Лариса Райт - Королева двора Страница 39

Из всех перечисленных «вот» дождалась Ксанка только первого. Как только перспектива развода перестала быть перспективой, а переросла в неотвратимую реальность с заявлением в ЗАГСе, решительным настроем и нескрываемым облегчением со стороны Михаила, Оксана пообещала себе, что больше ни одну из нарисованных себе у гроба дочери картин не увидит. Обещаний Ксанка на ветер не бросала. Сказано – сделано. Безразлично бросив на прощание бывшему мужу «Счастливо» и чмокнув для порядка бывшую же свекровь, Оксана отбыла, по их мнению, далеко и надолго, если не навсегда, а по ее представлениям, лишь скрылась из виду, чтобы незримо, но ощутимо по-прежнему присутствовать в их жизни и делать эту жизнь невыносимой.

Первым делом она поменяла место жительства. Страна стала новой, свободной, с открытыми коммерческими отношениями. Свою квартиру Ксанка сдала, себе сняла поближе к институту однушку за меньшие деньги. На разницу жила какое-то время, не прекрасно, но на еду и даже на какую-то одежду хватало. Подружек не заводила, с однокурсниками не встречалась. Училась неплохо, но без увлечения: конспекты писала и складывала до тех времен, когда действительно придется разбираться в дебете, кредите и маржинальной стоимости. Кино, музеи и театры не посещала, книг не читала, гулять не ходила. Ходила на свидания. Сначала на те, куда посылало так называемое агентство, в которое устроилась, едва переехав из родного района. Потом, когда спрос на ее услуги начал превышать предложение, позволяла себе выбирать того, кто пополезнее, побогаче и посолиднее.

– Почему я клиентов неделями жду, а ты карточки веером перебираешь и еще ерепенишься: с этим не пойду, с тем не хочу? – ревниво вопрошала Любка, числившаяся в «агентстве» старожилкой и еще недавно учившая новенькую Ксанку премудростям продажной любви.

– Откуда мне знать, – изображала невинность ученица, продолжая допрашивать администратора о том, где работает и сколько получает очередной потенциальный клиент и пытаясь сообразить, чем этот кадр может быть ей полезен. На первом этапе (про себя она называла это время становлением той Оксаны, которую теперь каждый день видела в зеркале) финансы любовников интересовали ее гораздо меньше их связей. Она искала свой интерес и всегда его находила.

– Руководитель департамента продаж вторичного жилья, – читала она карточку, будто случайно выпавшую из кармана брюк. Ксана сама ее вынула и бросила визитку на пол, когда мужчина вышел покурить на кухню.

– Да… Я… ну… в общем, вот так вот. – Смятение было понятным. Теперь Ксанке известно не только его место работы, но и имя, и фамилия. Захочет – найдет. Захочет – жене расскажет. А там скандал, а может, и развод, и прощай кресло, полученное с подачи всемогущего тестя.

– Слушай, – Ксанка специально заглянула в карточку, – Денис, а квартиру продать можешь?

– Могу, конечно.

– Даже если там человечек прописан?

– Какой человечек?

– Плохой. В тюрьме сидит за убийство. Вернется, если вернется, жаловаться не станет.

– А если могу?

– То ты не Денис. Где работаешь, не имею понятия, фамилию сроду не слышала.

– Лады.

Через пару месяцев Ксанка, продав квартиру на Хорошевке, переехала в новенькую двушку в спальном районе.

– Хочешь, сходим куда-нибудь? – Этот ухажер гордился возможностью достать билеты на любое мероприятие. У актеров и режиссеров свои связи, блаты, контрамарки, у кассиров свои. Кассиром одного из московских театров была сестра этого мужчины, не обремененного ни женой, ни детьми, ни страхом их потерять, а потому позволяющего себе время от времени выводить свою очередную пассию в свет. Ксанку променады не интересовали. К тому же, по слухам, выход этот кавалер устраивал на прощанье, когда собирался поменять даму сердца. Ксанка была предупреждена. Предупрежден – значит вооружен, поэтому приглашение вежливо отклоняется, а любовнику протягивается фотография красивой девушки: она моложе Ксанки, свежее и любит культурную программу:

– Хочешь, познакомлю? Она с удовольствием пойдет.

Плотоядная улыбка тут же растягивается от уха до уха:

– Хочу.

– Процент за сводничество причитается?

– Сколько ты хочешь? – Мужчина с готовностью открывает бумажник.

Ксанка отмахивается:

– Спрячь. Я о другом. Ты меня театрами не удивишь.

– Что ты хочешь? – Маски сброшены. Деловая беседа: баш на баш и никакого кокетства.

– А за кулисы можно попасть?

– Легче легкого.

– Организуешь?

– Да раз плюнуть!

– И в Большой?

Пара секунд молчания:

– Да можно и в Большой. Никогда не сказал бы, что ты интересуешься классикой.

А она и не интересуется. Но за кулисы Большого идет. На ней темные очки и парик из длинных светлых волос. А в руках пакет. А в пакете новенькие пуанты, обложенные кубиками сухого льда. Пуанты твердые и холодные: как раз такие, какие нужны если не для того, чтобы сломать ноги, то по крайней мере для устрашения. Это уж как получится.

Получился второй вариант, но и это скорее плюс, чем минус. Пусть потанцует, пусть выбьется в солистки: тем больнее будет падать.

Через несколько лет у Ксанки имелась собственная – уже трехкомнатная («Либо покупаешь, либо никакого аборта и я звоню жене») – квартира, иномарка и неплохая должность в солидной мебельной компании. Не было только спокойствия, ибо выстроенные ею ненавистные «вот» начинали сбываться со страшной скоростью. Про состоявшуюся свадьбу доложила ей бывшая свекровь, которой она звонила изредка, конечно, не по доброте душевной, а исключительно по необходимости узнать, что происходит в жизни ее обидчиков. Она же рассказала Ксанке и о финансовом положении Михаила. «Бизнесмен он теперь. Фирма своя, значит. Чем занимается, точно не скажу. Что-то с медициной связано. Оборудование, кажется, продает. В общем, неважно. Главное: живем – не жалуемся». Ну а об успехах молодой балерины свидетельствовала афиша. «В роли Жизель – юное дарование, открытие сезона Дина Елисеева», – прочитала Оксана и почувствовала, как каждую клеточку тела заполняет еще неведомое торжество: «Момент настал». Теперь ничто не мешало взять оружие и поразить врага.

На ловца и зверь бежит.

– Отдел по борьбе с экономическими преступлениями, – гордо отрапортовал очередной кавалер.

– Интересно… Сам борешься, сам совершаешь.

– Не понял.

– Что ж тут непонятного. Ко мне пришел, денег дал, чек не взял. Нехорошо.

– Так у нас с тобой все полюбовно.

– А ну как про эту твою любовь начальство узнает?

– Ты, что ли, расскажешь?

– Не расскажу…

– Если?

– Если одну внеплановую прокурорскую проверку организуешь. И нарушений у директора конторы накопаешь.

– Едрит твою мать! Вот боятся мужики всякой ерунды и не ведают до поры до времени, что ничего страшнее обиженной бабы не бывает.

– Меня твои умные мысли не интересуют. Скажи лучше: сделаешь?

– Что за контора-то?

– Занимаются поставками медицинского оборудования, подробностей не знаю.

– Поставки – это прекрасно. Где поставки, там левые инвойсы, заниженные цены, а если повезет, так и контрабанду нарыть можно.

– Вот и порой.

– А когда нарою, посадить его?

Ксанка была мстительной, жестокой и беспощадной, но какая-то маленькая частичка ее сознания все же боялась то ли Страшного суда, то ли еще какой неведомой расплаты. Поэтому, поколебавшись, женщина ответила с неохотой:

– Зачем такие крайности? Просто намекни, что такой исход неизбежен. Если, конечно, он не бросит все и не уедет.

– Понял. А куда уезжать-то?

– Да наплевать куда. Лишь бы отсюда подальше. Ну, хоть в Новосибирск.

– В Новосибирск, так в Новосибирск. Сделаем.

Ксанка, конечно, не ожидала, что солистка Большого театра отправится в ссылку за своим мужем. Сначала, отметив исчезновение ее имени с афиш, Оксана было расстроилась, а потом решила, что и в Новосибирске должны найтись любители клубнички, с которыми можно договориться на взаимовыгодных условиях. И она не ошиблась: глубоко женатый работник мэрии, отчаянно желающий вернуть зашатавшемуся под собой стулу твердое положение, нажал на все мыслимые и немыслимые рычаги, перекрывая известной балерине дорогу на сцену, а ее мужу в бизнес. Ксанка осталась довольна. Хотели быть вдвоем – да пожалуйста. Живите, ребята, наслаждайтесь друг другом. Считаете, что главное в жизни любовь? Что ж, милости просим проверить.

Сама Оксана о любви и думать забыла. Казалось ей, что засыпана она еловыми ветками и комьями земли на могиле дочери. Не погребенным осталось лишь чувство неудовлетворенного соперничества и желание доказать всем и каждому, что она, Ксанка, бедовая девчонка и сорвиголова, теперь впереди планеты всей. Такая судьба. Кому-то задирать ноги на задворках сцены в Новосибирске, а кому-то блистать в соболях в московском высшем обществе.

С соболями Оксана, конечно, поторопилась. Это сейчас уже она могла выбирать, какую шубу надеть и на какую вечеринку отправиться, но путь к этому выбору был не так уж прост, а результат не так уж незаслужен. Пусть стартовый капитал на собственное дело получила Ксанка проверенным способом шантажа. Но разве кто-то отменил непреложную истину, что за удовольствие надо платить. Сама она заплатила за это сполна: слишком поздно сообразила, что беременности и аборты, которыми привыкла пугать своих мужчин, вполне могли быть выдуманными, а не настоящими. Никто не требовал справок, каждый прятал голову в песок, а руками и ногами старательно выплясывал под ее дудку. Психология одна и страх один: как бы чего не вышло. А вышло вот что: Оксана стала владелицей магазина, контактов с европейскими мебельными фабриками, связей с транспортными компаниями и вердикта врачей о невозможности иметь детей. Впрочем, мысль эта ее сильно не удручала: слишком горьким и так и не исчезнувшим был след давнего недолгого материнства и слишком сильным страх возможности нового столкновения с разбитыми иллюзиями и не сбывшимися надеждами. Теперь надежды должны были оправдываться. Помощники уже не требовались, шантаж и угрозы, как средство достижения цели, давно забыты. Ксанка никогда не была дурочкой, а потому изначально понимала, что гладкую асфальтированную дорогу ей организовать могут, но идти по ней придется самой. И для того чтобы не съехать на обочину, не свалиться в кювет и не застрять на светофоре, необходимо владеть не только искусством общения с противоположным полом, но и технологией ведения деловых отношений.