Александра Окатова - Дом на границе миров Страница 44

Бабушка сказала ей: «Это, дорогая моя, исторический артефакт – горошина, которая была индикатором подлинности королевского достоинства и титула одной из очень знатных европейских принцесс». По своему обыкновению, когда маленькая принцесса чего-либо не понимала, то она опять спрашивала то же самое: «А что это, бабушка?»

– Это горошина, милая. Поняла?

– Поняла.

– Эту горошину положили под двенадцать перин одной принцессе.

– Зачем? – спросила маленькая, наморщив те места, где положено быть бровям.

– А чтобы проверить, настоящая принцесса или нет.

«Кажется, она мне не поверила, – подумала бабушка-принцесса. Да я бы и сама не поверила». И правда, зачем под перины подкладывать горошину для проверки подлинности титула? Очень недоверчиво посмотрев на бабушку, маленькая продолжила: «Проверки чего?»

– Ну, понимаешь, проверяли так: на самом деле она принцесса или нет?

– И при чём тут горошина? – резонно спросила маленькая.

– Видишь ли, у принцесс такая нежная кожа, что даже через двенадцать перин настоящая принцесса почувствует горошину, и у неё утром вся спина и попа будут в синяках, люди увидят и поймут, что она настоящая принцесса.

Маленькая спросила у большой голосом, по которому было сразу ясно, что маленькая только что убедилась в беспросветной глупости бабушки: – Ну и как они смогут увидеть её спину и попу?

– Ты права! – сказала бабушка. Последняя попытка: – Понимаешь, горошину принцессе подложила сама королева, и утром королева прикажет принцессе показать ей спину.

– Ну, если только прикажет, – неохотно протянула маленькая.

– Тогда королева по синякам поймет, что кожа у принцессы такая нежная, какая должна быть у настоящей принцессы, значит, она и есть самая настоящая принцесса.

Тут бабушка-принцесса, чтобы не сойти с ума, пошла готовить ужин и забыла о разговоре с маленькой принцессой. Вечер прошёл на удивление спокойно. Маленькую принцессу было практически не видно. Вся королевская семья радовалась, что во дворце такая тишина и благолепие, и боялись потревожить маленькую принцессу в её покоях. И радовались, что она так мирно играет, что её почти не слышно и что она дала взрослым немного отдохнуть. Когда бабушка-принцесса зашла в покои маленькой, она увидела, что та уже спит на куче подушек. Старшая подняла на руки расслабленное тельце и положила на кроватку, осторожно переодела в пижамку, перекладывая невесомые ручки и ножки, поцеловала выпуклый, как у бычка, лоб и закрыла королевским фланелевым одеялом.

Потом бабушка начала разбирать гору подушек и кукольных одеял. Под самым нижним, а всего было шесть «перин», потому что дальше маленькая считать пока не умела, обнаружилась горошина.

Всё-таки она настоящая принцесса, улыбнулась бабушка, и, чтобы в этом убедиться, никакие горошины нам не нужны!

9.06.13

Три апельсина

В одном большом пыльном и душном городе под названием Москва, наравне с простыми людьми жили принцы и принцессы. Они женились и выходили замуж не только друг за друга, но и за простых людей, они перемешались с местным населением, и с первого взгляда трудно было понять, кто перед вами. В этом городе жил и тот принц, о котором мы хотели рассказать любезному читателю. Принцев в городе было пруд пруди, а полукровок ещё больше. Особенно на юго-востоке города, несмотря на то, что там была совсем плохая экологическая обстановка, обусловленная господством северо-западных ветров. В этой провинции жили многие известные особы, например, Принц на горошие, очень достойный господин, его очень уважали горожане, потому что по нему они приладились сверять свои часы. Они переводили стрелки своих часов по педантичному принцу. Он выходил из дому ровно в двенадцать часов, и ушлые горожане, собравшиеся у его подъезда, сразу переводили стрелки на двенадцать, от этого и пошло известное выражение «перевести стрелки», потому что дотошный принц всегда точно выходил из дому и этим очень помогал неорганизованным городским ротозеям.

Плотность расселения принцев в этой замечательной провинции была так высока, что по соседству с Принцем на горошине жил и принц, о котором пойдет речь в нашем повествовании. И дом принца и дома вокруг были построены из камня, потолки в них были высокие, стены толстые и такие крепкие. Строили их пленные солдаты побеждённой армии. Они клали каменную кладку и с каждым камнем замуровывали в стену свою тоску по родине, горечь поражения и свои погибшие надежды. Поэтому стены домов были больше похожи на стены темниц или гробниц, и все, кто жили потом в этих домах, тоже чувствовали необъяснимую тоску и грусть, и когда люди в этих домах писали картины, то выходили у них иконы, с которых печальными глазами смотрели давно ушедшие люди и никто не смел повесить в своих домах эти картины, когда писали музыку, то вместо польки получался траурный марш, и все, кто слушал эти песни, начинали плакать навзрыд и не могли остановиться. Если в таком доме поселялся писатель, то, что бы он ни писал, всё выходило грустным. Писал он сказку, получалась грустная сказка, писал он повесть – получался панегирик, писал роман, то сам плакал так, что слёзы заливали ему тетради и он не мог писать дальше – по мокрому, и получался слезливый роман, если писал стихи, то они получались такими печальными, что никто не мог прочитать дальше первого четверостишия, потому что на втором начинал так рыдать, что попытайся он прочесть всё-таки дальше, то никто ничего бы не понял из-за душивших поэта рыданий.

Окна в домах тоже были высокие. Апельсиновые деревья выросли так, что почти совсем скрыли дом Принца. Высокие апельсиновые деревья чувствовали малейшее дуновение ветра. Вы скажете, что это чепуха и что в Москве апельсиновые деревья вообще не растут! А если бы благодаря какой-либо климатической аномалии и росли, то листики у апельсиновых деревьев плотные, кожистые и на ветер им решительно наплевать, то вы будете неправы.

Это были необыкновенные апельсиновые деревья. Во-первых, они появились в одну ночь, и не маленькими хрупкими ростками, а сразу высокими деревьями, и шумели так, будто говорят с Вами, будто что-то тревожно и настойчиво шепчут, а во-вторых, листья у них были не плотными, как у обыкновенных апельсиновых деревьев, а мягкими, как нежные ручки молоденьких девушек. Но в остальном эти апельсиновые деревья были такими же, как остальные: цвели, как положено, два раза в год, весной и осенью, цветы у них, как и положено, благоухали так, что можно было влюбиться в цветущее апельсиновое дерево раз и на всю жизнь.

Когда они цвели, то в Москве количество свадеб уменьшалось ровно в два раза, потому что все невесты города, ведомые каким-то шестым или даже, скорее, двенадцатым чувством, превращались в золотых пчёл и прилетали в эту апельсиновую рощу на запах флёрдоранжа, устраивались в душистых цветах и спали всю ночь напролёт, забыв о свадебных хлопотах, днём летали пчелами и опыляли апельсиновые цветы, собирая нектар. Некоторые невесты так привыкали, что не хотели возвращаться домой и так и жили пчелами в апельсиновых цветах.

Половина всех прилетевших, очнувшись от сладкого дурмана, внезапно просыпались среди ночи и от этого падали вниз и на лету превращались в девушек. Они оказывались на земле совсем без одежды, и если прознавшие о волшебстве женихи терпеливо ждали, когда их невесты упадут, и сидели с их платьями наготове под апельсиновыми деревьями, то невесты одевались и чинно удалялись вместе с женихами домой, выходили за них замуж и жили с ними долго и счастливо. Если женихам было наплевать на своих невест и они не ждали их и не приносили им одежду, то девушки так и оставались пчёлами, но не расстраивались: болтали между собой на пчелином языке, непонятном людям, были счастливы как никогда и ни под каким буквально видом не хотели бы вновь становиться людьми.

Они собирали особенный мёд. Это был прозрачный светло-оранжевый мёд, запах апельсина был он него как живой, а вкус! Мёд обволакивал язык, поднимался и плыл по нёбу, скользил, бил в нос и попадал прямой дорожкой прямо в мозг. Для каждого, кто его пригубил, он был как поцелуй с любимым: он кружил голову, как будто все ваши мечты, даже погибшие, вновь оживали и пускались в пляс рука об руку с воскресшими надеждами. Они начинали писать хорошие стихи, сочинять чудную музыку, писать настоящие картины, и т. д. и т. п., простым людям вообще его пробовать было нельзя, не потому, что не положено по чину, а потому, что люди сходили с ума, пригубив этого мёда, у них отнимался язык, они теряли голову, память и здравый смысл, в ушах звучала музыка богов, и если принцы и принцессы могли ещё вынести без особенного вреда здоровью божественную музыку, то простые смертные катались от боли по полу и часто после этого становились глухими или даже погибали. Если они не погибали, то наносили тяжкий вред своему здоровью, просто попробовав этот волшебный мёд, страдая после этого головокружениями и мигренями.