Ильдар Абузяров - Курбан-роман Страница 43

– Угостить друга?.. Ты что, думаешь, у меня денег нет, и я сам не могу тебя угостить? Братан, ты за кого меня держишь? Ты что, совсем меня не уважаешь? – И он хвастливо доставал из своих раздутых карманов целую кучу монет, пускаясь в раз– гул. – Вот, смотри: для такого, как ты, братан, мне ничего не жаль. А свои гроши оставь при себе, сегодня я за все плачу.

Обычное бахвальство для подкрепления авторитета – ничего более. Но именно оно поддерживало меня на плаву. Я ведь устроился на эту работу не только потому, что мне, студенту, лишние карманные деньги не в тягость. Скорее, я хотел разобраться в психологии самих аппаратов. Сблизиться с ними. Вступить в сговор и стать самому их капитаном. У меня были гораздо более честолюбивые планы: открыть казино под названием “Фрегат "Санта-Мария"” и уже с помощью его объездить весь мир, все и вся посмотрев и примерив.

И на первом этапе, с гордостью спешу сообщить, я справился со своей задачей. Я разобрался в их системе изнутри, просчитал все с самых низов. Главное было подвалить в момент сытости и “пьяного благородства”. Cosa nostra forever. Мафия бессмертна.

Можно ли сказать, что я был вором? Скорее разбойником. Раз уж попал в компанию к таким сорвиголовам. С волками жить – по-волчьи выть. Кстати, о сорвиголовах. Ходил к нам один ненормальный игроман. Этот придурок являлся почти каждый день, вновь и вновь проигрываясь в пух и прах. И каждый раз он приходил со все более горящими глазами, а уходил все более удрученный. Такой контраст не заметить было невозможно.

Однажды я сжалился и сказал:

– Не ходи сюда. Не надо тебе.

– Да, я брошу. Но обидно же. Уже столько проиграл! – И он продолжал играть с маниакальным упрямством обреченной на близкий конец жертвы. Мученика, идущего на костер собственных страстей ради веры в “банк”. Иногда его взор пугал меня чрезмерной фанатичностью.

Впрочем, я сейчас не о нем. А о другом, да еще неожиданно разбогатевшем человеке: о себе любимом.

Куда я тратил прикарманенные бабки? Да прогуливал: на кино-пирожное, на дискотеки-мороженое. Но аппетит приходит во время еды, и стекающиеся ко мне небольшим ручейком из одного аппарата денежки превратились в могучую реку из тридцати с лишним аппаратов-источников. Эта страшная сила-река, поначалу лишь слегка подпитывавшая мои амбиции, в конце концов снесла мне голову. Я сорвался вместе с этим потоком еще и потому, что долгое время бедности держал себя в узде. А теперь, наверстывая упущенное, я бросился посещать увеселительные заведения: ночные клубы, бильярдные, боулинги. Подолгу засиживался в ресторанах и в результате поздно возвращался в общежитие, точнее сказать, ноги сами несли меня туда. Я шел, а в голове звенели монеты, щебетали девушки в бикини, шумело море шампанского.

Первым звонком, что это добром не кончится, была ссора с комендантом общежития. Ссора – это мягко сказано. Мы разругались вдрызг. Не знаю, что я там перчил по пьяной лавочке, но ребята на следующий день, помогая мне собирать вещи, заметили, что я переборщил и что с женщинами так нельзя. В итоге мне пришлось снять квартиру. И снял я ее, на зависть пацанам, в самом центре, в районе между ночным клубом “Берлин” и университетом. Чтобы они из окон аудиторий видели, как я на такси подъезжаю к парадной ковровой дорожке ресторана и прохожу мимо колючих кактусов и шелковистых швейцаров, всем своим видом показывая: учись, студент!

Второй звонок прозвенел, когда я увидел его глаза. Его изумрудные глаза, искрящиеся мужественностью, делали его безумно красивым, то есть безумным, а значит, красивым своей грозностью. Кому принадлежали эти глаза?

Мне неприятны мужчины с длинными, зачесанными назад волосами. Их собранные в хвостик липкие, жирные патлы напоминают хвосты ящериц. Безусловно, лысые мужчины в этом смысле тоже похожи на пресмыкающихся обитателей пустынь. Но вот что делать с теми, кто лыс, но у кого борода своей непокорной курчавостью заменяет волосяной покров, сравнимый с десятком так называемых хаеров?

– Ой, – сказал он так, будто ошибся дверью, его шепот был похож на перезвон деревянных китайских бирюлек, а сбивчивый, извиняющийся тон никак не соответствовал его внешности, – не подскажете, где здесь вход в кинотеатр?

– С торца здания, – подсказал я, а сам подумал: что делает этот мавр в толпе, среди делегатов всемирной ассамблеи, да еще на неделе японско-корейского кино, что может быть менее сочетаемым, чем японско-корейское, чем мавр с европейскими манерами?

К слову, мы с моей очередной пассией тоже собирались на этот фильм новомодного японского режиссера.

– Хорошо, – кивнул головой мавр, а сам, еще раз взглянув на автоматы, наверное, подумал, что на самом деле ничего хорошего нет. И этот его грозный взгляд показался мне тяжелым, как гроздья винограда. И как же он не сочетался с красными корсарскими шароварами, пестрой жилеткой, малиновым кушаком, татарской тюбетейкой. Не хватало разве что вазы в японско-китайском стиле.

Второй раз я его увидел в толпе у открытых дверей кинозала. Я уже кажется говорил, что был с девушкой – студенткой Института искусств. Мне было удобно пригласить ее на свидание в кинотеатр, где я, можно сказать, работал, – пусть она считает себя интеллектуалкой и искусствоведкой, но я тоже не дурак и бегать за ней по консерваториям не намеревался.

– Смотри, – сказал я, – самый настоящий мавр.

Мы всегда садились в последнем ряду для поцелуев, чтобы, оставаясь незамеченными, иметь возможность обсуждать других.

– Да, похож, – сказала девушка.

– Надо будет подойти к нему после фильма, и непременно в тюбетейке.

– Зачем?

– Увидишь, – шепнул я, и тут свет погас и начался фильм.

Это был скучный фильм под названием то ли “Шум моря”, то ли “Старик и море”. Сплошная лирика при полном отсутствии действия. Как и положено в высоком японском искусстве. Фильм был построен на диссонансе длинных, тягучих медитативных сцен и таких же медитативных, красивых, но максимально коротких сцен, промелькнувших после смерти героя. Мол, цените жизнь, пусть даже она кажется вам скучной, умейте наслаждаться, ибо после смерти вам мало что останется.

Вот я и старался наслаждаться. После фильма поравнявшись с мавром и сжав ладонь в кулак, я вместо “Но пасаран” громко выкрикнул “Аллах акбар”. Мавр посмотрел внимательно, как смотрит доктор на пациента с клинической патологией. От его взгляда мне опять стало не по себе, зато моя очередная безумная выходка понравилась девушке-интеллектуалке. Она даже прыснула в кулачок от смеха.

За любое сумасбродство молодости приходится платить. Даже походы в ночные клубы не проходят даром. Они затягивают тебя в свой круговорот, и в какой-то момент ты понимаешь, что “подсел” и уже не можешь без этой транс-попсы, без световых рыбок, скользящих по твоему телу, без яркого луча всевидящего ока, вдруг пронзающего глубины танцпола и высвечивающего глубочайшие инстинкты, темную сторону человека. И что тебе это нужно еще и еще.

Когда же настало время сдавать экзамены, я ровным счетом ничего не знал. Поистине, лучше бы уж я “подсел” на знания.

На что я надеялся, не на логику же, идя на экзамен по логистике? Лекции по этому предмету я за семестр не посетил ни разу. А может быть, я надеялся на вечное русское “авось” и пиратский “абордаж”. Но когда я увидел профессора логистики, у меня от неожиданности побежали мурашки по спине.

Это был тот самый мавр – случайный гость моего игрового зала. Так уж получилось, что после инцидента я встречал его где только мог. Он попался мне на глаза в День города, идущий один против толпы. Как упрямый челн против волн. Такого на абордаж не возьмешь.

Его белая свободная рубаха до пят колыхалась, как борта парусника на волнах. Я видел его в казино, где он высокомерно улыбался острыми, как кривая сабля, зубами и презрительно рассматривал окружающих. В ночном клубе он шел, расталкивая могучими плечами беснующуюся молодежь. И его глаза в темноте сверкали, как узумруды на рукояти этой сабли.

Где-где, а здесь, на собственном экзамене, да еще в качестве профессора логистики я его увидеть не ожидал. Похоже, он специально искал своих студентов в увеселительных местах, чтобы потом их наказать. И для исполнения сурового приговора оделся подобающим образом: красные штаны, белая полотняная рубаха, кожаные “казаки”.

– Аллах акбар, – тихо сказал он, раскрывая мою зачетку и обращаясь явно не ко мне. А когда в его руке лезвием кинжала блеснула рукоять авторучки, всякая надежда рухнула.

Да, экзамен я провалил. Но я слышал от знакомых, что с Мавром вполне возможно договориться о переэкзаменовке. Желая скорее проверить, не возненавидел ли он меня, я подошел к “логисту”.

– Что тебе? – надменно спросил он.

– Хочу попросить у вас личное задание, чтобы получить зачет и допуск к экзамену.