Елена Вернер - Ты – моя половинка Страница 41

Зашелестел газетой высокий господин в зеленой шляпе. Подросток открыл банку колы с характерным пневматическим звуком, отпил и побрел восвояси.

Объявили посадку на рейс 8114, его рейс, но Марсель не двинулся с места. Ему не хотелось улетать. Он готов был все отдать, чтобы не лететь сейчас никуда, не вставать с этого кресла! Пусть все провалится в тартарары, не важно! Его пригвоздило к сиденью неведомой силой.

В кармане запиликал телефон. «Дороти Тревел» – высветилось на дисплее. Прежде чем поднять трубку, Марсель успел усмехнуться: он так и не переименовал ее в своей телефонной книжке.

По пятницам и вторникам Инне выдавали расписание на ближайшие дни. Во вторник она взяла лист уже привычно, без трепета. Вечером – рейс в Курган, туда и обратно, а в четверг – Париж. Инна обрадованно улыбнулась.

– Париж! – рядом с ней выдохнула белокурая девушка, глядя в свой лист.

– У меня тоже. Значит, вместе полетим? Я Инна.

– Женя, – приветливо отозвалась блондинка.

В Курган слетали без происшествий, спокойно, и утром так же вернулись обратно. Всю среду Инна провела дома. Вдруг надумала сделать маску на лицо и волосы, понежилась в пенной ванне, намазалась кремом. Хотелось чувствовать себя красивой.

– Для кого чистишь перышки? – поинтересовалась мама, Алевтина Сергеевна.

Инна пожала плечами:

– Для себя.

Ей пришло в голову, что неплохо бы выбрать платье… Но о каком платье может идти речь, когда вся ее жизнь проходит в форме, красной летней и синей зимней. Тогда она нашла в недрах шкафа туфли из черного бархата с лаковыми каблуками. И накрасила ногти пастельным тоном. Это единственная вольность, которую может позволить себе стюардесса.

Не зная, чем себя отвлечь от навязчивых мыслей о предстоящем полете, Инна отыскала на полке томик Ахматовой. Пальцы сами открыли страницу ближе к концу. «Реквием». Инна любила это произведение и одновременно ненавидела. Потому, что не могла закрыть поэму на середине. Потому, что все, там написанное, било прямо в грудь, больно царапало по самой душе, и рана начинала болеть, саднить. Потому, что все описанное было отчего-то так знакомо самой Инне, будто она сама вместе с автором пережила эти страшные времена репрессий, стояла в тюремных очередях, не смыкала обожженных слезами глаз и видела такие же глаза всюду вокруг. Глаза, глаза, тысячи глаз, познавших горе и ужас.

Инна прочла поэму дважды, вся содрогаясь под теплым одеялом, словно стояла на холодном ветру со снегом. И заснула, зажав книгу заледеневшей рукой.

Перелет в Париж был суматошным, пассажиры, как назло, попались требовательные и капризные, пару раз между ними даже вспыхивала ссора, и Инне пришлось разрешать ситуацию. Поразительно, как людям иногда нравится затевать скандал. Сама она всегда предпочитала до последнего молчать, чтобы не нарываться на грубость.

Бородач из четырнадцатого ряда трясся еще до взлета.

– У вас все в порядке? – поинтересовалась она, замечая его бледность, особенно контрастировавшую с чернотой волос.

– Я… У вас есть водка?

Все ясно. В глазах плескался страх. Пассажиры, боящиеся перелетов, встречаются почти на каждом рейсе. Пришлось с сочувствием пообещать, что водку она принесет чуть позже.

После нескольких бутылочек из дьюти-фри бородач впал в полубессознательное состояние, периодически что-то вскрикивая. За ним глаз да глаз нужен, подумала Инна, а то такие пассажиры всегда незаметно перерастают в проблему.

Тысяча различных мелочей отвлекала ее весь полет. Женя, оказавшаяся на редкость веселой спутницей, вполголоса сыпала шутками и меткими замечаниями, так что Инна давилась от смеха. Долетели в очень приподнятом настроении.

Убрав салон после пассажиров, Инна решила прогуляться. До Парижа ей не доехать, через два часа обратный рейс. Ну хоть не стамбульские одиннадцать минут, успеет пройтись по аэропорту «Шарль де Голль». Она столько о нем слышала, так мечтала, что когда-нибудь прилетит сюда, а дальше – Лувр, Нотр-Дам, остров Сите, Сена, Эйфелева башня и, конечно, несравненный Монмартр… Увы, сегодня придется довольствоваться только аэропортом.

И все равно настроение было замечательное. В животе поселилось прохладное облако и шевелилось от легкого приятного волнения.

– Собралась прогуляться? – Женя вслед за ней спускалась по трапу.

– Да. Пройдусь немного…

– Жалко, что мы скоро улетаем. Я так мечтала тут оказаться, побыть подольше. Это же Париж! – На оживленном лице тараторящей Жени мелькал восторг. – А ты… совсем парижанка! Эта прическа… о, точно как у Мирей Матье! А еще я заметила, что у тебя глаза напоминают каштаны. Говорят, Париж всегда осенью пахнет жареными каштанами.

– Ну, сейчас весна…

– А мы еще вернемся, осенью, и поедим, да?

Инна с улыбкой кивнула. Женя была мила и непосредственна, но сейчас ей хотелось побыть одной. В аэропорту они разошлись в разные стороны.

В первом терминале было многолюдно. И безлико. Никакой это не Париж, это просто аэропорт. Здесь всегда один и тот же дух, несмотря на разные страны и континенты. Какая-то интернациональная зона, суетящаяся, с большим пустым пространством, блеском хрома, стекла и каменного пола, громким голосом диспетчерских объявлений на разных языках мира.

В животе у Инны что-то происходило, будто поселились диковинные птицы, большие, сильные, и сейчас неспешно разворачивали там свои разноцветные крылья. Ощущение не из приятных, но и неприятным его не назовешь, этакое волнение пополам с ожиданием.

«Чего я жду, – удивлялась Инна. – Обратного рейса? В нем не будет ничего примечательного, а больше и ждать нечего!»

Пару раз, увидев униформу стюардессы, к девушке подходили и спрашивали, как пройти к такому-то выходу, где регистрация на такой-то рейс… Инне хотелось стать невидимой, затеряться, раствориться, от таких вопросов она ощущала досаду, будто все это отвлекает ее от какого-то жизненно ей важного занятия.

Она смотрела на людей вокруг, тех самых, с которыми она никогда больше не встретится, прилетевших из разных концов земного шара – и сейчас разлетающихся обратно.

Усталая симпатичная женщина кормила ребенка, прикрыв грудь платком. На открытом плече у нее виднелась татуировка с дракончиком.

Бодрая старушка катила непомерно огромный чемодан и весело болтала по мобильнику, повторяя жизнерадостное итальянское «Си, си!»

Высокий господин в зеленой шляпе прошел, помахивая скрученной в трубку газетой.

Большое семейство выходцев с Ближнего Востока, цветастое, шумное, толпилось у стенда информации и верещало.

Японцы и китайцы, по своему обыкновению, фотографировали все вокруг: кадку с цветком, окно, балкон…

Инна засмотрелась на них и чуть не столкнулась с подростком с банкой газировки в руке.

– Pardon, – пробормотал он. Через пару шагов он кинул банку в урну, она зазвенела.

Инна побрела дальше. Сердце колотилось, будто она пробежала стометровку. То ли испугалась такого неожиданного столкновения, то ли… Девушка прибавила шаг. Ее шпильки касались плит пола с громким цоканьем.

По залу раскатывалось эхо объявления:

– Продолжается посадка на рейс 8114 Париж – Монреаль… Пассажиров просим пройти к воротам 12…

Инна остановилась у большого панорамного окна на улицу, тронув плечом ярко-красный автомат «Кока-колы». В висках застучала кровь. Инна обернулась и увидела кресло с металлическим сиденьем в дырочку, стоящее на отдалении от других и от этого какое-то одинокое.

Девушка присела, откинулась на спинку. Сиденье было теплым, как будто на нем только что сидел кто-то другой. Она судорожно вздохнула, и этот вздох был похож на всхлип. Плакать и правда захотелось невообразимо, слезы подбирались все ближе к глазам, пока не закипели у самых век. Инна запрокинула голову. Со стороны могло показаться, что она с увлечением разглядывает потолок.

Обратный перелет был невыносим. Пассажиры явно желали ее скорейшей гибели, а может, дело было и не в них. Боль сверлила голову, Инна все забывала, путала, непослушные пластиковые стаканчики норовили выскользнуть из немеющих пальцев. Ко всему прочему, она чуть не забыла перевести селектор в нужное положение, но даже не ужаснулась: хотя за такое нарушение светил либо огромный штраф, либо отстранение от полетов.

– Что с тобой такое? Кто-то украл настоящую Инну и заменил ее подделкой, – попробовала пошутить Женя. Но, увидев ее бледность и блестящие глаза, перепугалась: – Эй, правда, что такое?

– Голова ужасно болит, – едва ворочая языком, пробормотала Инна.

Женя быстро сбегала за аптечкой, померила давление, дала таблетку и оставила коллегу в покое.

После набора высоты Инне все же пришлось приступить к своим обязанностям. Она улыбалась через силу, ноги в проклятых туфлях ныли, и хотелось только одного: земли, Москвы, теплой постели и – забыться.

Маленькой шалунье Сесиль исполнилось уже три года, а Марсель все еще в точности помнил тот день, когда она родилась. Он сидел в аэропорту Парижа, когда позвонила Дороти, рыдающая в истерике.