Таня Кадзи - Русская гейша. Секреты обольщения Страница 42

После капитуляции Кихару возвратилась в разбомбленный Токио и устроилась на работу переводчицей в газету. Весной 1946 года она обращается в Министерство иностранных дел, чтобы получить хоть какие-то сведения о муже. Но ей там ничем не могут помочь.

После окончания войны дела в чайных домах плачевны. В Симбаси до войны проживало около 1200 гейш, сейчас их осталась лишь десятая часть. Но хозяйки делают все, чтобы дело возродилось. Множество американских военных начинают посещать чайные дома. Кихару приглашает Союз гейш поработать на таких вечеринках переводчицей. А днем она дает уроки английского языка молоденьким гейшам. Семья по-прежнему живет в деревне, и Кихару каждое воскресенье отправляется на переполненных поездах к ним, чтобы отвезти продукты и деньги. Сама она живет в маленькой комнатке чайного дома «Юкимура», с хозяйкой которого была дружна до войны.

В 1947 году к власти приходит социалистическое правительство Катаямы. Оно решает закрыть все чайные дома и рестораны. Люди выходят на демонстрации в знак протеста. Кихару посещает высокопоставленного чиновника и передает мнение гейш о таком безрассудном решении. Скоро все устраивается в пользу чайных домов.

Накопив денег, она покупает дом в районе Синагава и перевозит семью. В это же время объявляется ее пропавший муж. У него молодая жена-армянка, с которой он познакомился в Бирме, и две дочери-погодки от нее. Кихару стала считать себя вдовой после встречи с ним.

Она знакомится с предпринимателем К. Они начинают тайно встречаться, так как он женат. С его помощью Кихару открывает магазин кукол. На втором этаже селит свою семью. Через какое-то время Кихару решает расстаться с К., так как эта связь мучительна и бесперспективна.

Она встречает фотографа Н., который на десять лет моложе ее. Несмотря на сопротивление семьи, Кихару выходит за него замуж. Она продает магазин и покупает дом в районе Азабу. После свадьбы переезжает туда с сыном и мужем. Для матери и бабушки строит небольшой дом рядом. Открывает салон красоты.

Они живут несколько счастливых лет. Но ее близкие так и не могут смириться с таким браком и делают все, чтобы они разошлись. В 1956 году Кихару продает дом, расстается с мужем и уезжает в Америку.

Этот период ее жизни связан с частыми переездами. Вначале Кихару живет в Нью-Йорке и работает натурщицей в школе искусств, экскурсоводом на выставках, посвященных Японии, фотомоделью. Через несколько лет она открывает свой магазин японских товаров в Бруклине и забирает сына из Японии. Но после убийства президента Кеннеди в стране неспокойно и отношение к «цветным» оставляет желать лучшего. Кихару продает магазин и переезжает в Техас. Там она работает в университете, преподает японскую культуру, совмещает это с работой заведующей рестораном. Затем она переезжает в Джорджию, оттуда в Майами. И везде она читает лекции в университетах по японской культуре.

Через какое-то время Кихару вновь поселяется в Нью-Йорке. Она работает консультантом в опере и в 1974 году знакомится с молодым баритоном Эндрю. Между ними вспыхивает настоящее, сильное и глубокое чувство, хотя ему 25 лет, а ей – 60. Они были вместе десять счастливых лет, пока Эндрю трагически не погиб в автомобильной катастрофе. Через несколько месяцев после его смерти Кихару перенесла операцию по удалению опухоли.

Но до глубокой старости Кихару работала. Она по-прежнему была консультантом в опере, преподавала в школе для малоимущих детей, помогала в доме для престарелых».

Следующий день прошел практически в непрерывных занятиях. А вечером я оказалась на приеме в качестве гейши. Но на этот раз госпожа Цутида решила представить меня в двух обликах. Вначале я вышла к гостям вместе с другими ее девушками в образе традиционной гейши. И никто не заподозрил, что я русская. Но через пару часов, когда почти все мужчины выпили много саке и стали вести себя более шумно и раскованно, госпожа Цутида вызвала меня в служебное помещение. С улыбкой она открыла шкаф, и я увидела красный сарафан и белую расшитую крестиком сорочку. Сняв парик прически «симада» и смыв грим, я переоделась.

– А вот и инструмент, – сказала госпожа Цутида, подавая мне балалайку.

– Не мешало бы вам позаботиться и о русском угощении, – заметила я, беря балалайку и пытаясь настроить ее.

– Что ты имеешь в виду? – тут же заинтересовалась она.

– Почему бы к русской гейше не подать водку и бутерброды с икрой?

– О да! – тут же восхитилась она и, быстро подойдя к телефону, сняла трубку.

«Нет, все-таки она молодец, – подумала я, прислушиваясь к певучей японской речи. – Быстро сориентировалась».

Мое появление в новом облике вызвало определенное замешательство у мужчин и явный интерес. А когда я поднесла маленькие хрустальные стопки с ледяной водкой, они шумно выразили одобрение. Некоторые пытались говорить со мной, используя расхожие русские выражения типа «балалайка карашо». Причем они выговаривали «карасё», так как шипящие в японском языке отсутствуют. Я исполнила несколько народных песен. Затем решила научить гостей водить русский хоровод. Они бурно выразили готовность и встали в круг, взявшись за руки. Я заметила, как госпожа Цутида смотрит на все это с легким испугом. Но потом, видя непритворную радость гостей, сделала знак своим девушкам, и они присоединились к нашему кругу. Так как на этой вечеринке присутствовали только мужчины, то наш хоровод выглядел несколько странным. По кругу стояли сплошные темные официальные костюмы, между которыми выделялись несколько ярких цветастых кимоно гейш. Я стояла посередине с балалайкой в руках и объясняла, что делать. Потом заиграла «Метелицу». Мужчины начали смешно топтаться на месте, но я сделала знак одной из гейш, и она, быстро поняв, что от нее требовалось, дала направление движению. Я запела:

– «Вдоль по улице метелица метет, за метелицей мой миленький идет…»

И многие, к моему удивлению, начали подпевать одними звуками, весьма точно воспроизводя мелодию. Хоровод медленно двигался вокруг меня, улыбающиеся лица были повернуты в мою сторону. Когда я закончила, все остановились, не разнимая рук, и вопросительно на меня смотрели. Я поклонилась и захлопала. Мужчины ответили радостными возгласами и тоже начали хлопать.

– Многим понравился твой русский танец, – тихо сказала мне госпожа Цутида, когда мужчины разошлись по залу. – Сказали, что он прекрасно объединяет «ин» и «ё».

Ин и ё соответствовали у японцев китайским инь и ян, мужскому и женскому началам.

– У нас хоровод символизирует солнце, – заметила я.

– И хорошо, – сказала госпожа Цутида. – Главное, что мужчины довольны.

Около двух часов ночи веселье пошло на убыль. Я видела, что многие гости явно устали. Их глаза осоловели, руки непрерывно прикрывали зевающие рты. Я и сама чувствовала, что с удовольствием бы отправилась на покой. Но около трех ночи, когда мужчины начали расходиться, госпожа Цутида подошла ко мне и сказала, что небольшая компания желает продлить удовольствие от общения с русской гейшей. Я неприметно вздохнула и кивнула. Она пригласила пройти за ней. Я быстро попрощалась с гейшами, заметив, что они смотрят на меня явно недоброжелательно. Тогда я приблизилась и тихо проговорила:

– Сожалею, что больше не увижу вас. Через неделю я возвращаюсь в Москву.

И тут же их лица осветились улыбками. Еще бы! Опасная, как они думали, соперница скоро удалится из их коллектива. Я улыбнулась в ответ, поклонилась и отправилась вслед за госпожой Цутидой.

Помещение, в которое она меня привела, выглядело традиционно японским по сравнению с залом, в котором проходила вечеринка. Даже стены напоминали скользящие рамы сёдзи, обычно оклеенные полупрозрачной бумагой. А так как за ними находились источники мягкого красноватого света, то казалось, что это матовые окна, подсвеченные лучами заходящего солнца. Я знала, что мы находимся на двадцатом этаже современного здания и за окнами давно темно, но впечатление было именно таким. От этого освещения в комнате царил приятный розоватый полумрак. Посередине на толстых циновках стоял квадратный низенький столик. Вокруг него на полу уже расположились трое мужчин. Госпожа Цутида что-то сказала им и удалилась. Меня пригласили присесть. Я заметила, что на столе стоит початая бутылка водки. Разноцветные роллы лежали на плоском блюде рядом. Я устроилась между пожилым толстячком и худощавым парнем с густыми волосами, подстриженными в длинное каре. Напротив меня сидел мужчина средних лет с таким красивым лицом, что казалось, оно вылеплено рукой искусного скульптора. Вначале я немного растерялась. В своем красном сарафане, без белого грима среди мужчин, одетых в официальные костюмы, я чувствовала себя дискомфортно. Но тут увидела, что у толстячка рюмка практически пуста. Я взяла бутылку и подлила ему. Он оживленно закивал и предложил мне. Себе я налила на донышко и подняла рюмку. К моему счастью, все трое прекрасно говорили на английском. Мы выпили.