Ольга Покровская - Булочник и Весна Страница 47

Само собой, я был зол на него, виноват перед Тузиным, но и – тронут! Впервые в жизни великосветскому Пете понравилась женщина с признаками простой человечности.

Рыжая, без маникюра и с семьёй, к тому же не выезжающая из деревни. Петрович вообразил, что от всего этого веет «музыкой».

Простившись с ним, я всё-таки собрался и съездил в булочную, но без толку и ненадолго. А когда вернулся, тела деревьев вывезли, и взгляду открылся недурной горнолыжный спуск. Луна освещала долину со всем её безобразием, а на холме в нашей с Петей недостроенной крепости уже залегли солдатики – Миша и пропустивший утреннюю катастрофу Коля. Они лежали на животах и крошили из «калашей» укрепления Пажкова: «Та-да-да-да! Та-да! Та-да-да-да-да! Пиу! Та-да-да-да!»

Часть вторая

33 День рождения

Февраль промчался, как лыжник с горы, и стало ясно, что за зиму я никак не продвинулся к цели. Коробка будущего дома послужила дудочкой зимним ветрам. Сам я кое-как послужил товарищем Ирине и Николаю Андреичу. В булочной, правда, стараниями пекаря Антона и немножко моими обновился ассортимент. Но главная моя цель заброшена, зажата намертво в промёрзшей земле.

И вот ты ждёшь и ждёшь, когда Бог поможет твоему бессилию, и понимаешь уже, что пропал, – как вдруг приходит март. Он не обещает чуда – в нём нет ни Пасхи, ни Рождества. И ничем не намекает на пробуждение, потому что метелен и слякотен. Но вдруг на карниз вспархивает синица – ей поручено известить тебя, что твоё ожидание принесло плод. Пришло время получить это яблоко, или грушу, или очередную шишку – никому не известно, что именно ты заработал.

Не в одной синице, конечно, дело. Март славен тем, что в нём родилась моя дочь. С приближением семнадцатого числа я начал дёргаться. На то были причины. Во-первых, с тех пор как я остался один, семейные праздники превратились для меня в подобие минного поля. Я накатывал на него, зажмурившись: взорвусь или Бог помилует? Во-вторых, надо было придумать для Лизы подарок, а это всегда морока.

Я купил мешок всего в надежде, что хоть что-нибудь подойдёт: пяток меховых зверей, мобильник со всеми прибамбасами, блистательный во всех смыслах рюкзак для юной фигуристки и в придачу – сумасшедше прекрасное платье.

По ряду утаённых от меня причин день рождения Лизы решено было отмечать у моих родителей. Семнадцатого марта в полдень, со всеми дарами, я завалился к ним и застал дым коромыслом. В доме пахло праздничным столом. Солнце било в чистейшие стёкла, возвращая мне детство. Из форточки нёсся воробьиный – не щебет – рёв. Мама драила плиту.

В последнее время из-за постоянного чувства вины за всё, что напортачил, связь между мной и родителями поистёрлась. Но сегодня от отчаяния во мне снова включилась детская вера: мама может всё.

Я вошёл на кухню и спросил совершенно всерьёз:

– Мам, ну и что мне делать?

Мама сразу вытерла руки о фартук и, опустившись на стул, кивнула мне на соседний – садись!

– Костя, сынок, – заговорила она. – Послушай меня. Прежде всего ты должен примириться. Мужчины примиряются с лысинами, женщины – с лишним весом, дети – с разводом родителей. Мы все примиряемся со старостью и смертью. Примирись и договорись насчёт дочери – ты меня слышишь?

– Нет, – возразил я спокойно, хотя и почуял в животе холодок. – Мне нужна семья целиком.

– Ах, тебе нужна семья? – сказала мама, и щёки её слегка покраснели. – Сначала ударился в бизнес, потом – в деревню! Потакаешь всю жизнь своим прихотям, а теперь тебе нужна семья! Максимум, на что ты можешь рассчитывать, – хоть какие-то отношения с Лизой!

Холодок окреп и вырос в солидный спазм – мне почудилось: сейчас я согнусь и рухну – но нет. Выдох, вдох – опять в строю!

– Я не «ударился» в деревню. Я строю новую жизнь и перетащу их в неё.

Мама собралась мне возразить, может быть, даже полотенцем по физиономии, – так яростно сжался её кулак. Но, видно, навалилась тоска, и на гнев не хватило силы.

– Чёрт тебя подери, Костя! – сказала она устало. – Ты хотя бы в состоянии понять, что своим тупым упрямством можешь лишить меня внучки? – и, поднявшись со стула, принялась за дела.

Я бросил взгляд в прихожую – там висела моя куртка, и с ботинок уже натекло слякоти. Секундное дело: раз – и исчез! Но краем глаза я видел, как дрожат, перекладывая в салатник огурчики, мамины руки. Так туго, так медленно до меня доходило, что я связан с кем-то ещё и не могу убегать всякий раз, когда мне этого хочется.

Я сказал маме, что постараюсь держать себя адекватно, и достал сигареты – будешь? Моя мама курит по праздникам.

Мы продымили с ней всю стряпню и сошлись уже на том, что на лето надо будет непременно требовать Лизку в деревню, как вдруг – точнее не вдруг, а вовремя – затрубил дверной звонок. Мама сунула в рот петрушку зажевать табак и помчалась открывать, а я тщательно – секунд двадцать – тушил свою сигарету и вышел, только когда мои пальцы стали серыми.

Первые мгновения встречи припоминаются мне с трудом. Память, стерев приветствие Майи и поцелуй именинницы, сберегла одного Кирилла.

Не переступая порог, он поздоровался с родителями, переглянулся с Майей и, как-то горестно касаясь ладонью виска – словно прикрыв глаза от бокового солнца, вышел. Расталкивая вновь прибывших, я рванул за ним на лестничную площадку.

– Да ладно, останься!

– Побудьте своей семьёй, – отозвался он, не оборачиваясь, и поскакал вниз по лестнице.

– Кир, да ты у нас щедрый! И справедливый! – крикнул я, склоняясь через перила.

Не могу сказать, что мешок подарков произвёл впечатление на Лизу. Вежливо улыбаясь, она распотрошила его, примерила платье и, сложив всё в кучу, села рядом со мной на диванчике. Припомнив «домашние заготовки», я взялся рассказывать ей о булочной, о наших новых – но безупречно старых – вяземских пряниках и об Илье, который достроит дом, где начнётся у нас у всех счастливая жизнь.

Лиза робко мне улыбалась. Она знала, конечно, что ничего этого не будет, но опасалась моего сумасшествия и помалкивала.

На кухне, куда я пришёл покурить, мама набросилась на меня:

– Костя, что ты треплешь девочке нервы? У Майи хорошие, хорошие отношения с Кириллом! Нет никаких оснований рассчитывать, что она вернётся! Тебе надо думать о том, как нормально общаться с дочерью!

Я не стал возражать, а взял банку из-под горошка и ушёл докуривать на лестничную площадку. «Кирилл – курил» – навязчиво рифмовалось в башке, и бродила досада на маму, посягнувшую на моё отлично спланированное будущее.

Вскоре родители забрали Лизку играть в домино, а мы с Майей сели за «стол переговоров». Им оказался старенький журнальный столик в моей комнате, где мы с Петей, бывало, резались в настольный хоккей.

Мне казалось, я смотрю на Майю с любовью, но, наверно, я смотрел с обидой, потому что она отвернулась к окошку с кактусами и заговорила быстро и холодно:

– Я была не права – бросила тебя в беде. Кирилл мне это растолковал. Конечно, ты был невменяемый. Да и потом – я с тобой гибла!

Я кивнул.

– Да? Ты действительно это осознаёшь? – обрадовалась Майя. – Но с другой стороны, ты ведь из-за меня даже болел. Тогда, с аллергией. Ведь если посмотреть в корень, это было из-за меня?

Её сочувствие было невесомое, лёгкое – оно означало ноль. Но мне очень хотелось принять его за полновесную человеческую эмоцию. И даже мелькнуло – сорваться, обнять! Но нет, внутренне Майя бы не далась, наглухо закрыла бы сердце. Обнял оболочку – и что?

– Твоя мама очень просила, и она совершенно права – надо действительно уже взять и договориться. Ты не против? – Майя улыбнулась, стараясь держаться непринуждённо. – Наше с Кириллом предложение такое. Мы с тобой будем регулярно общаться по поводу Лизы. Установим дни. Скажем, будем тебе Лизку выдавать на один выходной. Согласен?

– Конечно, согласен! – сказал я. – Только наоборот. Это я с вами буду регулярно общаться по поводу Лизы и на один выходной выдавать.

Майя нахмурила брови.

– Или мы говорим серьёзно, или не говорим вообще.

Ах, как сладко было бы встать, разнести что-нибудь в щепки – вот хоть, по примеру Пети, этот журнальный столик! И, вырвавшись на весенний холод, умчаться прочь.

– Хорошо, – сказал я, собрав всё трезвомыслие, сколько было во мне. – Тогда давай прибавим к выходным некоторую часть лета у меня в деревне. Захочешь – приезжайте вдвоём.

Майя замерла секунды на две и неожиданно согласилась:

– А почему нет? Только, чур, чтобы доски не сыпались с потолка. А то я наслышана о твоём сарае.

Я молчал, проклиная себя за то, что не купил готовый дом – привезли, собрали, живи! – а вляпался в эту стройку.

– Да, ну а если говорить о выходных – тебя устроит суббота? Ты понимаешь, Кирилл всё равно по субботам работает. Ели бы ты забирал Лизку, я бы могла…

Я тяжко, с судорогой, вздохнул. Не то чтобы у меня не было слов – они были. И всё-таки я примял их, затоптал в груди и вместо костра проклятий задал один мирный вопрос: