Евгений Гришковец - Одновременно: жизнь Страница 4

Я приехал около трёх часов дня к дому 1 по Институтскому проспекту и вошёл во двор. Я не был в этом дворе 37 лет – и сразу всё узнал, всё вспомнил, всё нашёл. Я не случайно выбрал именно это время для посещения, именно конец февраля. Я хорошо помню конец февраля того своего возраста, потому что 17-го у меня день рождения, а день рождения так или иначе запоминается. Погода в этот раз была точно такая же, как и в мою бытность: хмурая, неуютная, с потяжелевшим уже снегом. Я безошибочно нашёл подъезд (если по-питерски, то парадное) и над входом – цифру 54. Зайти я не смог: на двери был кодовый замок. Тогда его не было, а то я бы и код вспомнил, если бы его не сменили. Да я и не хотел заходить. Убеждён, что и запах в доме не изменился, а зачем мне смотреть на дверь квартиры на четвёртом этаже? Просто для того, чтобы сопоставить ощущение высоты кнопки звонка с тем, какое было почти сорок лет назад? Это ни к чему… Я постоял, оглядел двор, нашёл всё и на своих местах. Единственно – кирпичный мусоросборник, который был для нас чем-то вроде замка, запретной горы, на которую строго-настрого нельзя было забираться, и потайным местом… Теперь вместо него – огороженная площадка с баками для мусора. Но остаток кирпичной стены ещё торчит из снега, как древняя руина… Потом я решил пройти от дома до школы. Мне думалось, что я не найду эту дорогу, так как я её внятно не помнил. Но я прошёл через двор по диагональной тропинке, перешёл через переулок, увидел новое высокое здание, которого раньше точно не было, прошёл мимо него во двор, двинулся дальше по тропинке между деревьями и понял, что иду в школу, как ходил когда-то. Я пришёл, ни разу не сбившись с пути. Школа оказалась недалеко.

Что больше всего меня поразило? Зайду издалека.

Я много раз бывал в местах, которые мне памятны, которые связаны с моим детством или юностью. В Кемерово мы много раз меняли жильё и всё время жили на окраинах. У меня есть несколько дворов детства. Когда возвращался туда, я находил большие изменения. Я видел, что за той дорогой, которая когда-то опоясывала город, а за ней были видны поля и даже трактора с комбайнами в этих полях, теперь громоздится не просто микрорайон, а город уходит далеко туда, куда мы даже не решались забредать или заезжать на велосипедах – из опасения столкнуться с деревенскими пацанами. Я видел изменённый до неузнаваемости двор школы, которую закончил, перекрашенную снаружи и изменённую внутри саму школу. Я посетил руины учебного отряда № 1 «Школы оружия» Тихоокеанского флота и взял кирпич с этих руин. Я знаю, что того корабля, на котором служил, давно нет… Я привык встречать на прежних местах либо сильные изменения и новшества, либо руины и забвение. Но, приехав в питерский дворик на Институтском проспекте и дойдя из него до школы, я впервые столкнулся с совершенно другим. Ничего не изменилось! Совсем! Новые дома, которые выросли вместо клубка гаражей или пустырей, – не в счёт. То, что на гастрономе в соседнем доме, куда я часто бегал за хлебом и молоком, теперь вывеска «Супермаркет» – тоже не в счёт. Деревья, которые я помню, не показались мне теперь меньше. Дом как был светло-серым, так и остался. Он не потемнел, не пошёл пятнами, не дал трещин, не осел. Он такой же. Он не показался мне больше или меньше. Двор не показался мне меньше или просторней. Два островка кустов сирени – на прежних местах. В глубине одного у нас были штаб и шалаш. Штаб на месте. Шалаш, видимо, будет летом. Кустов не стало больше или меньше, железная ограда вокруг палисадников вдоль дома та же и покрашена, кажется, теми же красками. В соседнем дворе, за переулком, в том самом дворе, через который я ходил в школу, на прежнем месте большое круглое углубление в земле. Нам говорили, что это – огромная воронка от немецкой авиабомбы. Углубление идеально круглое. На дне – маленький гнилой водоём, в котором мы ловили тритонов и по которому пускали самодельные парусники. Зимой вода покрывалась льдом, и получался маленький каток, пока не выпадал снег. Со всего околотка к воронке сходились дети, чтобы кататься с её склонов на санках. Воронка на месте. Горка на месте. Дети на месте. Правда, я был днём, и их было совсем мало. Но к вечеру их точно должно было собраться много, потому что склоны укатаны большим количеством санок и поп. Мало того, когда я подходил к горке, с неё уводили мальчика, который тянул за верёвку санки «Чук и Гек», в точности такие же, какие были у меня. Их мне подарили родители на Новый, 1976 год. Это была моя мечта – санки с рулём. Такие санки были у детей, что называется, из обеспеченных семей. Но мои родители, аспирант (папа) и молодой специалист (мама), купили их мне. Кажется, ничего ценнее я в жизни своей в подарок не получал… Деревья, между которыми шла тропинка в школу, все на своих местах, ни одно не сломано, ни одно не сгнило. Они стоят всё под тем же углом и, кажется, не выросли даже на сантиметр. В школе и вокруг неё всё прежнее. Сменилась только табличка. И дети во дворе играют и бегают так же. Только теперь они одеты ярче и у них вместо ранцев и портфелей цветные и гораздо более весомые рюкзаки.

Я был потрясён! Я впервые так остро увидел скоротечность жизни. 37 лет! Моя жизнь, в которой так много всего произошло… Для нашей страны сменились эпохи! А здесь ничего не изменилось. Я был готов увидеть любые изменения, в любую сторону. Но не был готов увидеть отсутствие изменений (как уже сказал, новые строения и вывески не в счёт). Вот трансформаторная будка, за которой мы прятались и занимались секретными делами, вот деревья, среди которых мы жгли костры из ящиков, что таскали со двора гастронома, называющегося теперь супермаркетом. Мы старались найти пластиковые бутылки, которые тогда были редкостью, из-под клея или шампуня, потому что напитков в пластиковых бутылках тогда не было. Их здорово было зажечь на костре и носить на палке, чтобы горящий пластик капал маленькими огненными каплями. Эти капли падали на землю со звуком, похожим на падение маленьких авиабомб. Именно здесь, среди этих деревьев, Геша, самый старший в нашей дворовой компании парень (года на два старше меня), случайно или нарочно налил мне горящего пластика на левую руку. Вот эти деревья, а вот маленькие белые шрамы у меня на руке… Вот возле нашего парадного электрощиток. В нашем доме он был только у нашего парадного. За этим щитком я нашёл чей-то клад: в полиэтиленовом пакете были пачка сигарет, перочинный ножик и три рубля. Сигареты я отдал отцу, ножик сразу же куда-то делся, а на три рубля в овощном магазине на всю ватагу мы купили конфет и сухого киселя в брикетах, который было тогда модно грызть. Всё на месте.

И то, что я это помню, совершенно не значит, что у меня особенная память или что мне это особенным образом дорого. Детство имеет такое свойство: в детстве нет незначительных или второстепенных вещей и событий. И это самый правильный подход к жизни.

Я сфотографировал что-то. Понимаю, что эти фотографии никому, кроме меня, ничего не скажут. Но когда в спектакле «Как я съел собаку» я говорю про тоску мальчика, который один слоняется по двору, а остальных друзей загнали, как этот мальчик с грустью смотрит на окна домов: там его друзья, которых сегодня уже не выпустят… Когда я говорю про дорогу в школу и свет из школьных окон, для меня это – именно эта тропинка, окна именно этих пятиэтажек и та самая школа.

3 марта

Вчера был интересный длинный день. Я целиком и полностью ощутил прелесть жизни в Калининграде – самом западном, отдельном и очень необычном кусочке нашей страны. То, что дальше напишу, будет сказано не для того, чтобы кто-то в Сибири или на Дальнем Востоке позавидовал. Ни в коем случае. Но в то же время приятно рассказать о преимуществах географического положения и образа жизни, которые даёт это географическое положение. Вчера утром с приятелями, двумя семейными парами, сели в автомобиль и съездили пообедать и погулять в Литву, в маленький курортный город Паланга. Выехали в 9.30 утра, вернулись в 8 вечера. Можно было поехать совсем рядом, в Светлогорск или Янтарный, но захотелось немножко большего, захотелось путешествия, которое укладывается в один день. Захотелось других видов.

Через сорок минут мы уже ехали по национальному парку Куршская коса. Для тех, кто не знает, Куршская коса – удивительное место, чудесное творение природы: узкая полоска суши, состоящая в основном из песчаных дюн между Куршским заливом и Балтийским морем, протяжённостью более 100 км. Половина косы принадлежит России, половина – Литве. Ехать по косе приятно, дорога хоть и узкая, но движение на ней не оживлённое, так как за въезд в национальный парк нужно платить. Когда-то, чтобы дюны не двигались, коренные жители засадили косу соснами и ольхой. Воздух на косе совершенно особый. И очень много птиц. Через час с небольшим после выезда из дома мы уже были на литовской границе, а через два часа – в Литве. На литовской территории пейзаж резко меняется. Всё гораздо более ухоженное и, что называется, прибалтийское. На территории Калининградской области нельзя увидеть того, что ожидаешь увидеть в Прибалтике: сушащихся вдоль берега залива растянутых на шестах сетей, рыбацких деревянных лодок, стоящих вверх днищем, и аккуратных, скромных, приземистых, длинных рыбацких домиков. Сразу после границы проехали малюсенький городок Нида. В нём долго жил и работал великий и могучий Томас Манн. На льду залива, как пингвины, стайками, а то и целыми колониями чернели дождавшиеся корюшки рыбаки, которые ради этих пахнущих свежим огурцом рыбок готовы каждый год рисковать жизнью на льду залива. Льдины регулярно уносит, потом их с большим трудом разыскивают и снимают с льдин вертолётами, каждый год выходит пугающая статистика гибели рыбаков в холодных водах. Но ничто этих безумцев остановить не может. Там, где коса закончилась, нашу машину принял на себя паром и через неширокий пролив доставил в Клайпеду. От Клайпеды 25 километров хорошей живописной дороги – и мы в Паланге.