Феликс Кандель - Против неба на земле Страница 45

Город говорит через расстояния, город на горах:

– Отложи жизнь в сторону, Шпильман. Встань, отряхнись и иди.

Поднимается на ослабевшие ноги.

Подбирает с земли ключ, выпавший из кармана, увесистый ключ, сработанный мастером из Кордовы.

Взваливает на спину тяжеленную плиту.

Начинает крутой подъем: свершивший малое не возвысится.

Идет старый еврей в поисках надежного пристанища, стаптывает ноги за долгую дорогу – без пути путь. Невидимые музыканты сопровождают его. Флейта. Скрипка. Кларнет с трубой. Барабан с тарелками. Старик слышал их мелодию. Шпильман слышит: «Мы не оплакиваем ни одно изгнание, кроме изгнания из Иерусалима…»

– Господи, как я устал от их ненависти, отчего же они не устают?..

Мертвые духом останутся. Живые надеждой пойдут дальше. Чтобы услышать перестук молотков по камню. Журчание фонтанов в излиянии масел. Пение девушек в виноградниках. Поучения говорливых старцев: «Слышал я от учителя моего…»

Город высматривает его верхушками домов. Город на камнях и из камней, который притягивает и не отпускает:

– Береги ноги, Шпильман. Тебе далеко идти…

Вы и вокруг вас. История, оставшаяся без применения

Капелька удачи никому не помешает…

…особенно маловидному созданию, которое не всякий заметит.

Его нашли под дверью – крохотного, взъерошенного, ушастого и кривоногого, с залипшими от рождения глазками, которые вскоре открылись и оказались печальными. Он лежал на лестничной площадке, носом уткнувшись в дверную щель, и вынюхивал густые сытные запахи, из чего следовало, что в доме обитает обеспеченная семья, в которой умеют готовить и любят хорошо поесть.

– Ну и ляпсус! – сказал папа, разглядев щенка.

– Ляпис, – поправила мама. – Назовем его Ляпис.

– Вовсе нет, – возразил папа, который всё знал и всё понимал. – Ляпис – это азотнокислое серебро, употребляемое в медицине для прижигания ран. А ляпсус – это ошибка, обмолвка, непроизвольное упущение. Этот щенок – обмолвка природы.

– Не обижай животное! – возмутилась мама, борец с вредными излучениями, а также за права сумчатых, дымчатых и лапчатых.

– Я не обижаю. Среди нас тоже немало обмолвок, упущений природы, но мы об этом не догадываемся.

– Ты прав, – рассердилась мама. – Почему ты всегда прав?! Даже слушать не хочется…

– Не слушай, – согласился папа, и щенка назвали Ляпсус.

Имя оказалось большим, а щенок крохотным. Имя было велико, как башмак не по ноге, но он рос, росли его лапы, уши с хвостом, прочие части тела; понемногу Ляпсус перерос собственное имя, и оно стало ему мало.

– Желаю другое, – сказал. – По размеру.

Стали они выбирать, а Шпильман тут как тут:

– Брудершафт. Редкое аристократическое имя.

– Такое имя мне нравится, – согласился Ляпсус. – Брудершафт Первый. Основатель династии Брудершафтов. А как сокращенно?

– Брудик. Рудик. Шафтик, – предложил Шпильман. – Как захочешь.

Ами спросил:

– Других имен нет?

– Почему нет? К примеру, Гемоглобин – медицинское имя, сокращенно Бин, Бинка. Протуберанец – солнечное имя, по-простому Тубик. Трахикарпус – ботаническое имя, он же Трахик или Пусик. Мотоциклист, а по-нашему Моти. Дегустатор. Карбюратор. Но лучше всего Скрупулез Галилейский. Очень длинное имя, на вырост.

– Нет, – решил Ами. – У него тигриная раскраска по телу, а потому назовем его Тигер. Имя не длинное, но суровое. На страх врагам.

Так и сделали…

Тигер ел всё…

…всё и еще немного. А то, что оставлял в покое, доедал на другой день.

Он был огромен, прожорлив, ненасытен и съедал любой предмет, который попадался на глаза. Его кормили-закармливали собачьими деликатесами, чтобы отбить аппетит, но ничто не помогало. Сжевал в доме все тапочки. Отгрыз кожу у туфель, оставив невкусные подметки. Обглодал обивку на креслах и закусил шапкой с козырьком. Открыл дверцу у печки и сожрал рыбу, которая еще не прожарилась, – косточки не досталось хозяевам. Пришли к вечеру домой, а на полу куча опилок: это он изгрыз огромную деревянную сову, гордость папиной коллекции. Надели на него намордник, чтобы уберечь остатки мебели, но он сожрал и намордник неизвестным науке способом.

Кстати сказать, папа у них считался великим финансистом, знатоком купли-продажи, но даже он не мог заработать достаточно денег, чтобы поставлять прожорливому псу мебель, одежду, обувь в достаточном количестве. Собрался семейный совет, стал решать: что делать?

Даниэла сказала:

– Тигер растет. Ему требуется много пищи.

Сарра сказала:

– В тапочках, наверно, есть витамины. И в шапке с козырьком.

Ами предложил:

– Пусть съест всё в этом доме. Тогда успокоится.

Папа подумал:

– Подарим его кому-нибудь. На день рождения.

Мама согласилась, уловив папины желания:

– Подарите, подарите… Вместе со мной.

И все пропели хором:

– У мамы был грызливый пес, ио-ио-о…

Пришел Шпильман, поинтересовался:

– Есть у собаки право голоса? Спросим Тигера, – что он скажет?

Стали его искать, а Тигер лежал на кухонном полу, думал о человеческой несправедливости и догрызал между делом папин бумажник с документами, деньгами, чековой книжкой, кредитными карточками и фотографиями детей. Чтобы не замышлял непотребное: «Подарим кому-нибудь…» Ибо «кто-нибудь» и «где-нибудь» могут оказаться не такими покладистыми, как эта семья.

Приручили – отвечайте. Одомашнили – кормите. И малая ласка годится псу-переростку.

Пришли всей семьей на кухню, а он вскричал горестно:

– Тень мою! Тень хотя бы не топчите!..

Уполз под стол, сказал оттуда сиплым от обиды голосом:

– Нам тоже не всё в людях нравится. Некоторые собаки, между прочим, с трудом терпят человечество, однако не настолько злообразны, чтобы дарить своих хозяев кому попало.

– Поясни, – попросили они, и Тигер разъяснил в популярной форме:

– Вы думаете, плохо пахнет только под мышками? А над, а вокруг, а с расстояния?.. Я знал карликового пуделя, который упал в обморок, когда хозяйка дыхнула на него запахом недоваренных скорпионов, непрожаренных мокриц, давленых земляных червей. Я видел болонку, на которую свалился хозяйский носок, – ей делали искусственное дыхание, и теперь у нее омерзение второй степени. Я тоже многое у людей не принимаю. Ненавижу, когда выходят из дома в шлепанцах, которые хлопают по морщинистым пяткам, – фуя, ихса, кошмар! И когда шагают по городу в байковых халатах или в платьях из материала, годного лишь на обивку, – тоже ненавижу. Для кого тогда рассылают журналы: «Sweet pink… soft white… nude skin…»?

Охнули:

– Он и языкам обучен!..

Продолжил, переждав охи с ахами:

– Терпеть не могу, когда женщины обтягивают части тела, которые и без того выпирают, – хочется завыть с тоски. Или когда царь природы – пузо вывалено наружу, пупок оброс волосами – почесывает посреди улицы причинные свои места: так и тянет их откусить. Ненавижу, когда облизывают ложку и суют затем в общий салат, – ненавижу до тошноты. Или оставляют на щетке космы начесанных волос: у меня от этого почесушки по телу, жар, сыпь, озноб! А ваши голоса, ох уж эти вопли, писки, взвизги! – от них ссоры, скандалы, цветы вянут на корню, щенки дохнут в утробе. Особенно отвратительно, когда говорят: «Мы знаем, что для собаки надо. И как надо», – жить после этого не хочется. Но мы терпим, терпите и вы.

Пригорюнился. Впал в печаль. Углядел малое существо на полу:

– Муха. Как просто ее прихлопнуть! Кто, кто из вас заплачет по мухе? По комару, жучку, муравьишке?.. С каких размеров убиенного проявится ваше сострадание? С ящерки, хомячка, ежа с кроликом? Так и до нас доберетесь…

Всхлипнул. Глаза прикрыл лапами. Себя пожалел:

– Стало нам известно, что в отдаленных временах проживал учитель математики Шпиц, крохотный чародей, который не допустил бы подобного надругательства.

– Чем тебе плохо у нас? Чем?!..

– Они еще спрашивают!

Бессонные ночи. Горестные воздыхания. Молчаливые укоризны.

Только моль не знает страданий…

Была тишина. Все молчали…

…и Тигер молчал тоже. Наконец справился с волнением и сказал:

– Я вас внимательно слушаю.

Возопили:

– Это мы! Мы слушаем!..

Помучил их долгой паузой, затем продолжил:

– Хотите отдать – отдавайте. Я с этим уже смирился. С бездушием сынов человеческих. Не замечающих страданий тех, кто путается у них под ногами, друзей своих безответных, у которых миска пуста, подстилка тонка, которым негде голову приклонить, лапы вытянуть, хвост откинуть в покое. Ого-го, ого-го, что кому до того…

– Да ты что! – вскричали хором. – Никому Тигера не отдадим! Наоборот, скоро поедем к морю, все вместе! Купим тебе новую подстилку! Закажем итальянскую мебель – грызи на здоровье!..

– Не больно и хотелось, – сказал сурово. – И пожалуйста без подробностей: чем больше подробностей, тем меньше доверия.

– Да мы… Да прямо сейчас! Посреди ночи! В мебельный магазин!..