Геннадий Башкуев - Приводя дела в порядок (сборник) Страница 47

Среди прочего я вдруг вспомнил про цыганку эту мексиканскую и рассказал Маринке про гадание: что будет у меня три черных кота, первых двух я переживу, а третий – меня. Маринка была веселая и отнеслась к этому легкомысленно:

– Ну так, Паша, вот тебе и рецепт вечной жизни – не заводи кота, особенно черного!

В последний вечер мы опять пошли прогуляться, как раз гроза прошла, очень хорошо было. Вернулись уже поздно, идем по коридору, и вдруг навстречу истопник Василий, в жопу пьяный, как обычно, и несет перед собой, на вытянутых руках, мешок. А в мешке что-то шевелится. Я говорю:

– Вася, что это такое у тебя?

Он ухмыльнулся и отвечает:

– Кота вот поймал. Щас его в печку брошу.

Мне прямо кровь в лицо бросилась, и в голове зашумело. Маринка, видно, поняла, меня оттеснила и говорит:

– Василий, зачем это? Вы что??

– А фули он! – говорит Василий, но видно, что готов поторговаться. Маринка ему говорит примирительно:

– Василий, отдайте его нам. За пять рублей?

– Не! – отвечает Василий. – Че мне ваши пять рублей?

Тут я пришел в себя немножко, подошел к нему, думаю, гори оно все, сейчас я тебе врежу. Он отступил и говорит:

– Ладно-ладно, забирайте! Только деньги сразу!

Кошелек у меня с собой был, он пятерку взял и сразу смылся. А мы рванули в номер, развязали мешок. Вылез кот, черный как головешка, весь взъерошенный, дрожит. Мы сидим, на него смотрим и молчим…

Потом я говорю:

– Маринка, коты знаешь как долго могут жить!

Тут она разревелась и полезла целоваться. Не поймешь этих баб.

Я сижу за письменным столом в бывшей Митькиной комнате за пишущей машинкой. Маринка чем-то позвякивает на кухне. Слева лежит книжка, раскрытая и придавленная плексигласом. Справа – стопочка листков с готовым переводом. Кот Яшка сидит тоже слева, внимательно следит за моими руками. Поседел Яшка, я уже давно замечаю. Удивительно даже, я не думал, что коты тоже седеют.

Что врать-то: я первое время боялся – мало ли что с ним может случиться? И только потом понял главное.

Мне бояться нечего, вот Яшке – это да. Но, пока я жив, ему ничего не грозит.

– Яшка! – говорю я, а он говорит: «Мррр?» Точно как Тимошка. – Ты не бойся, – продолжаю я, – я тебя не подведу. Люди долго могут жить. Веришь?

Он вроде верит.

Андрей Ладога

Дождь в Москве

Дождь шел всю ночь. Утром было пасмурно, сыро, кофе свой по-королевски я варил в сумеречной кухне. Господи, думал я, пытливый атеист-аналитик, волшебная погода, Божья благодать…

Надо, думалось мне, план на день составить. Позвонить, потом написать, еще раз написать. И еще позвонить. Нет, решил я насчет второго звонка, я тебе не буду звонить, сама позвонишь.

И опять дождь стал накрапывать, «грустные капельки дождя…».

Я стал вспоминать, в каком альбоме у Led Zeppelin «Песня дождя»? То ли в четвертом, руническом, то ли в пятом. Нет, не вспомнил… Зато вспомнил, что она вчера отбыла на этот свой дурацкий остров Корфу. Одна. Или, подумал я, нет?!!

И в это мгновение, перемешивая в чашке мед и желток, я испытал кратковременное состояние ужаса. А если не одна? Я даже перемешивать перестал. Сейчас вот первым делом напишу ей письмо.

А потом надо позвонить Наказыкину, этому лишенцу. Наказыкин – режиссер, а недавно он стал еще и продюсером и, соответственно, лишенцем. Это прочное, естественное сочетание слов, оно не обсуждается. К тому же он – муж Вики, но это отдельная история. И тут он мне звонит. На ловца, подумал я…

– Наказыкин, лишенец, – спросил я его, – ты не помнишь, «Песня дождя» у «Цепов» с какого альбома?

– Денег нет, – сказал Сашка и дальше: – Черт! Понимаешь, брат, – и в конце, – а что такое «Песня дождя»? И кстати, кто такие «Цепы»?

– Наказыкин, – проговорил я, – а ты еще и болван. И это меня отчего-то не удивляет. Удивляет другое. Как твоя недавно купленная квартира в Париже поживает? По поводу которой у меня уже год, Наказыкин, нет моих денег за мой сериал. А между тем мне, кажется, надо срочно лететь на Корфу!

– Понимаешь, отец, – сказал Сашка и затем: – …В следующую субботу.

Услышав главное, я незамедлительно дал отбой, да и кофе стал подходить. Надо, подумалось, нанять убийцу, сил больше нет. Воскресенье, если не отдаст деньги, хороший день для ритуальной смерти. В голове возникло название рассказа: «Убийство Наказыкина». Отлично, решил я, главное, красиво. Да и Вика, кстати, станет вдовой молодой, привлекательной, свободной. И с квартирой в Париже. Есть, в общем, о чем подумать…

Кофе мой подошел, и я влил его в смесь меда и желтка. Пятый, вспомнилось мне, альбом-то – Houses of the Holy, именно там она и есть, The Rain Song. Вот, думаю, какой же я памятливый, и про Наказыкина-то я помню, и про «Песню дождя», умница, одним словом.

Поставил я Дашкин диск Led Zeppelin, Houses of the Holy, и включил компьютер.

Отпил свой замечательный кофе…

Почту проверил – да, точно, письмо мне с острова Корфу. И конечно, по поводу Насти. И не только…

Не успел я дочитать до конца вот это: «…какой же ты безответственный негодяй…» – как позвонил Коля Пирожков.

– Але, – сказал Коля низким подпольным голосом.

– Коля, – спросил я, – ты стрелять умеешь?

– А надо?.. – Он даже не удивился. – Ты же сам из пистолета…

– Из винтовки снайперской умеешь ли ты бить без промаха, совершая таким вот образом ритуальные убийства? Лишенца одного надо застрелить! В следующее воскресенье, а я тебе за это денег дам, двести долларов. Больше не проси, он и этих-то не стоит.

– Слушай, – сказал Коля, – я по другому делу звоню, про лишенца… кто это, кстати?.. Наказыкин?.. Давай позже, хорошо?

– Хорошо, – согласился я и дал отбой. Позже так позже.

И тут позвонила Настя.

– Я надеюсь, – сказала Настя высоким значимым голоском, – ты помнишь, что между нами с сегодняшнего дня все кончено?!

Я замер.

– Настя, – говорю, – я думал, что между нами, как ты решила, все кончено еще со вчерашнего дня… Вернее, вечера… Точнее, ночи…

Она помолчала, а потом сказала в сердцах:

– Я так и знала! Что за таблетку ты мне вчера в баре подсунул, садист?!! Я ни черта не помню!

– Анальгин, – ответил я, – у тебя же голова вечером разболелась. А к ночи прошла…

Она заплакала в трубку. Плачет и не отключается. Вот, подумалось мне, кто садист-то.

– Настя, – позвал я.

– Я тебя ненавижу!!! – закричала Настя и дала отбой.

Под эти свои слезы… Дождя мне как будто мало.

Вот что после таких звонков делать? Пришлось еще раз поставить «Песню дождя».

И еще полчашки кофе, конечно.

Нет, решил я, надо все-таки дочитать письмо Илоны, как там она, бедняжка, на своем этом Корфу. Одна.

«…Все твои юли, вики и насти!!! И еще светланы!!! А ты…», а затем: «…чтобы мои бесконечные мучения!..» и дальше: «…зачем только я тебя, балбеса и бабника, так…».

Особенно понравилось слово в конце: «обожаю!». Я это слово читал отдельно от других и в сочетании: «…так обожаю!».

Потом я послушал Paul Mauriat, прозрачную его, малоизвестную вещь Eva. И еще раз перечитал последнюю строчку. И подпись перечитал: «Илона». И PostScript: «Прилетай!!!»

Дождь шел весь день…

Весь день я правил сценарий Илоны по моему рассказу «Страна теплых морей» и, дойдя до слов: «…у меня там замечательный треугольник, из которого легко можно сделать полоску, ты что предпочитаешь?..» – задумался, вспоминая. Убрать или оставить?

Решил оставить. Пусть нас федеральные редакторы режут, у них и ножи острее наточены, и деньги им за это платят.

Я не заметил, как в замирающем дожде наступил вечер.

Тишина стояла звенящая, и вдруг березка за моим окном зашелестела…

И я представил себе эту картину: прозрачный вечер, двор, березка моя, макушка до седьмого этажа достает, и ангел летит бесшумно с мертвым белым лицом, с живой улыбкой, задевая крылом своим мою березку…

Хорошо как, подумалось…

Ночь все не наступала, так что я лег в постель вечером, загадав, чтобы мне приснилась Дашка, и открыл эту книгу бессмысленную. Все утро, весь этот дождливый день и весь вечер я о ней думал и вот открыл «Льет дождь».

«…шел черный дождь».

Зурико приехал!..

30 мая – какие-то числа июня, 2013 год

Это случается раз в год. И обязательно летом, чтобы жарить во дворе шашлыки.

– Генацвале, – закричал он мне в трубку сквозь вой сирен, – я уже в машине! И угадай с трех раз, к тебе ли я еду? Или все-таки к тебе? А может быть, к тебе? На ответ тебе, кацо, дается сорок четыре с половиной минуты! Время, между прочим, уже идет, бежит уже вприпрыжку!

Я испугался.

И понял, что пропал! (Я знал, что говорю.) Зурико приехал, а это означало, что я выпадал из жизни на три дня. И это хорошо еще, если на три. Когда Зурико Думбадзе заглянул ко мне в гости «буквально на двадцать минут» в прошлый раз, я очнулся только к одному из четвергов августа. И до утра субботы вспоминал – мне помогала Настя – про то, как меня зовут, что происходит и, главное, что уже произошло? И это притом, что я, строго говоря, непьющий человек.