Феликс Шведовский - По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха Страница 48

Сегодня мы закончили пост, чтобы набраться сил перед тем, как уехать отсюда. Я понял, насколько такая монотонная, размеренная жизнь приучает замечать и радоваться мельчайшей новизне, например, едва уловимому перемещению тени на стене. Эти маленькие открытия наполняют счастьем и покоем, гораздо более глубокими и устойчивыми, чем когда живешь жизнью, подобной калейдоскопу.

Сэнсэй сказал о том же немного другими словами: чтобы преодолеть трудности практики, нужно обладать той радостью, что возникает не от обладания чем-то, а сама по себе.

Это радость, которую не купишь. Наслаждение покоем, природой, облегчение отсутствием сложных вещей и удовольствие от простых. Например, радость от незатейливой пищи возможна лишь после голодания. Для таких удовольствий деньги не то чтобы не требуются – наоборот, требуются «не-деньги», то есть наслаждение обратно пропорционально количеству денег. Эта радость, с одной стороны, обретается благодаря трудностям. А с другой стороны, через подобные трудности невозможно пройти, если уже с самого начала не имеешь в глубине сердца такую радость…

Наша практика направлена на то, чтобы выявить в нас этот счастливый покой, чтобы мы утвердились в нем и, спустившись с гор, привнесли его в современную жизнь, лишенную такого покоя.

Непальцы продолжают подниматься на гору к нашему храму и возжигают целые пачки благовоний, делают подношения деньгами. Мальчишки, которые, видимо, живут здесь, особенно усердно учатся бить как в маленькие, так и в большие барабаны. Сегодня они ходили с взрослыми на базар за продуктами для завершения нашего поста.

Итак, вечером мы закончили пост. За первой трапезой говорили о том, что отсюда направимся в Дели: уже пора возвращаться на родину. Но по дороге заедем в Лумбини, где родился Будда. Оказаться в Непале и не побывать там – это нонсенс. Поблизости от Лумбини археологи раскопали Капилавасту. Там жил во дворце принц Сиддхартха. Мы увидим четверо ворот, через которые будущий Будда четыре раза выезжал в город, чтобы встретить старика, больного, мертвого и монаха, которые заставили его глубоко задуматься о смысле жизни.

7 декабря 1996 г. Теперь у нас снова есть завтрак, обед и ужин. И вкуснейший молочный чай.

Правда, вода на гору стала поступать с перебоями – и мы впервые увидели Тэрасаву-сэнсэя небритым.

После утренней церемонии он говорил о Тяньтае, который хоть и был известным и учил самого царя, однако для практики самосовершенствования уединился на десять лет в горах. Без строгой уединенной практики невозможно учить мирских людей, ибо не сумеешь войти в мир так, чтобы остаться незамутненным, как лотос. Тяньтай написал в «Махасикане» знаменитое изречение о том, что, когда приближаешься к окончательному Просветлению, начинается самая серьезная атака тремя ядами, тремя препятствиями и четырьмя полчищами Мары. Ибо Просветление – это разрушение самого фундамента, на коем зиждется Мара, то есть разрушение фундаментального неведения. Для Просветленного больше не существует никакого Мары. Вот почему последний бой Мара дает самый жестокий, ведь это его предсмертная агония.

Но и после того, как Будда обрел Просветление, Мара продолжает нападать на него на протяжении всей его проповеднической деятельности. Почему же Мара продолжает действовать, если он перестал существовать для Будды? Может быть, Просветление было неистинным? Нет, вывод из этого тот, что Будда просветлен изначально и что Мары не существует так же изначально. Просветление, имевшее место во времени, как Просветление царевича Сиддхартхи, – это лишь уловка изначального Будды, своего рода грандиозная церемония, устроенная для того, чтобы выразить такое состояние изначального Просветления. Если бы Просветление, Истина обретались, они так же хорошо и утрачивались бы. Для таких Просветления и Истины существует Мара. Он как бы дополняет их. Но вместе с Марой они – лишь уловка для того, чтобы привести живых существ к фундаментальной Истине, которая не обретается и не теряется.

Мара чинил Будде препятствия и до, и после Просветления. Тэрасава-сэнсэй перечислил те, что Мара чинил ему после. Это и падение рода Шакьев, и деятельность Девадатты, имевшая целью раскол Сангхи и убийство Будды. Это и та клевета, которую распускали шесть индуистских школ, между собой-то не ладивших, однако против Будды объединившихся в Раджагрихе, в результате чего там во время летнего затворничества, когда монахи не ходят за подаянием, никто не приносил им пищу, и монахи ели колосья овса, как лошади. Маудгальяяна, ученик Будды, славившийся своими сверхъестественными способностями, вызвался доставить с неба пищу богов, но Будда запретил ему это, сказав, что добродетели от их голодания направит монахам века Конца Дхармы, то есть нам. Ибо нам тысячекратно труднее получить подношение, ведь мы не святые вовсе.

Но больше всего меня поразило то, что Тэрасава-сэнсэй назвал слугами Мары шраваков, то есть святых-архатов: Маудгальяяну, Шарипутру, Ананду и других последователей Хинаяны, – ибо они мешали Будде проповедовать Махаяну, проповедовать Лотосовую сутру, предназначенную не для святых, а для самых трудных учеников – людей века Конца Дхармы. Эта сутра – для всех, даже для тех, кто против нее. Без такого Учения у неведения нет шансов быть разрушенным, иначе существа, пребывающие в неведении, оказываются за бортом святости, во «тьме внешней»…

Завтракали вареными овощами и чаем с лимоном, который заедали коричневым, неочищенным сахаром, похожим на шербет. Говорили о том, что в Индии распространена марихуана. Похоже, буддизм исчез здесь именно из-за нее: тантрические практики включали курение различных наркотиков. В конце концов от буддизма там ничего не осталось – тантра стала чисто индуистской практикой.

В Калькуттском национальном музее мы могли наблюдать по скульптурам то, как буддизм постепенно поглощался индуизмом. В первые века буддийского искусства изображения принципиально отличаются от изображений индуистских божеств своей статичностью и внутренней силой. Лики иногда похожи на греческие. Но чем позже, тем больше в них декоративности, внешнего движения, отнимающего внутреннюю наполненность. И если раньше в центре композиции находился большой Будда, а по сторонам располагались бодхисаттвы, меньшие по размеру, то скульпторы поздних веков на первый план стали выдвигать Бодхисаттву Авалокитешвару с очень маленькими буддами у него на голове, в качестве чуть ли не украшений для волос, – этакое пляшущее индуистское божество!

В тибетском буддизме далай-лама, считающийся воплощением Авалокитешвары, называется почему-то также живым буддой. Так оказались смещены изначальные акценты. Вместе с тем индуистская скульптура позаимствовала многое из буддийской – и уже путаешь Будду с Шивой…

Но вернемся к наркотикам. Теперь в индуистских храмах жрецы открыто курят их, дают прихожанам как прасад, и полиция ничего не может с этим сделать. Известный случай произошел в Калькутте с японскими туристами, которых индусы угостили каким-то наркотиком. Они так перевозбудились, что перестали вообще соображать, потерянно шатались по улицам, люди сняли с них все ценное, а затем сердце у японцев остановилось, и они умерли.

Тэрасаве-сэнсэю не хотелось углубляться в эту тему. Он рассказал нам, что царь Ашока посылал своих сыновей строить ступы в Кашмире, Афганистане, Хотане и Средней Азии, испытывая такое же чувство, какое есть у австралийцев по отношению к Англии. Хотя они переселились из Англии пятьсот лет назад, австралийцы считают ее своим домом, своей исторической родиной. Так же и потомок ариев считал те места своей прародиной.

Но Сэнсэю не удалось отвлечься. После завтрака какой-то пацан предложил ему анашу…

За обедом Сэнсэй только и говорил что о наркотиках. Лишь сегодня он понял, что этот храм превратился в «точку» для их сбыта. Монах из японского храма Кудан-додзё, являющийся здесь настоятелем, бывает тут крайне редко, и непальцы, строящие ступу, предоставлены сами себе… На алтаре стоит фотография монаха Ниппондзан Мёходзи, который сжег себя в 1989 году, когда Нитидацу Фудзии прогнал его из Индии – после того как в Раджгире, где этот монах был за старшего, развелось множество наркоманов среди молодых монахов. Их заразили хиппи. Дело в том, что много хиппи приехало в Индию и Непал помогать возрождению буддизма. Они строили ступы вместе с монахами. Но, вместе с тем, именно хиппи принесли наркотики в Ниппондзан Мёходзи, из-за чего в том числе и был запрещен орден в Индии и Непале на долгое время. Все было забыто, лишь когда 19 января 1979 года индийское правительство вручило Нитидацу Фудзии премию Джавахарлала Неру за пацифистскую деятельность в Европе и Америке.

Тэрасава-сэнсэй строго поговорил с ребятами, которых Гурунг-джи нанял строить ступу и из-за которых место это сделалось духовно нечистым. Турист-японец сегодня уже выговаривал Сэнсэю, что лучше бы Ниппондзан Мёходзи вообще не приходил на эту гору, – не было бы, по крайней мере, всего этого безобразия. Если власти откроют, что здесь притон, сюда снова нагрянет полиция и снова разрушит буддийскую ступу, которую ненавидит индуистский король Непала. И этот удар 92-летний Гурунг-джи может уже не выдержать.