Елена Сазанович - Циркачка (киносценарий) Страница 4

ВИКА: Ты прав, ВЛАД, мне ли тягаться с таким совершенством.

ВИКА снимает с Влада газетную шляпу, разглаживает ее. Разворачивает газету, читает. И внезапно бледность покрывает ее постаревшее личико. Ее руки слегка трясутся. Ее губы в ярко красной помаде дрожат.

ВИКА(бормочет): А впрочем, этим и должно было все закончится.

Друзья переглядываются.

ГРИШКА: Ты о чем, ВИКА?

ВИКА пожимает плечами и почему-то особенно внимательно разглядывает НИКОЛАЯ.

ВЛАД: Ты о чем, ВИКА?

Он выхватывает газету из рук Вики, вертит ее, даже нюхает и пробует на вкус.

ВЛАД: По-прежнему, всего лишь обрывки нашего грязного мира. Так же пахнущие гарью и водкой, и такие же горькие на вкус, как и типографский шрифт.

ГРИШКА осторожно забирает газету и сквозь очки внимательно ее изучает. И его взгляд становится неподвижным. И очки сползают на толстый нос. Он читает вслух дрожащим голосом:

ГРИШКА: «Сегодня погибла известная воздушная гимнастка Капитолина Стрельникова, выполняющая сложные акробатические номера под куполом цирка. Она провела на арене около 25 лет».

НИКОЛАЙ тупо уставился на газету. ГРИШКА протянул ему статью, но тот отклонил его руку:

НИКОЛАЙ: М-да, жаль. Она действительно была хорошей циркачкой.

На него уставились, как на бесчувственного чурбана.

ВИКА(скривив ярко накрашенные губы): И это всё?

НИКОЛАЙ не выдержал и аккуратно носовым платком вытер у нее на лице губную помаду, размазанную за контуром губ.

ВЛАД: И это всё, ПАГАНИНИ?

Все недоуменно переглянулись.

ГРИШКА (стукнув себя по лбу): А ты ведь и впрямь был ПАГАНИНИ.

ВИКА: Ну, конечно, конечно! Как же мы забыли!

ВИКА оживилась, встряхнула НИКОЛАЯ за плечи.

НИКОЛАЙ: Вы ошибаетесь, старики. Николо ПАГАНИНИ – это знаменитый итальянский скрипач и композитор. Один из основоположников музыкального романтизма. Блестящий виртуоз. Вы, видимо, плохо разбираетесь в истории музыки… А я всего лишь пианист, поигрывающий вечерами в этом ресторанчике дешевенькие мелодии и получающий за это деньги. Иногда выпадают неплохие чаевые. Я даже никогда не был в Италии и, наверное, уже не буду. А от ПАГАНИНИ у меня осталось лишь имя. Но гораздо проще, чем Николо. Меня зовут просто Коля, нет, Кольша, вот, пожалуй, и все. (НИКОЛАЙ театрально поклонился).

ВЛАД (скривившись): Спасибо за музыкальную грамоту. Я и понятия не имел о таком музыканте. Впрочем, он действительно в прошлом.

ВИКА (почти плача): И это всё, что ты хочешь сказать? И это… Это всё?

НИКОЛАЙ: Ну, всегда жаль, когда несвоевременно умирают. Не каждый добровольно полезет под купол цирка, да еще без страховки. Она сама так захотела. И при чем тут мы?.. Ты, ГРИШКА, не станешь же прыгать с моста. И ты, ВЛАД, пить не бросишь, потому что живешь только благодаря тому, что каждый вечер надираешься, как свинья. Да и ты, ВИКА, вряд ли пошлешь к черту обшарпанную сцену и станешь торговать фруктами на базаре, где, кстати, можно запросто познакомиться с каким-нибудь приличным грузчиком. Так что… Воздушные полеты – по желанию. Это же не по приказу. Это всего лишь прихоть одной циркачки. Я, как и вы, вряд ли полезу куда-нибудь без страховки… У меня, кстати, всегда при себе страховой полис.

Друзья сидели, опустив головы, и демонстративно не смотрели в сторону НИКОЛАЯ.

ГРИШКА: Она любила гулять по моим мостам. Она считала, как и я когда-то, что мосты – это тоже риск. Иначе, зачем их вообще строить.

НИКОЛАЙ: Это неудивительно. Циркачи, особенно циркачки не боятся риска. Я, старик, не циркач, так что извини. И не ПАГАНИНИ я тоже. Так что, извини вдвойне. (Пытается хлопнуть Гришку по плечу).

ГРИШКА уклонился от хлопка. И тяжело поднялся. Поправил свои безвкусные золотые очки. Почесал лысину.

ГРИШКА (неуверенно): Ну я пошел. Мне пора. У меня еще куча дел. Заказали новый проект.

ВЛАД попытался вскочить с места, но ему о легкости оставалось только мечтать. Он опрокинул стул и стал суетливо засовывать в сумку всё, что лежало на столе: пустые пачки сигарет, кошелек, салфетки. На ходу глотая бутерброды и запивая пивом. Пиво стекало по его небритому подбородку. Надел даже Гришкин пиджак.

ГРИШКА тут же его снял.

Наконец ВЛАД резко застыл и в упор посмотрел на НИКОЛАЯ.

ВЛАД (заплетающимся языком): Имя у нее было интересное – Капитолина.

НИКОЛАЙ: Ты прав, старик, чудовищное имя. Ее родители, наверное, с ума сошли – так произдеваться над новорожденной.

НИКОЛАЙ поморщился и перевел взгляд за окно.

За окном хлестал ливень.

Друзья с нескрываемым презрением смотрели на НИКОЛАЯ.

Он поежился от их пронзительных взглядов.

ГРИШКА подхватил шатающегося Влада под руки и направился к выходу.

НИКОЛАЙ остался с Викой наедине. Она встала, положила руки на его плечи, заглянула вглубь его глаз.

ВИКА: Этим и должно было закончиться, Коленька.

НИКОЛАЙ: Всё этим заканчивается, ВИКА, днем раньше, днем позже. Какое это имеет значение.

ВИКА: Нет, Коленька, я не про это. Всё закончилось не только для нее. Неужели ты так и не понял. Что всё просто закончилось. И уже никогда ничего не исправить.

НИКОЛАЙ: И, слава Богу! Может, это самое лучшее, когда ничего нельзя исправить. Когда не остается выбора. Выбор слишком мучителен. Я не хочу больше мучаться.

ВИКА молча скрылась в глубине маленькой сцены.

Официант Петя возник с отутюженным, вычищенным плащом, переброшенным через плечо. И Николаю помог его одеть.

ПЕТЯ: У вас хороший плащ. Сейчас таких не делают. У вас, наверное, очень хорошая жена.

НИКОЛАЙ: Она замечательная женщина.

ПЕТЯ: Вы домой?

НИКОЛАЙ: А куда же еще, Петя? Конечно, домой. Если бы ты знал, как я соскучился по дому.

ПЕТЯ: Вас же не было всего пару часов…

НИКОЛАЙ: Это так много. Как это много, Петя. Ну, привет!

НИКОЛАЙ машинально засовывает газету в карман. И решительным шагом покидает ресторанчик.

Улица. Поздний вечер. Дождь

НИКОЛАЙ выходит на улицу, подставляет лицо дождю, жадно вдыхает воздух. И ускоряет шаги, уткнувшись носом в асфальт. Он почти бежит по мокрой дорог. Пытается на ходу закурить. Вытаскивает из плаща сигареты. Газета вываливается из кармана и плавно опускается в мутную лужу с разноцветными бензиновыми разводами.

В луже смеется лицо рыжей конопатой девчонки, обрамленное черной рамкой.

НИКОЛАЙ вглядывается в ее лицо. Наклоняется, чтобы поднять газету, окурок падает в воду. Бензиновая лужа вспыхивает. НИКОЛАЙ одергивает руку. успевая прожечь улыбку девчонки. НИКОЛАЙ тут же одергивает руку.

Он резко поворачивается и бежит в другую сторону.

Подъезд дома

НИКОЛАЙ тяжело поднимается по лестнице.

Останавливается возле квартиры.

Его рука ложится на кнопку звонка. Опустив голову, он застывает в неподвижной позе.

Наконец рука со всей силы надавливает на кнопку звонка.

Открывается дверь. На пороге – высокий, сутулый человек. Совсем старый, в потрепанном длинном джемпере.

НИКОЛАЙ (не поднимая головы): Здравствуйте, учитель.

УЧИТЕЛЬ жестом руки пригласил войти.

Прихожая квартиры Учителя

Прихожая напоминала коридор консерватории. На стенах – огромные фотографии известных композиторов, музыкантов.

УЧИТЕЛЬ молча направился вглубь длинного коридора. Его руки, иссохшие, почти прозрачные, покорно свисали вдоль тела.

НИКОЛАЙ шел за ним с опущенной головой, машинально уставившись на его стоптанные, рваные тапки.

УЧИТЕЛЬ резко обернулся и столкнулся с ним взглядом.

УЧИТЕЛЬ (властно): «Покажи руки!»

Он долго и внимательно разглядывал кисти рук НИКОЛАЯ, неровные, длинные пальцы.

НИКОЛАЙ вновь опустил голову. И втянул голову в плечи. Его руки бессильно упали. Его пальцы сжались в кулаки.

НИКОЛАЙ (обреченно): Уже поздно.

УЧИТЕЛЬ (так же властно): Еще не поздно.

НИКОЛАЙ схватился за голову. И слегка покачнулся.

НИКОЛАЙ: УЧИТЕЛЬ! Ну, почему всё так, учитель?

Комната квартиры Учителя

Типичная комната интеллигента. Стеллажи с книгами вдоль стен. Столик-бюро. Фортепиано.

УЧИТЕЛЬ небрежно, почти вызывающе, со всей силы открыл крышку рояля. Она хлопнула. И неожиданно сверху, с полки над роялем, посыпались ноты, книги, исписанные листы. Они падали на учителя. И он ёжился от ударов. Затем взъерошил свои седые лохматые волосы, растерянно улыбнулся и виновато посмотрел на НИКОЛАЯ. Он выглядел нелепым, маленьким по сравнению с черным, чопорным инструментом. И почти смешным – в потрепанном вязаном джемпере и стоптанных тапочках.

НИКОЛАЙ подошел к окну.

За окном шумел дождь, шумели машины, шумела дешевая эстрадная музыка из соседней квартиры.

Вдруг эти шумы перебила настоящая музыка. Сильные звуки, властные аккорды. НИКОЛАЙ резко обернулся и увидел своего учителя.

Он был прекрасен в этот миг. Молодой, горбоносый, с гордо поднятой головой. Голубые глаза, устремленные вдаль. И ни единой сединки в густых волосах. В черном смокинге и «бабочке», плотно прилегающей к белому, накрахмаленному воротничку. Его длинные волосы мягко спадали на плечи. И его руки, сильные, жилистые, свободно и легко бегали по черно-белому полю. И рояль казался жалким по сравнению с учителем. С его сильной музыкой. НИКОЛАЙ вновь резко повернулся к окну. Шел дождь, носились автомобили. И слышалась музыка учителя.