Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга I Страница 42

Пока Шахри накрывала на стол, Айша сидела возле племянника и всё никак не решалась задать ему самый главный вопрос, который затем сам слетел с её губ, прежде чем она успела подготовить себя к возможному ответу.

– Они живы?

С замирающим сердцем она впилась взглядом в лицо Магомеда, и та небольшая заминка, которая последовала за этим её вопросом, подтвердила самые худшие её подозрения.

– Мои родители… живы? – упавшим голосом повторила Айша свой вопрос.

– Нет, тётя… Их нет… уже давно… – ответил юноша, низко опустив голову.

Женщина закрыла лицо руками и разрыдалась. Все её страхи и обманутые надежды, все её бессонные ночи и тоска слились в этом безудержном потоке слёз, и Шахри, приникнув к её плечу, тоже плакала вместе с ней.

Ансар подошёл к жене и обнял её за плечи. Понимая, что никакие слова сейчас неуместны, он молча гладил Айшу по голове, словно она была маленькая девочка. Имран и Далгат молча стояли рядом, не зная, как вести себя в этой ситуации.

Наконец Айша усилием воли заставила себя остановиться и, помолчав минуту, попросила тихо:

– Расскажи обо всём!

Еда на столе так и осталась нетронутой, пока Магомед вёл свой обстоятельный рассказ о ссыльной жизни в киргизских степях.

Ровно два года суждено было Ибрагим-беку прожить на земле Киргизии, прежде чем он лёг в неё навсегда, а через пять лет и Парихан упокоилась рядом с ним. Сыновья их, смирившись с неизбежным, оставили надежду скорого возвращения на родину и принялись обживаться на киргизской земле вместе с такими же, как и сами, ссыльными, среди которых, помимо дагестанцев, было множество чеченцев и ингушей, карачаевцев и черкесов, адыгов, татар и даже немцев.

Постепенно на месте их вынужденного поселения возник посёлок, а затем и целый совхоз, насчитывавший около тысячи дворов и приусадебных хозяйств.

Не жалея сил, работали ссыльные люди, создавая себе условия для нормальной человеческой жизни, в которой должны быть пища, кров и уют. Насильственно отторгнутые от родных очагов, они строили себе новые, мало-помалу обрастая предметами обихода, вначале самыми необходимыми, а затем и из разряда получше. Такова уж человеческая натура. Сначала люди стремятся выжить, а выжив, устремляются к комфорту.

В числе прочего, комфорт предусматривал и тесное человеческое общение. Познав неимоверные моральные и физические страдания, ссыльные люди сплотились в общей беде и, невзирая на разность характеров, взглядов и верований, всегда были готовы прийти – и неизменно приходили – на выручку один к другому.

Помимо общей цели выжить, их объединяла и общая надежда, что когда-нибудь, в один прекрасный день они смогут возвратиться на родину.

Но годы шли, всё более и более прибивая их к чужому месту, а надежда не убывала, и они лелеяли её уже в отношении самого своего последнего возвращения. Не живыми, так хотя бы похороненными там!

Кавказ снился им в их красочных, разноцветно-ностальгических снах, пробуждение от которых несло разочарование и скорбь.

Да, их быт, благодарение Всевышнему, налажен. Но как унять мечущуюся душу, неудержимо рвущуюся туда, к горам! Помогали молитвы, приносившие душе смирение и покой.

Перед самой кончиной Ибрагим-бек обвёл домочадцев затуманенным взглядом и через силу произнёс:

– Я умираю… Не думал, что моя жизнь закончится на чужбине… да видно, так угодно Аллаху! Наверное, я что-то делал не то в своей жизни, вот Он и решил наказать меня, а заодно и вас…

Он замолчал, тяжело дыша, и затем продолжил в тишине:

– Земля большая… а место на ней для каждого человека лишь одно. И никто не может знать, где оно находится, это его место. Мы можем лишь молить Аллаха о снисхождении и милосердии к нам… Цените каждый миг даруемой вам жизни, цените то, что имеете сейчас, потому что можете лишиться этого в одно-единственное мгновение…

Ибрагим-бек умолк и закрыл глаза. Какое-то время в тишине слышалось лишь хриплое дыхание умирающего, но вскоре он снова открыл глаза и сказал:

– Возможно, это будет не скоро, но будет обязательно. Кто-то из вас непременно вернётся в Дагестан… Пусть он тогда поклонится за меня моей родной земле, и моим горам, и… – Он вздохнул глубоко. – И ещё… скажите моей дочери Айше, что я… простил её за то, что она совершила. В конце концов она имела право на собственный свой выбор! Да и, если честно, в глубине души я не очень-то желал её брака с этим Султаном!.. Передайте ей, что я всегда её любил и… гордился ею… несмотря ни на что… потому что она всегда была хорошей девочкой… И Шахри передайте мою любовь и моё благословение. Её муж достойный человек… хоть и большевик! Жаль, что я никогда уже не увижу их… Теперь ступайте, займитесь делами и… живите! А я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммад – Его пророк!

Сказав так, Ибрагим-бек закрыл глаза и затих, уйдя в молчание, из которого уже не вышел.

Потрясённые рассказом Магомеда, Айша и Шахри, не переставая, плакали. После десятилетий пугающей неизвестности они узнали, наконец, о судьбе близких, но известия не принесли радости, ведь большая часть родственников, включая родителей и братьев, так и осталась навечно в далёкой и чужой земле, и могилы их не будут навещаться потомками.

Айшу утешало лишь то, что Всевышний послал ей племянника Магомеда, который, отслужив в армии, тут же поспешил на родину. Он был как две капли воды похож на своего деда Ибрагим-бека, и Айша мысленно возблагодарила Всевышнего за такую милость.

Другие оставшиеся в живых члены семейства Ибрагим-бека, включая невесток и внучат, также получили разрешение вернуться в Дагестан, и в недалёком будущем всем им предстояло заново обживаться на земле дедов и отцов.

– А как называется место, где вы жили? – спросил у Магомеда Далгат, внимательно слушавший его рассказ и живо представлявший себе всю картину.

– Наше селение называется Джанги-Пахта, и живут в нём одни только ссыльные. Честно говоря, отношение к нам в целом было хорошим, нас особо не трогали, просто мы всё время были под контролем, хотя, правда, не жёстким. К примеру, надо кому-то из нас поехать в город, так мы писали заявление на имя коменданта, и он выдавал справку о разрешении, скажем, на три, пять или десять дней, и нужно было в обязательном порядке вернуться в указанный срок.

– А на войну брали? – спросил Ансар.

– Нет, вначале наших мужчин на фронт не забирали. Потом, уже ближе к сорок третьему, стали забирать. И тогда же нам стали выдавать паспорта, и некоторым разрешили вернуться на родину. Во время войны, правда, почти никто не смог выехать. Нашей семье, например, разрешили выехать только в пятидесятом году. Меня тогда сразу же призвали в армию, а все наши родственники пока ещё остались в Киргизии, надо ведь с хозяйством определиться, оно у нас большое. Пока продашь, то да сё… Я пока здесь буду обживаться, а они, иншаллах, постепенно тоже подъедут!

– Ты оставайся у нас! – попросила Айша.

– Спасибо, тётя, за приглашение, но я, скорее всего, переберусь в Каспийск, – ответил ей Магомед.

– Почему именно в Каспийск? – спросил недоуменно Имран, счастливый от того, что у него неожиданно появился брат, пусть даже и двоюродный.

– Да понимаешь, друг у меня там. Вместе служили и вместе сюда возвращались. Сам родом из Акуша, Рабаданом зовут. Вот договорились с ним, что после службы будем жить в одном городе. Он на заводе точной механики работает, обещал и мне помочь устроиться, говорит, что сейчас руки нужны. Вот только, говорит, не вздумай там признаться, что ты из ханского рода, скажи, что отец лудильщиком работал, ездил по всем республикам и семью с собою возил, вот и получилось, что ты родился в Киргизии, а не в Дагестане… Так и скажу.

– А кстати, – вспомнил Магомед. – Когда мы сюда ехали, то в поезде с нами ехал один аварец из Чоха, Исрапил. Интересную он нам рассказал историю про одного буйнакца. Забыл его фамилию! Так вот, этот человек когда-то был очень богатым, имел целое состояние, земли, фабрики. А потом Советская власть всё у него отняла, и когда он понял, что и его самого вот-вот арестуют, то не стал ждать, а тайком уехал из Дагестана, хотел через Баку добраться до Турции или Ирана. У него это не получилось, тогда он перебрался в Среднюю Азию и поселился там. И представляете, Исрапил случайно встретил его в Акмолинске!

– Так ведь это Магомедмирза Мавраев! – сказала Шахри. – Это он!

– Точно! – обрадовался Магомед. – Именно так его и называл Исрапил. Правда, как я понял, он там сначала жил под именем бывшего своего кучера, а потом, когда окончательно обжился в Узбекистане, снова взял своё настоящее имя. У него там своя мастерская по ремонту бытовых приборов. Жена у него татарка. Исрапил даже был у него дома…

– Как татарка? – удивилась Шахри. – Его жена самая настоящая аварка, да ещё и пятеро детей есть!

– Да вроде, по рассказам Исрапила, семью свою он был вынужден здесь оставить, когда бежал. А там, наверное, не смог долго оставаться один, вот и женился!