Марина Болдова - Шанс (Коммуналка) Страница 42

– Она жива?

– Нет. Ее убили три года назад. Ее и моего первого мужа. Как-нибудь потом, Аля, я тебе расскажу. Если захочешь. А сейчас – вот, посмотри, – Галина положила перед Алей папку, – Здесь дневники матери Эмилии Фальк Марты. Правда, девичьи. Последняя запись – день до свадьбы. Почитай пока.

– А откуда у Карташова эти дневники?

– Ему отдала их сама Эмилия, когда он решил заняться их фамилией. Карташов – специалист в составлении родословных. Читай. И посмотри остальные бумаги. Я пойду, накрою на стол.

«Галина права, ясности никакой. Может статься так, что у Эмилии родственники и за границей могут быть и здесь. Если, допустим, вышла замуж сестра-близнец ее отца Маргарита. Мало почему о ней ничего неизвестно? Она могла по какой-то причине порвать отношения с родными, например, без их согласия обвенчаться. Уехать в другой город, там нарожать детишек. И у Эмилии тогда есть или были двоюродные братья и сестры. И узнаем ли мы когда-нибудь о судьбе Марго, как ее называет Марта, неизвестно. Если я в своих видениях – Маргарита, то единственный способ что-то прояснить – это сеанс у Ядвиги», – подумала Аля, погружаясь в чтение.

Они сначала пили кофе с пирожками, говоря ни о чем, но, уже возбужденно перебивая друг друга. Чужой еще несколько минут назад Карташов, насыпая себе в бокал сахар, заодно бухнул целых три ложки и в Алин. Уловив тут же ее готовое сорваться с губ возражение, продолжая что-то доказывать, выплеснул содержимое в раковину, налил свежего кофе из турки и поставил перед ней. И опять насыпал туда сахар. Галина, усадив его на место, проделала всю процедуру заново. Наконец, Аля смогла сделать глоток обжигающего напитка. Вкусно было невероятно. Она смотрела, как Беркутов, кстати, единственный молчавший в этой компании, закидывает в себя один пирог за другим, нимало не волнуясь, что чередует мясные со сладкими. И пыталась вспомнить, что ее так задело при встрече с Эмилией Фальк. А ведь что-то было такое…

– Можно мне сказать? – она, как школьница над партой, подняла руку над кухонным столом. Все разом замолчали.

– Аль, ты что как ученица-то? – Галина рассмеялась.

– Да как-то само получилось. Я вот, что вспомнила. Это долго не давало мне покоя. Я видела Эмилию только раз в жизни. В тот день, когда ушла от мужа. Рано утром. Мне хотелось успокоиться, прежде чем ехать к подруге. Я присела в сквере на лавочку, и тут ко мне подсела Эмилия. Я не помню, чтобы она что-то говорила. А вот я… Я выложила про себя все. Но, это ладно. Она, уже уходя, произнесла одну фразу. Я даже из-за этого посчитала ее немного странной. «И все-таки вы на нее удивительно похожи», – сказала она. Я и думаю, на кого? На кого из знакомых Эмилии я похожа?

– Вот! Вот, что мучает меня с того момента, как я вас увидел! Невероятно! Но, точно! Сходство поразительное! – Карташов возбужденно копался в портфеле, который принес с собой, – Все смотрите! Вот оно! Аля, вспоминайте все! Откуда родом, кто мать, отец, бабушка! Такое сходство не может быть случайным.

Карташов в руках держал портрет моложавой женщины лет сорока.

– Вы знаете, кто это? Это – бабушка Эмилии, Виктория. Мать близнецов Яна и Маргариты! Этот снимок мне передал мой немецкий друг Курт Зигель. Он разыскал потомков родного брата Людвига Фалька, пра-пра-прадеда Эмилии. Немецкая ветвь оказалась очень крепкой, сохранившей семейные традиции и родословную. Вот к этим родственникам и приехал в семнадцатом сбежавший из России отец Эмилии Ян.

– И что, у Эмилии есть родные сестра или брат, он женился?

– Нет. Ян покончил жизнь самоубийством, как только почувствовал, что болен. Это случилось через год. И из России он бежал не от революции. Он не хотел, чтобы его жена Марта и дочь страдали из-за его болезни. Видимо, он уже тогда чувствовал, что не минует ее. Болен был и его отец, муж Виктории Александр. Он тоже расстался с жизнью добровольно.

– Давайте-ка сначала, по порядку, я уже ничего не понимаю. Кто чем болен, кто кого убил, – Беркутов жестом остановил Карташова.

– А по порядку вот как. В 1740 году один из братьев Фальк, Людвиг, уехал в Россию. Второй, Генрих, остался в Германии. Потомков у Генриха немерено, даже перечислять не имеет смысла. Я встретился с одним, тоже, кстати Генрихом. Он мне показал архивы, кстати, портрет Виктории привез с собой из России Ян, и поведал следующее. Ян, когда приехал в Германию, сразу признался, что болен и рассчитывает на помощь. Традиционно, в семье почти все медики. Но, даже собравшись все вместе, они были бессильны: клетки мозга при этой болезни невозвратимо разрушаются, и человек становится растением. Яна поместили в клинику, под постоянное наблюдение, но, однажды он все же нашел способ уйти из жизни. Он оставил письмо, из которого стало ясно, что и его отец, муж Виктории Фальк, бабушки Эмилии, Александр Борн тоже имел это же заболевание. И так же покончил с собой. А Виктория переписала своих детей Яна и Маргариту на фамилию Фальк, чтобы ничего им не напоминало об отце. Больше в письме ничего не было, кроме того, что он просил прощения у своей жены Марты и дочери Эмилии. Так, что никаких братьев или сестер у Эмилии с этой стороны нет. Только многочисленная дальняя германская родня.

– А почему никто из немецких Фальков никогда не интересовался российскими родственниками? – справедливо заметила Галина.

– При Советах-то? Это, практически, было невозможно.

– Хорошо, а позже? И сама Эмилия могла бы тоже навести справки. Не понимаю!

– Видимо, она была обижена на отца, бросившего их. Я думаю, о его болезни она ничего не знала, – Карташов помолчал, – И, похоже, болезнь передается только по мужской линии.

– И остается все так же невыясненным: почему я так похожа на Викторию? – Аля вернулась к мучавшему ее вопросу, – И, что случилось с Маргаритой?

– Про Маргариту, если получится, мы можем узнать из этих дневников, – Беркутов положил на стол жестяную коробку.

– Это что? – Галина осторожно открыла крышку и достала желтые листы, – Где ты это добыл?

– Это «добыл» не я, а Раков, ваш сосед, Аля. Это он достал из тайника коробку, думая, что там лежит что-то ценное.

– Подождите, но как он вообще узнал, что там тайник?!

– Аля, у меня для вас очень неприятная новость. Я даже не знаю, как сказать. Помните потоп в вашей квартире? Когда сосед сверху залил вас водой?

– Да. Пришел такой чернявый парень, кавказец, очень извинялся, потом сделал нам всем за свой счет ремонт. Причем здесь Раков?

– Это он организовал потоп и ремонт.

– Зачем? – почему-то шепотом спросила Аля.

– Чтобы вмонтировать камеры в ваших комнатах, – Беркутов поморщился, – Аля, все, что происходило с вами, записывалось на видео.

– Зачем? – еще тише спросила Аля, заливаясь краской.

Все потрясенно молчали.

– Беркутов, да за это сажать надо! – Галина возмущенно посмотрела на мужа.

– Подождите. Получается, что убийство Юли тоже заснято? – Аля понемногу приходила в себя.

– Да.

– И кто же это сделал? И почему?

– Убийца пытался открыть вашу комнату, Аля. А Юля, которая в этот момент оказалась дома, так как заболела, его увидела. За что и поплатилась. Кстати, убита она большим сувенирным ключом.

– Да, да. У нее на стене висел такой. С острыми краями, как у топорика. И надпись «Рига». Так, значит, им…Но, кто?

– Аля, пойдемте к компьютеру, я вам поставлю этот диск. Возможно, вы знаете этого человека, ведь это вашу комнату он пытался в тот день открыть!

– Идите, а мы пока попытаемся разобраться с дневниками, – Галина в нетерпении развернула сложенные пополам листы.

Аля смотрела на застывшее на экране монитора лицо и ничего не понимала. Хорошо, Раков полез в печь зная, что там может что-то лежать. Аля, возможно, во сне и вынимала кирпичи из нее, точно последовательность своих действий вспомнить она не могла. Раков, естественно, полюбопытствовал, что там лежит. А, вместо бриллиантов, нашел дневники в старой жестяной коробке с ангелочками на крышке. Вот разочарование-то! Про Ракова все понятно. Но человек на экране был Але незнаком.

– Нет, Егор, я вижу его впервые. А что другие? Раков ведь не один занимался подглядыванием за чужой жизнью? Кто-то же да ему денег на оборудование, это же не дешево.

– Да, финансировал его Василий Голод.

– Кто?! Голод? Ему это зачем?!

– Ну, во-первых, когда Раков пришел к нему с этим предложением, снять реальное кино, как сказал сам Голод, он хотел его послать. Но, узнав о том, кто поселился в квартире, передумал. Так уж получилось, что трое жильцов из пяти были ему знакомы.

– Да, действительно. Раков не в счет. Маринина он знать не мог, тот недавно в городе. Остаются трое. Я – жена его дружка. Вот от кого Буров узнал мой адрес! А я гадала, когда он ко мне однажды завалился! Поляков учился с ним в одном классе. А Юля?

– Юлю Фурцеву любил его сын Марк. Еще со школы. Когда-то Голод – старший просто уничтожил ее семью только потому, что она не приняла любовь его сына. Он подставил Фурцева под взятку, его взяли, дали срок. Юлю отправили к бабушке в район. Вместо элитного класса с английским языком – сельская школа. После школы – швейное ПТУ, из которого она сбежала на улицу зарабатывать деньги. Там ее и встретил недавно Марк. Они хотели быть вместе. Голод узнал об этом, приехал на квартиру к сыну, когда того не было, его поручный избил Юлю. Вывезли в лесок за город и бросили, надеясь, что она не выживет в такой холод. Выжила. Из больницы к себе домой ее забрала жена Качинского, она же ее и оперировала. Вовремя забрала. Голод ее искать уже начал, осознав до конца, чем ему грозит то, что она осталась в живых.