Виктор Мануйлов - Черное перо серой вороны Страница 40

Аркадий Степанович уперся кулаками в стол, заговорил хриплым голосом:

– За минувшую неделю никаких достаточно резонансных происшествий не произошло. Кроме тех, которые вам достаточно известны. Мы не стали педалировать теперешние обстоятельства, и происшествие как бы рассосалось само собой. Если в процентах, то количество квартирных краж уменьшилось. На прошлой недели обокрали одного ветерана ВОВ, забрали ордена, а самому нанесли тяжкое увечье достаточно тяжелым предметом. Он, значит, нас защищал, а его это самое… какие-то сволочи. Ветеран в данное время находится в больнице. Идет следствие. По всем данным – работали гастролеры. Что касается этой самой… «Лиги спасения России», так ее нет и не было. Чистая выдумка. Во всех остальных вопросах наше подразделение полиции идет в ногу со временем в соответствии с указаниями высших органов власти. Провели чистку рядов и сокращение штатов: двух человек отправили на заслуженную пенсию, одного уволили по собственному желанию в связи с переменой места жительства. Остальные достаточно соответствуют предъявляемым нормам и гордому имени полиции. А также увеличение зарплаты… Работаем над пресечением хулиганских элементов и повышением культурного уровня. А также недостаточно адекватных межнациональных отношений.

Выпалив все это, Купчиков перевел дух, из-под лобья оглядел стол. Никто не шелохнулся.

– У тебя все, Аркадий Степанович? – спросил Чебаков.

– Да вроде как бы все, – пожал полными плечами начальник полиции, полез в карман, вытащил большой измятый платок, отер им лицо и шею, трубно высморкался, снова засунул платок в карман. Сел.

Шелестел под потолком вентилятор, перемешивая горячий воздух. Люди потели, откровенно поглядывали на часы.

– Итак, – встрепенулся Чебаков. – Итак, наша полиция в лице, так сказать, ее начальника, заслуживает положительной оценки. Хотелось бы услышать несколько слов от начальника городского ЖКХ. Достаточно много нареканий, Григорий Абрамыч. Да. Очень достаточно много. Я уже отмечал. Пора уже браться, засучив рукава.

– Да что же я поделаю? – воскликнул плачущим голосом вставший неподалеку от мэра круглый, невысокий человек. – Разве можно что-нибудь поделать при таком финансировании! С одной стороны – не повышай платежи! С другой – откуда взять деньги? Я уже тысячу раз говорю одно и то же, одно и то же – и все без толку. Нас кто только не ругает, разве что глухонемые. Старые дома, построенные при царе Горохе, разваливаются, собственники жилья не имеют средств для их ремонта, а виноват Рубинштейн. Так поставьте на мое место кого-нибудь другого! – воскликнул докладчик со слезой в голосе и тоже отерся платком.

– Ну что ты, Григорь Абрамыч, – заворковал Чебаков. – Не надо нервничать. Надо проявлять инициативу. Искать средства. Привлекать частные инвистиции, использовать общественность. Сейчас общественности придается достаточно большое значение. Потому что мы строим гражданское общество, а без привлечения общественности его не построишь. Азбучная истина. Да. Так вот, считаю, что этот вопрос остается открытым. Мы им займемся в рабочем порядке. А теперь… – Чебаков глянул на часы и закончил: – На этом наше заседание считаю закрытым. Все могут быть свободны.

Заскрипели стулья, чиновники потянулись к выходу.

Глава 24

В ту же пятницу ранним утром на платформу станции Угорска из московской электрички вышел молодой человек во всем белом: джинсах, футболке, кроссовках, и даже бейсболка с длинным козырьком была белой, если не считать какой-то эмблемы, чернеющей на ней этаким пауком. Молодого человека отличали высокий рост, лохматые волосы и борода с усами, между которыми краснели сочные улыбчивые губы. Через плечо его висела спортивная сумка, не слишком тяжелая, но, на первый взгляд, все-таки и не пустая. Молодой человек огляделся, заметил, что все бывшие пассажиры направляются в одну сторону, и двинулся вслед за ними. На тенистой дороге, где пахло травой и сосновой живицей, он догнал пожилую женщину, тащившую, перегнувшись на одну сторону, тяжелую сумку, и предложил ей свою помощь. Женщина поначалу отнекивалась и даже оглядывалась, как бы ища защиты, но весь народ уже прошел, и на дорожке они оставались вдвоем. Да и молодой человек, такой улыбчивый, такой приветливый и вежливый, через минуту рассеял ее подозрения и она доверила ему свою тяжелую сумку, однако известив его, – в надежде на понимание и сочувствие, – что едет к больному внуку и везет ему кое-каких московских гостинцев.

– Так вы живете в Москве? – искренне удивился молодой человек, будто он попал на край света, где встретить москвича практически невозможно.

– В Москве, сынок, в Москве, – подтвердила женщина. – Да вот дочка у меня вышла замуж за местного. – И пояснила: – Учился он в Москве, там они и познакомились. И сошлись. Два года мотались по квартирам, не расписывались… Нынче какие времена – сам знаешь: сойдутся, разойдутся – им трава не расти. Одни удовольствия. Ну, родила она, дочка-то моя, значит, сына. А зять, к чести его надо сказать, оказался человеком порядочным, не бросил ее с ребенком-то. Расписались они, свадьбу сыграли – все, как положено. А квартиры, – сам небось знаешь, сколько они у нас, в Москве-то, стоят, – нет ни у нее, ни у него. А у родителей жить – ни-ни. Вот и решили, чем так, то лучше в этом Угорске, но в своем собственном жилье… Мать у него жила тут в пятиэтажке, да померла, а квартира осталась, – поведала словоохотливая женщина. – А ты-то чего сюда? Или тоже к родственникам?

– Нет, мамаша, я по работе. Журналист я, в газете работаю. Вот направили сюда в командировку. Сказали, что тут какие-то лиги объявились, лозунги националистические пишут на стенах, народ будоражат… Ничего не слыхали?

– Как же, как же, слыхивала. Зять-то мой на этом самом комбинате работает, который в частной собственности находится, а хозяин… вот забыла его фамилию, прости господи! – вот уж полгода ни гроша своим работникам не платит. Ну, ребятня и написала что-то, не поймешь что, потому как отцы их и матери на этом комбинате работают – сами понимать должны. Поживи-ка полгода без гроша в кармане – каково это? То-то и оно. А у людей дети, их обуть-одеть надо, школа на носу, учебники каждый год новые, цены растут. Бог знает что, – прости господи, – с этими учебниками! – воскликнула женщина, всплеснув руками. – В наше время такого не было. Из года в год учебники передавали из класса в класс, и ничего, выучились, не хуже других. А тут не могут договориться, кто кого победил на той же, скажем, Курской дуге – наши ли немцев, или немцы наших. И вообще поговаривают, что если бы не американцы, нам бы никогда войны той не выиграть. А нам откуда знать, так ли, нет ли. Вчера говорили одно, теперь говорят, что это была, мол, советская пропаганда – вранье да и только. Сегодня говорят другое – тоже поди врут. Вот и не веришь никому.

– Да, болтают всякое, – согласился молодой человек.

– А ты из какой же газеты-то будешь? – спросила женщина. – Я уж их и не читаю: все одна болтовня, что по телевизору, что в газетах. Нигде правды нет. У нас в Москве-то еще пенсии более-менее ничего, спасибо бывшему мэру, а в провинции люди на гроши живут. Разве что огород – он и спасает.

– Работаю я в газете, которая называется «Дело». Раньше, то есть до революции, в России не было такого понятия – бизнес. Дело! Деловой человек! «Дело Артамоновых» Горького… Читали небось?

– Как же, как же, читала. По программе в школе проходили. Да что ж поделаешь: время такое, что куда ни глянь, одни нерусские заправляют, вот и выдумывают всякие нерусские названия: менеджер, риэлтер и прочую чепуху. Язык сломаешь.

– Ну так уж одни нерусские? – засомневался молодой человек, вспомнив почему-то сразу же своего начальника отдела Иванова.

– Так если и русский, тоже ничуть не лучше. К Сталину небось с иностранными словами не лезли. При нем всякий знал, что делать, а тут – говорят одно, а делают совсем другое.

– Ох, мамаша, желчный вы человек, – рассмеялся журналист.

– Поживешь с мое, сам таким станешь, – философски заключила женщина и возвестила, останавливаясь возле пятиэтажки: – Вот и пришли. Вон на втором этаже пеленки висят… Видишь?

– Вижу.

– Там-то мои и живут. Тесновато, конечно, но все-таки свое. Спасибо тебе, мил человек. А если тебе надо на комбинат, так это вон туда, – махнула женщина рукой в сторону сквера. – Видишь церковь? Вот сразу за ней этот комбинат и находится.

– А не знаете ли вы, мамаша, где здесь гостиница? А то сумку оставить – и то негде.

– Гостиницы тут нету никакой, мил человек. Был, говорят, когда-то Дом колхозника… – И пояснила: – Это когда колхозник в район по каким-нибудь делам приезжал, так в этом доме селился. Не пять звездочек, конечно, но дня на два-на три крыша над головой имелась. А сейчас нет ничего. Туристы сюда не ездят, показывать здесь нечего: кругом леса да болота, колхозы повывели, ничего другого не создали. А насчет переночевать, так это я у дочки могу спросить. Давай поднимемся наверх, раз уж ты взялся мне помочь, а то мне по лестницам тяжело подниматься, там и узнаем.