Ольга Погодина-Кузмина - Адамово Яблоко Страница 43

– Я знаю, что вы сами начинали как манекенщик и, наверное, сочувствуете людям этой профессии, – продолжала она. – Но наш холдинг – не благотворительная организация и не фонд помощи потенциальным безработным.

– Стратегию развития в нашей фирме принято обсуждать в рамках, определенных уставом, – он смотрел так, словно намеревался силой взгляда поджечь ее волосы.

– Да, знаю, что лично я являюсь всего лишь рядовым акционером и не могу диктовать условия, – пожала плечами Марьяна. – Но холдинг – ваш крупнейший заказчик. Безусловно, в ближайшее время я поставлю вопрос о вашей деятельности перед советом директоров. И вы, как руководитель, должны прояснить для меня некоторые пункты, чтобы я сознавала, какую позицию мне занять.

На его лице мелькнуло новое выражение – словно он понял нечто важное, не сказанное вслух.

– А именно, какие пункты нужно прояснить? – поинтересовался он, приняв вдруг свободную позу и вытянув в проход свои длинные ноги в ботинках с логотипом бельгийского дизайнера, вещи которого Марьяна также иногда покупала для себя.

– Не знаю, – ответила она, не одобряя вытянутых ног. – Подумайте сами. Подумайте над своими методами руководства, и к чему они могут привести. Я уважаю вас как специалиста, но многое мне непонятно. Может быть, мне вообще непонятно присутствие вашей фирмы в составе холдинга и даже в этом здании. Потому что специфика вашего бизнеса негативно отражается на нашем реноме.

Помолчав с полминуты, он поднялся, холодно кивнул.

– Мне так и не стала ясна суть ваших претензий, но я подумаю над этим.

– А я обдумаю необходимость нашего дальнейшего сотрудничества, – парировала Марьяна, чувствуя, что совсем уж перегибает палку, но не в силах сдержать свои чувства.

Позже она пожалела, что затеяла этот неприятный и слишком эмоциональный разговор с Дорошевским один на один, как будто все эти вопросы нельзя было вынести на еженедельное совещание. Но в этот день ей предстояла еще одна тягостная встреча – уже когда она собиралась домой, секретарша сообщила, что ее хочет видеть Сергей Сергеевич Сирож.

– Был тут рядом, думаю – зайду, обниму по-родственному. Что ж ты не приехала к нам на Рождество? Вместе бы разговелись, я тоже постился, – заявил он, и, не дав Марьяне опомниться, взял ее за плечи, и расцеловал троекратно в обе щеки.

– Мы с вами не родственники, Сергей Сергеевич, – проговорила она, отстраняясь.

Он изобразил на лице огорчение.

– Что, мой обратно что-то напортачил? А он говорит, вы отдохнули – дай бог каждому, ни в чем себе не отказывали. А посвежела, загорела – персик! Так бы и куснул.

Ей показалось, что он пьян, но затем в голову пришла почти неправдоподобная догадка – старший Сирож решил сам приударить за ней, уже не надеясь на сына.

– У вас какое-то дело ко мне? – спросила она, оставшись стоять и не предлагая сесть ему, делая вид, что разбирает на столе бумаги. – Я ухожу сейчас, я занята.

– У нас с тобой теперь всегда будут дела, дочка, – заявил он, с обычной своей бесцеремонностью усаживаясь в кресло и осматриваясь, задерживая взгляд на тех перестановках, которые Марьяна сделала в кабинете отца. – Так уж у нас все повязано одной веревочкой.

– Мы с вами решили, что все спорные вопросы будем обсуждать на совете директоров в феврале, – проговорила она, стараясь сохранять присутствие духа.

Сирож выразительно вздохнул.

– Совет советом, а ты скажи мне, дева, зачем ты моему парню голову морочишь? Он сам не свой явился, места не находит. Ну если не нравится тебе мужчина, зачем же с ним на море ехать? Были бы чужие люди – разошлись и забыли. А после всего, что у вас там было, уже так сходу не разрубишь. Знаешь, как в народе говорят: не та хороша, что хороша, а та хороша, что к сердцу пришла.

Справляясь с первым порывом негодования, Марьяна все же села на свое место за столом, показывая, кто хозяин в этом кабинете. Сирож смотрел на нее с каким-то задорным любопытством – мол, что ты мне ответишь, ну-ка, поглядим?

– Сергей Сергеевич, я ценю вашу заботу, – проговорила она наконец. – Но я не понимаю, о чем идет речь. Если вам так хочется копаться в грязном белье, могу сообщить, что на Бали мы с вашим сыном жили в раздельных комнатах и все свое время Антон проводил преимущественно в злачных местах. Если вы пришли упрекнуть меня, что я его соблазнила и бросила, то это даже смешно. Вы знаете, я совершенно не тот человек… А сам он просто не в состоянии никого соблазнить.

Обычно добродушное, хитроватое лицо Сирожа с плоским носом и толстыми губами на секунду застыло, сделавшись неприятным, как сувенирная африканская маска. Затем он натужно рассмеялся.

– Ох-хохонюшки, тошно без Афонюшки. Игнат-то тут, да уряд-то худ.

Она молчала, начиная по-настоящему злиться, и он поднял руки, махнул, как бы устраняясь от решения проблемы.

– Ладно, Марьяна, я не лезу в ваши дела! Вы уж взрослые детки, сами разберетесь… Поссорились – помиритесь. А насчет злачных мест ты права. Антону надо с этим поубавить ход. Я сам человек старой закалки, для меня семья – святое. Конечно, в наше время проще было удержаться, а сейчас тебе и сауны, и массажи, и красотки с силиконом… Тут нужна женская мудрость, чтобы привязать мужчину и отвлечь от пустяков. Верно говорят: мужчина голова, а женщина – шея… Вот чего я не могу понять, – добавил он, пристально глядя на нее, – это когда мужик интересуется другими мужиками. Ну или мальчишками. На курорты возит, в ресторанах угощает… Меня уж совсем посторонние люди об этом спрашивают. А я и не знаю, что отвечать. Что за отношения такие, если пацан младше его сына? Что ты сама-то об этом думаешь, чем это объяснить?

– Я очень тороплюсь, Сергей Сергеевич, – чувствуя, как заливается краской, ответила она. – Меня совершенно не интересуют эти вопросы… Кому-то нравится слушать и переносить сплетни, но мне всегда это было противно!

– А знаешь, отчего кот гладок? – подмигнул Сергей Сергеевич, нисколько не задетый ее словами. – Поел – да на бок… Ну, не буду тебя отрывать. И мне пора, пойду. – Снова потянувшись поцеловать ее на прощание, он добавил: – А оболтусу своему я выскажу, не сомневайся. Пусть прощения просит, раз виноват. У нас с этим строго.

Он вышел, и Марьяна едва удержалась, чтобы не швырнуть малахитовое пресс-папье в закрывшуюся за ним дверь.

Она так и сидела, сжав руками виски, пока секретарша не позвонила сообщить, что принесли отчеты коммерческого отдела, которые она ждала. Вместе с отчетами секретарша положила ей на стол конверт от Федора Дорошевского.

В конверте находились копии личного дела, резюме и характеристика Воеводина Игоря Николаевича, а также макет обложки глянцевого журнала, который должен был выйти в конце января.

Она подумала, что Дорошевский понял все слишком буквально, и даже собиралась позвонить ему и высказать суровое недоумение. Но ей тут же стало ясно, что будет умней обойти вопрос молчанием. В лице Фреда она обретала важного союзника в той борьбе, которую ей, возможно, рано или поздно захочется начать.

Вглядываясь в лицо на фотографии, красивое и холодно-порочное, как у греческих музейных идолов, Марьяна словно почувствовала прикосновение ледяного мрамора к своей груди. И, разрывая фотографию в мелкие клочья, она ощутила почти сладкое удовлетворение.

Глава вторая. Трудные дети

В самом деле, у Отца с Сыном есть некая общность единой для них природы, так что Сын равен по этой природе Отцу: ведь в Сыне нисколько не больше и не меньше человечности, чем в Отце.

Снег летел из-под колес, залеплял окна машины. В серой мгле промелькнули витрины Невского, блеснул шпиль Адмиралтейства, скелет Петропавловки выступил на влажном картоне неба, и открылась река под ноздреватым льдом. Город принимал путешественников в свои холодные объятия, пеленая в длинные рукава каналов, отрезвляя суровым дыханием.

Георгий легонько подтолкнул Игоря, задремавшего у него на плече.

– Просыпайся, заяц, приехали. Как ты, жив?

За день до отъезда мальчик подхватил какую-то желудочную инфекцию и неважно чувствовал себя в дороге.

– Температура комнатная, – пробормотал он сонно и, потягиваясь, взглянул в окно. – Ого, а здесь зима.

Леша поставил в прихожей чемоданы и ушел.

В квартире еще ощущался запах хвои, над зеркалом колыхалась гирлянда – напоминание о закончившемся празднике. Георгий снял ее и повесил Игорю на шею, пока тот стаскивал обувь, шатко балансируя на одной ноге.

– Так что, как живот? Дать еще таблетку?

Тот мотнул головой, моргая пустыми, блестящими со сна глазами.

– Дать мне сигаретку. И водки. И постельный режим.

– Кто-то собирался бросать курить, – напомнил Георгий, протягивая ему пачку.

– Бросай курить, вставай на лыжи – и вместо рака будет грыжа! – парировал тот довольно бодро.