению, должно стоять на балконе. «Я же ещё лук не почистила и морковку», – Люся в растерянности наблюдала за странными телодвижениями свекрови. «Нечего мне тут бардак устраивать!» – отвечала та. После этого совсем не хотелось продолжать кулинарные эксперименты, настроение портилось, а блюдо получалось невкусным.

Юрий вернулся домой поздно. Дорога из района, где он читал лекции в институтском филиале, была очень утомительной: два часа в микроавтобусе, набитом людьми, да ещё блатной шансон, который с огромным удовольствием слушал водитель и все пассажиры, за исключением Красовского. Он предпочитал авангардный джаз.

Дома его ждали испуганная жена и разъярённая мать. Вера Ивановна в тот вечер была просто в ударе. Она дирижировала разгорающимся скандалом с таким искусством, какое не снилось и хвалёному фон Караяну.

– Явился не запылился. Опять грязи на башмаках в квартиру нанёс. А я потом у кошек глистов выводи, они же, бедняжки, не понимают, что башмаки грязные, их нюхать запрещается. Они же не люди – дубина, совсем ничего не понимаешь. А ещё профессор!

Юрий молча ушёл в свою комнату и плотно притворил за собой дверь. Люся тихонько занималась сервировкой вечерней трапезы. Мужчина скинул пиджак, развязал галстук, снял брюки и рубашку. Оставшись в одних трусах, Юрий лениво потянулся. Вкусный ужин, ласковая улыбка жены – что ещё нужно человеку после напряжённого рабочего дня?

Внезапно дверь в комнату распахнулась под агрессивным напором Веры Ивановны. Мать Юрия ещё не успела войти в комнату, как весь объём этого небольшого помещения заполнили её пронзительные вопли: «Нет, ты скажи корове своей гигантской, чтобы она мне на кухне пакостить прекратила…»

Говорят, что чувство гнева по-разному отражается на внешности человека, его мимике, цвете его кожи. Кто-то в моменты сильного нервного возбуждения бледнеет, кто-то краснеет. Юрий Красовский позеленел. Его мать испугалась так, как она не пугалась никогда в своей жизни. А ведь покойный муженёк регулярно охаживал Веру Ивановну пудовыми кулачищами вплоть до полной потери дамского сознания, до перелома хрупких женских ключиц и челюстей. Но сейчас вздорная старуха увидела перед собой ожившую картину из фильма ужасов. Искажённое лицо, покрытое зелёной маской, дико оскаленные, покрытые пеной зубы непонятного существа, которое, растопырив лапы, ковыляющей походкой зомби неумолимо надвигалось на перепуганную скандалистку. Юрий потом так и не смог восстановить в памяти этот жуткий эпизод. Увидев через плечо вопящую, словно потерпевшая в серьёзном ДТП, мать, он ощутил мощный удар невидимого молота где-то внутри своей черепной коробки. Прямо в темя – но только с внутренней стороны. Потом его взор застелила ярко-красная пелена, и сознание Красовского полностью отключилось. О том, что последовало за вторжением Веры Ивановны в его интимное пространство, Юрию рассказала жена.

– Слышу какой-то грохот. Мамашка твоя ковыляет на кухню, собирая по пути все косяки, из-под ног у неё кошки, словно птички, разлетаются. Орёт: «Люська, твой меня прибьёт щас насмерть!» Смотрю – как кино на замедленной съёмке. Мамочка твоя, а за ней – я тебя, Юсик, просто не узнала – прямо Шрек какой-то: весь зеленый, как крокодил. И зубы такие же. Ужас! Я тебя не люблю такого! Тут я ей поверила: такой точно убьёт. Потом догонит и ещё пару раз убьёт. Снова всё на нормальную скорость поменялось: Шрек пригнулся так, к прыжку готовится. А старуха смыться не успевает. Ну, я и прыгнула. Все коленки сбила. Что тёткам на работе сказать – ума не приложу. Как девчонка прям. На асфальте в классики играла – свекровку выручала. Да вот только не выручила.

– Марго! Работаем! – Игорь Александрович поднялся с кресла.

Люсин прыжок спас Веру Ивановну. Но ненадолго. Подобно опытному регбисту неуклюжая вроде бы женщина в прыжке отбросила старушечье тело с линии атаки безумного монстра. Юрий, пытаясь на лету вцепиться в горло матери, прямиком влетел головой в стенку Этот удар вывел его из жуткого шрекообразного состояния. Через пару минут мужчина пришёл в себя. Его взору открылась следующая картина: в двух метрах от него ничком лежит мать, в углу жмётся его обалдевшая жена, а посреди кухни стоит невесть от куда взявшийся врач скорой помощи.

– Люсь, всё нормально?

– Ни хрена себе нормально!

– Что я могу сказать: смерть была мгновенной. Сердечный приступ. А чего вы хотите – восемьдесят два года, это вам не шутки.

Врач неотложки выпил предложенную Юрием стопку коньяка и отправился, видимо, на следующий вызов. Вопрос, как он попал в квартиру, ему так никто и не задал – вовремя и ладно, а запах озона – разве это существенно в такой трагический момент? Да и вообще, это лекарствами, наверное, пахнет.

– Браво, Маргарита Терентьевна! Изумительный эмоциональный всплеск! Я такого просто не припомню. Так называемая «зелёная ярость» мне в натуральном виде никогда не встречалась. В литературе подобные случаи описаны – но только в качестве редчайших феноменов. Блестящий результат! Я нами горжусь. И кстати, в этот раз всё прошло без эксцессов. Никто нам не помешал.

– Ау меня, если честно, смутные чувства. Вроде старуху надо бы пожалеть, а мне вот не жаль её ни капельки.

– Ну, как говорится, каждый человек – кузнец своего несчастья. А жалеть её не надо. Лёгкая смерть – серьёзная награда. Она её по большому счёту не заслужила.