Константин Кропоткин - Сожители. Опыт кокетливого детектива Страница 45

Полезно иметь врагов: если знаешь, как с ними обращаться, то они могут быть заботливей родной мамы….

– …а знаешь, если бы я писал детектив, то убийцей сделал бы себя самого, – сказал я. Мы с Кирычем пересели из электрички в такси, и теперь оно с натугой везло нас домой сквозь чадные городские пробки.

– Почему? Потому что меньше всего похож?

– Потому что все сходится. У меня был нервный стресс. Если развить эту мысль, то я мог бы в припадке лунатизма отправиться к Андрюшке и жахнуть его чем-нибудь тяжеленьким по башке.

Говорили мы вполголоса, хотя могли бы и орать – таксист упоенно слушал по радио что-то дребезгливо-воющее.

– Маловероятно, – покачал головой Кирыч.

– Все детективные романы строятся на малых вероятностях, – настаивал я, – иначе читатель сразу докумекает, кто кого пришил и ему будет скучно. А почему ты считаешь, что я на убийцу не похож? Откуда ты знаешь, как выглядят убийцы?

– Знаю. В армии видел. У нас один парень был настоящий садист. Любил котят топить, крысам животы вскрывал, – он передернуся.

– В любом человеке есть зверь, просто у кого-то он видней.

Но Кирыч снова покачал головой. Ему не хотелось, должно быть, думать, что он делит кров с убийцей, пускай и маловероятным. Сам в себя я тоже верил мало – какой из меня романист? что вижу, то и пою….

Так мы добрались до дому, и под настороженным взглядом таксиста (не глух, но глуп оказался парень) затащили в подъезд свои чемоданы – благо, этаж первый, преодолеть нужно было только пару ступенек крыльца.

Дверь я открыл своим ключом.

Звонить я не стал специально – ни по телефону, ни во входную дверь. Я хотел знать, как Марк – опасность на букву «М» – жил в наше отсутствие. Я не ждал, конечно, что дом превратится в бедлам, но до конца сожителю тоже не доверял, зная, в какие причудливые истории он может вляпаться просто по дурости.

Мне хотелось знать меру его дурости. В конце-концов, еще недавно я был на грани нервного срыва, и сейчас мне нужно четко понимать, с кем я имею дело. Обошлись, в общем, без стука.

В прихожей стоял незнакомец. Голый. В одних трусах.

– И как вас звать? – спросил я и на всякий случай добавил, – Вотс ё нейм?

По идее, Кирыч на правах самого сильного должен был молча засучить рукава.

Рухнул!

– …Г-голенищев, – представился незнакомец после запинки, со страху готовый повалиться на колени.

Фамилия была мне, вроде, знакома, но я не знал почему. Человека этого я точно никогда не видел.

Из одежды на этом тощем мужчине были только просторные трусы в бело-синюю полосочку. Майка-алкоголичка (а я был уверен, что именно она, а не футболка, например) потерялась где-то на полдороги.

– Да? – сказал Кирыч. Он посмотрел на распахнутую дверь в комнату Марка, на разобранную постель внутри и, поняв главное, взялся за чемодан, – Ну, ладно, приятно познакомиться, – он пошел в спальню.

Не вор это был, не грабитель.

– Хола! – скидывая обувь, сказал я с той же непринужденностью, – что по-испански значит «привет». Мы ж из Испании только что приехали.

– Хэллоу! – сказал Голенищев нерешительно.

В ванной комнате шумела вода, из чего следовало, что второй участник свидания совершает омовения. Странно только, что не поет. Обычно Марк поет под душем. Наверное, сейчас у него поет душа, подумал я, критически оглядывая нежданного гостя.

Вид мужчина имел помятый, потрепанный. Средних лет. Худ, синевато-бел, ножки тонкие, как спички, на впалой груди темные кустики волос.

Среди претендентов на марусину любовь никогда не было писаных красавцев, но тут наш сожитель перещеголял сам себя. Мужчина в трусах был откровенно жалок.

– У вас какой этап? – спросил я.

– В смысле?

– Еще «до» или уже сразу «после»?

– Не понимаю вас.

– Меня «Илья» зовут, в просторечии «черт рыжий». А того амбала, Кириллом. Вы чай уже пили? – я пошел на кухню.

Там было накрыто на двоих: на столе стояла какая-то кондитерская мелочь в пластиковой упаковке, бутылка, два бокала для шампанского с остатками на самом дне….

– Так, – я взял бутылку и посмотрел на свет, – Значит, «после», – бутылка была почти пуста.

Голенищев замялся в прихожей.

– А что? – подумал я вслух, – Романтический обед ничуть не хуже романтического ужина. Только курите вы зря.

– Я не курю, – зачем-то соврал Голенищев, словно не стояла на столе еще и пепельница, полная розовых окурков.

– Бросьте. Сам бросил курить и всем советую. Вы бы видели, как выглядят легкие курильщика – как асфальт на проезжей части, – я опрокинул содержимое пепельницы в мусорное ведро (на удивление не полное, да еще и со специальным полиэтиленовым мешком внутри).

Судя по количеству сигарет, разговор у них был не очень долгий. Две штуки, каждая горит минут пять, плюс немного времени на чай-кофе-потанцуем. Получалось, что в койку влюбленные угодили довольно быстро, минут через пятнадцать-двадцать. Не смогли сдержать пламя страсти.

И где Марк находит таких типов? Даже трусов себе приличных купить не может, а сигареты курит тонкие, длинные, бабьи.

Я все-таки выступаю за стилическую ясность. Если ты здоровый крепкий мужик модели «обезьяна», то можешь быть грубоват, волосат и одет, как попало. Если ты – вечный юноша породы «фея», то вполне уместно носить маечки до пупка, штанишки в обтяг, голос иметь визгливый, душу – нервную. Но если плечики тебе выдала природа утлые, то им ни к чему пузико-арбузик; если грудь у тебя впалая – то клокастую растительность лучше изъять, и курение бросить.

Иначе некрасиво. Не тот коленкор.

Я заглянул в посудомоечную машину, ожидая увидеть там плесень, но – надо же! – и она оказалась пуста и чиста.

– Кирыч! – крикнул я, – Ты есть будешь?

Ответил, что будет. По возне судя, Кирыч вовсю распаковывал чемодан.

– А вы есть будете, Голенищев?

– Нет-нет, что вы, – сказал он, отступая, – Нам пора уже… наверное.

– Нет, почему же. Вы можете не торопиться, – я включил чайник, полез в шкаф за посудой, – Мы – современные люди и не имеем ничего против и, к тому же не можете же вы уйти, не попрощавшись. Нехорошо. Пришли в гости, шампанское принесли. И так просто сбежите? Так ведь можно и сердце разбить человеку. Не жалко вам человечьего сердца?

– Ну, да, – Голенищев сделал робкий шажок вперед.

– Только вы бы оделись что-ли, – не стерпел я.

– Ах, ты, ёб-вашу мать! – выругался он, и отскочил вглубь прихожей.

– А вот маму нашу прошу оставить в покое, – я начал накрывать на стол.

– Ну…, – я закрыл дверь в прихожую, чтоб Марка не смущать.

– Вот ветчина, – сказал Кирыч.

– Прямиком из Испании, – усаживаясь на табуретку, добавил я, – Еще вчера была ногой и висела над прилавком.

– Есть еще «тортийя», – продолжил представление Кирыч.

– Она в просторечии «омлет с картошкой». Тоже свежий импорт. Вчера вечером на рынке гурманском брали.

– Спасибо, благодарен, – сказал Голенищев, сидя на самом краешке стула.

В одетом виде он нравился мне больше. Глядя на таких мужчин, приходится вспоминать об эстетической функции одежды. Пиджак (вполне приличный), рубашка (немного жеваная), галстук (на диво, в тон).

– А шампанского, извините, нет, – произнес я, глядя, как Кирыч разливает по чашкам чай.

– С молоком? – спросил его Кирыч.

– Да, ничего…. С молоком, ага.

– А я б шмякнул. За встречу, за знакомство, – сказал я.

Голенищев виновато улыбнулся. Ни в облике его, ни в поведении ничто не отвечало на мой главный вопрос: где его, такого, добыл Марк? На улице? В метро? В клубе? Где?

– И какие погоды царили в Москве в наше отсутствие? – спросил я гостя. О чем с ним еще говорить?

– Э… ну… да… царили. Они.

– Слышали, что в Москве было резкое похолодание, – сказал Кирыч, укладывая на хлеб заморское мясо, – Сильные ливни, дожди.

– Да, было такое, ага, – согласно задергал подбородком Голенищев.

– А зонтик у вас есть? – спросил я, – Да вы пейте чай-то, что ж вы не пьете? Тортийю будете?

– Есть, ага. Ну, это…, – он с мукой посмотрел на дверь, надеясь, должно быть, что амант, наконец-то, покончит с мытьем, придет и спасет его. Ха! Он не знает еще, что Марк может часами репетировать в ванной вселенский потоп.

Я нарезал испанский омлет, раскидал куски по тарелкам.

– В общем, дело ваше обстояло так, – сказал я, готовясь приняться за еду, – Шел дождь. Сильный ливень. На автобусной остановке стояли двое. Вы, а рядом жалкий птенчик – трясся, бедняжка, без всякого зонта. Как настоящий рыцарь, подошли вы к нему, зонт над ним вознесли. «Благодарю», – сказал бедняжка, затрепетав ресницами. «Не за что», – сказали вы, придвигаясь поближе, потому что дождь сильный, зонтик маленький, да и вообще, вдвоем-то лучше, чем одному. Да? – я посмотрел на Голенищева, ковырявшегося в омлете не без растерянности, – Так ведь?