Юрий Запевалов - Донос Страница 45

28

Так что же произошло, почему я в тюрьме? Каждый день повторял и повторял я себе этот вопрос.

Я прожил долгую производственную жизнь. Прошел путь от рабочего, затем – горного мастера, самой первой «ступеньки» в руководстве промышленным предприятием, и поднялся постепенно до директора одного из крупнейших предприятий не только в нашей отрасли, но и в мире. Не перешагнул, как говориться, ни одной промежуточной «ступеньки». Никто не тащил меня вверх за шиворот – некому тащить было. У меня не было влиятельных родственников, покровителей – везде приходилось пробиваться самому. Да и не пробивался я, не расталкивал никого локтями, никому и никуда не напрашивался, не опережал события. Во всех назначениях моей инициативы не было никогда – все решало начальство. Но и от новых назначений тоже не отказывался. В тайгу – значит в тайгу, на самый дальний участок – что ж и там надо работать.

Делать все добротно, качественно, не ожидая дополнительных распоряжений, делать все вовремя, брать инициативу на себя, не перекладывать ответственность ни на начальство, лишними согласованиями, ни на подчиненных – это был по всей моей жизни основной принцип. И в работе, и в отношениях с людьми. Как с «начальством», так и с подчинёнными.

На долгом пути, в разное время и в разных местах попадались разные люди. Мошенники в том числе. Но я представлял Государство, защищал его интересы, добывал и оберегал для него, этого государства, золото, платину, алмазы – товары особого интереса у разного рода проходимцев – и мошенники не могли меня ни сломить, ни обойти. Мне доверялись огромные средства, драгоценности, миллионы и миллионы рублей, никому и в голову не приходило подозревать меня в какой-то корысти, нечестности, злоумышлениях.

А вот занявшись своим собственным делом, рискуя не государственными, а собственными интересами – расслабился. Потерял «бдительность». Уверовал – уж меня-то не проведут!

Провели. Как мальчишку. Дошло до того, что подписывали и проводили сделку от моего имени, но без моего ведома.

И вот – налетели, как коршуны на падаль, на ослабевший офис, когда там не было ни души, никого из работников, вскрыли двери, устроили погром, перерыли все бумаги, все документы забрали с собой – без описи, без акта изъятия – что, куда, зачем, на какое время? Из офиса исчезло дорогостоящее оборудование – компьютеры, телефоны, факсы, ксерокопировальные аппараты.

Изъяты ценные бумаги, контракты, протоколы собраний акционеров, доверительные письма, бизнес-планы, рас счетные программы…

И, наконец – постановление на арест.

«За получение векселей по фальшивой доверенности и присвоение семи миллиардов рублей».

Абсурдная формулировка.

О проведении сделки – на семь миллиардов рублей – я ничего не знал, никаких договоров ни с кем не заключал, обязательств никаких ни перед кем не подписывал.

То, что никаких векселей я не получал выяснилось в первый же день следствия.

Как руководителю «фирмы», для получения чего-либо мне не нужна доверенность, тем более фальшивая. Всем же известно – а следователям в первую очередь – что любой «первый» руководитель работает без доверенности!

Ни проводимая Джавабой сделка на такую сумму, ни деньги от этой сделки через нашу Компанию не проходили, договора на эту сделку руководством компании не рассматривались и не подписывались.

Джаваба имел собственные счета в нескольких банках и, как выяснилось на следствии, открыл собственную фирму с таким же, как у нас, названием. Без нашего ведома и нашего согласия.

Странно, что следователь при этом заявил – а почему он не мог открыть собственную фирму с таким же названием?

Ну тогда и все вопросы к нему, к его новой фирме!

Чтобы присвоить семь миллиардов рублей, нужно их как минимум получить. Такую сумму не обналичишь, в чемодане не привезёшь – это вагон бумажных денег! Эти деньги должны поступить на банковский счет. Но они не поступали. Следовательно – не могли быть присвоены.

И это, при объективном следствии, легко проверяется. Проверяется до вынесения постановления об аресте!

Договор с торгующей нефтепродуктами фирмой «НОРД», подписанный Джавабой на семь миллиардов рублей, ко всему прочему не имеет юридической силы и по нему грамотный следователь никогда не завел бы уголовного дела – договор подписан от имени Московского Представительства фирмы, а такого предприятия – как юридического лица – никогда в Москве не регистрировалось, никогда не существовало.

Это также легко проверяется, стоит только сделать запрос в Регистрационную Палату, и сделать это следствие и Прокуратура обязаны были также до вынесения постановления об аресте.

Удивляет Прокуратура, давшая мандат на обыск и арест – как же не проверить такие серьезные обвинения, это же так элементарно!

Мои заявления об этом на следствии почему-то не воспринимались как доказательство невиновности. Следователь упорно искал доказательств именно «моей» вины. Кому-то это было нужно?

Похоже на социальный заказ – главное арестовать, а вину мы отыщем, главное посадить, а статья найдется.

Российская «презумпция невиновности» в действии. Настораживает еще и то, что в «Норде» сидели, по крайней мере в то время, не безграмотные новички, возглавляли фирму люди, которым вскоре доверили руководство целыми отраслями нашего государства и даже всей экономикой России. Как же они могли не заметить, что подписывают дорогостоящий контракт с несуществующей организацией? Это с их то многоопытными юристами!

Нет, господа следователи, не все здесь просто, не напрасно вы хотели отвести вину на невиновного. Кому положено знать, те знают, куда исчезли эти миллиарды, на какие цели они пошли. По тем временам, это более трех миллионов долларов – деньги немалые. Не будь у этих денег целевого назначения, попади они к нам на счет, мы бы в течении года их утроили, и Джаваба знал о наших возможностях и уж никак не упустил бы случая заработать. Нет, не для коммерческих целей предназначались те деньги.

Да, кому-то очень нужен был мой арест, моя изоляция. Арестуем, пусть посидит, отведем за это время угрозу от людей нужных и важных, потом разберемся. А за это время и деньги «устроятся».

Вот и сидят безвинные, насмотрелся я на таких «бедолаг» в тюрьме. «Сидят» подследственные годами, в переполненных в несколько раз к нормативу тюремных камерах, едят разбавленную на всех и так-то скудную кормежку, в битком набитых камерах живут стоя, некуда не только лечь, присесть места невозможно найти! Стоят! Стоят в переполненных камерах, наживают при этом страшную и неизлечимую «столбовую болезнь» – от нее пухнут и не передвигаются одеревенелые ноги. Ну чем не каторга?

Нет, не каторга – там, на старой каторге, хотя бы двигаются, работают, живут.

И спят. Лежа.

В Киеве у отца произошло что-то неприятное. Ничего еще толком не зная, мы заметили это по резко изменившемуся к нам отношению в Горкоме. Когда мать пришла получить зарплату отца, ей деньги не выдали.

– Зарплата задерживается, – пробурчал кассир через окошко кассы не глядя на мать. Это сейчас задержка зарплаты – дело привычное. А тогда, в те послевоенные годы, да и позже, за все время советской власти, о задержке зарплаты никто и понятия не имел – ну дадут аванс вместо двадцатого – двадцать второго, а зарплату не пятого, а седьмого, так и за это на профсоюзном собрании – пыль до потолка. И вдруг, нате вам, задержка, да еще в горкоме, да еще секретарю, который и зарплату-то в кассе никогда не получал – кассир приносил в кабинет.

В коридорах Горкома раньше приветливо здоровающиеся люди вдруг от чего-то пробегали мимо, торопливо отворачивались. В орготделе мать вообще не приняли.

Вернувшись домой мать сказала нам:

– Ни с кем о домашних делах не говорите, об отце никому ничего не рассказывайте. Не знаю что там у отца, в Киеве, но что-то случилось.

В доме наступило зловещее затишье. Нам никто не звонил, сосед – инструктор горкома, всегда ранее старающийся попасть матери на глаза, о чем-то поговорить, заботливо спрашивал всегда – нет ли каких трудностей, не надо ли чем помочь – стал избегать встреч, отмалчивался, а вскоре перестал здороваться. Мы оказались в полной изоляции, не зная, что произошло и не получая ни от кого ни малейшей информации.

Наконец, месяца через два, неожиданно, без всякого предупреждения, без звонка по телефону, как это было раньше всегда, приехал отец. Не скажу, что вид у него был мрачный или подавленный, нет, он весело обнял каждого из нас, позвонил кому-то по телефону, сообщил что приехал, и мы устроили грандиозный ужин. Отец как всегда шутил, рассказывал веселые истории из своей киевской жизни, передал матери от кого-то приветы – в общем был таким, как всегда, не подавая виду, что есть какие-то неприятности.