Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга II Страница 48

Арсен вместе с другими студентами вышел на улицу, но не стал, в отличие от них, удаляться от института, а задержался у входа, напустив на себя безразличный вид и застыв в ожидании. Время шло, а Аделя всё не появлялась. Зато вместо неё появился декан Гаммацаев и, остановившись возле Арсена, спросил:

– А ты чего домой не идёшь?

– Здрасте, Курбан Рамазанович! – чуть растерялся парнишка.

– Да вроде виделись уже сегодня не раз. Ждёшь кого?

– Н-нет… то есть… нет!

– А, ну понятно! Тогда пойдём, поможешь мне!

Вручив Арсену целую кипу каких-то рулонов, декан отправил его в лабораторию, и Арсен поплёлся выполнять поручение, а когда возвращался обратно, то увидел на другой стороне улицы Аделю, которая, помахав подружке рукой, впорхнула в готовый отъехать автобус.

Аделя училась на технологическом курсом ниже, и с момента её появления на факультете жизнь Арсена обрела совершенно особый смысл, превратившись в состояние перманентного ожидания её появления в институтском коридоре, во дворе, вестибюле или в раздевалке.

Семья Адели была достаточно в городе известной, уважаемой и авторитетной, хотя авторитет этот её отцу пришлось зарабатывать чуть ли не с нуля, как, впрочем, и состояние, весьма, по советским меркам, приличное. Когда-то Абдулатип Махмудович, в юности просто Латип, покорённый неяркой, но какой-то необычайной красотой юной Гульнары, вознамерился во что бы то ни стало завоевать девушкино сердце и руку. Сердце Гульнары ему ответило, а вот руки пришлось добиваться довольно долго, тем более что она была уже обещана другому претенденту. Обстоятельство сие Латипа особо не смутило, и, недолго думая, он предложил Гульнаре выбор: полную ярких красок жизнь в любви, то есть с ним, либо унылое и безрадостное существование в браке с нелюбимым претендентом. Подумав, девушка выбрала любовь, чем немало разгневала родителей, отказавших ей в приданом и посоветовавших «жить той жизнью, которую сама выбрала».

Жизнь, на первых порах крайне трудная в плане быта, была ярко расцвечена любовью, а потом фортуна и вовсе улыбнулась им, предоставив Латипу возможность отправиться на учёбу в партшколу города Ростова, после чего его партийная карьера резко пошла в рост.

Гульнара тоже не сидела сложа руки. Быстро проявив организаторские способности, она пошла директорствовать в школе, где до этого работала учительницей младших классов.

Единственная между их двумя сыновьями дочка Аделя, унаследовав от матери неброскую, необычную красоту, а от отца волю к победе, была всеобщей любимицей и в семье, и на курсе, а больше Арсена её уж точно не любил никто.

Разумеется, девушка это чувствовала. Как было не чувствовать, если взгляд Арсена не просто горел, а обжигал, и если собственный её взгляд то и дело натыкался на него, словно он был везде и повсюду, если всезнающие, всевидящие девчонки с факультета тут же принимались многозначительно переглядываться и перешёптываться, стоило кому-то произнести имя Арсена. Словом, Аделя догадывалась, хотя сам парень, скованный непривычной для него робостью, никаких активных шагов пока не предпринимал.

Запыхавшись, Арсен едва успел протиснуться в переполненный автобус и тут же стал искать глазами Аделю. За спинами пассажиров ему никак не удавалось увидеть девушку, но он упорно продолжал высматривать её, пока не увидел, наконец, знакомый голубой беретик, из-под которого выбивались непослушные пряди золотисто-русых волос.

Аделя стояла, ухватившись за поручни и прижатая со всех сторон толпой. Арсен, не отрывая взгляда от её лица, всё смотрел и смотрел на девушку, переживая в душе всю гамму чувств и не слыша спонтанно вспыхнувшей перебранки возвращающихся под конец дня усталых и раздражённых людей.

Наконец, Аделя подняла голову и увидела юношу. Первым её порывом было отвернуться, но она, словно приняв для себя решение, не стала отводить взгляда, а всё продолжала смотреть прямо в глаза Арсена.

Так, разделенные толпой, они стояли и смотрели друг на друга, пока автобус, резко завернув на улицу Дахадаева, не остановился из-за внезапно заглохшего мотора. Двери открылись, пассажиры стали пробираться к выходу, а молодые люди всё продолжали стоять, уже никем не разделенные.

Через несколько секунд Арсен приблизился к девушке и сказал:

– Пошли пешком!

Аделя согласно кивнула, и они вышли из автобуса, весело помахав водителю, всё копавшемуся в моторе.

Глава 36

– Ты что, и в самом деле в него влюблена? – Кавсарат пытливо взглянула на подругу.

Лицо Адели слегка порозовело, но голос был твёрд, когда без малейшего колебания она сказала:

– Да. Я люблю его.

– Ты с ума сошла?! Он же бабник! У него, знаешь, сколько девчонок было!

– Знаю. Было, да сплыло. Меня не интересует то, что было раньше, – отрезала девушка.

– Да он же несерьёзный и вообще… двоечник! – Голос Кавсарат звенел от негодования.

– А что, влюбляются только в пятёрочников, да? А я этого не знала! – насмешливо ответила Аделя. – Вот уж не думала, что любовь выбирает лишь отличников!

– Да ладно тебе иронизировать, ты прекрасно понимаешь, о чём я! Он несерьёзный, вот и всё!

– А мне как раз это и нравится, если хочешь знать! Серьёзный – это же так скучно!

– А по-моему, тебе просто приятно, что он в тебя влюблён.

– Конечно, приятно! Я этого и не скрываю! Было бы гораздо хуже, если бы я была в него влюблена, а он бы меня в упор не видел… А так мы оба испытываем одно и то же!

– Ты, может, и замуж за него пойдёшь? – спросила подозрительно Кавсарат.

– Может, и пойду! Если позовёт.

– Аделька, ты и в самом деле чокнулась! Хочешь сказать, что родители отдали бы тебя за него?

– Если я решу, то родители мой выбор уважат, можешь даже не сомневаться.

– Ну ты даёшь!

Действительно, Аделя была из тех девушек, кого больше привлекали «плохишы», а не «скромные мальчики из порядочных семей», как любила говорить её бабушка Фатима.

Родители Гульнары уже давно смирились с её браком и со временем даже полюбили Латипа. Тёща с гордостью его называла не иначе, как «наш Абдулатип».

Сам он тоже не поминал старое и относился к родителям жены с уважительной чуткостью и предупредительностью, отчего Фатима, позабыв о том, что когда-то отлучила дочь от приданого, говорила мужу:

– Нет, всё-таки мы хорошо сделали, что не стали противиться их браку!

Внучку она обожала и не переставала её воспитывать и наставлять:

– Смотри, никому не доверяй! Сейчас молодые люди уже не те, что были раньше. Воспользуются доверчивостью девушки – и поминай, как звали!

– Возможно, бабуля! – говорила Аделя. – Но только я думаю, что не все такие!

– Ты ещё слишком молода и потому не разбираешься в этих вопросах. Вон вчера по телевизору показывали фильм… – начала Фатима.

– Бабулечка, извини, я опаздываю! – Чмокнув её в щеку, Аделя убегала в институт, где уже изнывал от нетерпения Арсен. Фатима, с любовью глядя в окно на её удаляющуюся фигурку, продолжала ворчать беззлобно:

– Что за молодёжь! Не хотят ничего слушать!

Приближаясь к учебному корпусу, Аделя думала о том, как хороша жизнь, как красива весной Махачкала и как чудесно любить и быть любимой.

Часть III

(1980–1985)

Перед закатом

Глава 1

Страна Советов пребывала в покое, который мог бы показаться безмятежным, если бы не подспудное недовольство людей, клокотавшее где-то глубоко внутри и выплескивавшееся главным образом в виде политических анекдотов и передаваемых из уст в уста скудных клочков информации, касавшейся «небожителей» из ЦК. Говорили, что Брежнев вконец одряхлел и что государством фактически правит Суслов, малоприметный, неулыбчивый человек, прозванный «серым кардиналом» и не пользовавшийся симпатией у народа. Всесильный КГБ, понятное дело, тоже никак не мог пользоваться народной любовью, но люди хотя и не любили, а всё же справедливо воздавали должное этой организации, понимая, что в процессе стремительно набирающего силу мздоимства в верхах КГБ фактически оставался единственным органом, к которому щупальца коррупции никак не могли подобраться.

Рассказывали о безобразиях, творимых советскими царьками и князьками на самом верху социалистической пирамиды, и принимавшие всё на веру люди лелеяли надежду, что на место Брежнева с его старческой страстью к наградам и лобызаниям придёт кто-то другой и что этот другой сумеет навести в стране порядок, непременно наказав нерадивых деятелей.

Время шло, и апатия, охватившая людей, всё больше укоренялась в их душах, а Брежнев, казалось, будет жить вечно. По-прежнему царила в стране уравниловка и не приветствовалось инакомыслие. По-прежнему в дни выборов в Советы с самого утра на участках звучала бравурная музыка, и законопослушные граждане спешили выполнить свой гражданский долг, отдавая свои голоса и не особенно задумываясь, а надо ли это вообще делать, потому как делать это было положено.