Дмитрий Вощинин - Зарисовки на запотевшем стекле (сборник) Страница 5

Перед последним поворотом на свою улицу – знакомый дом.

Здесь летом обычно живет его родственница, необыкновенно добрый и чистый человек, и подруга ушедшей в иной мир несколько лет назад матери. Несмотря на ее возраст, Андрей всегда удивлялся и завидовал ее глубокому жизнелюбию.

Блеск в глазах и ее мягкая искренняя улыбка всегда притягивали. Завораживали и удивительно понятные, емкие и необычайно образные суждения по осмыслению жизни.

Заметив движение в доме, Андрей обрадовался и открыл калитку.

Навстречу вышла одна из внучек, и на вопрос: «Дома ли бабушка?» – тихо, опустив печально глаза, сказала: «Бабушка умерла этой зимой».

Андрей оторопел от неожиданности, так трудно было представить себе это событие.

Непроизвольным движением он положил руку на ее головку. Она смутилась и побежала в дом, а он, как в тумане, пошел по дороге.

Машинально пройдя немного вперед, он вспомнил последнюю встречу прошлым летом. Тогда она, сломав ногу, была прикована к постели, но говорила об этом весело со свойственным ей юмором, только жестами напоминая о своей временной скованности. Над кроватью была сооружена перекладина, и она показывала Андрею, как умеет подтягиваться, убежденно объясняя, что эти упражнения непременно помогут срастанию перелома. Больше всего завораживал ее всегдашний вопрос: «Что нового, интересного?» Причем это было совсем не праздное любопытство, а скорее потребность или необходимый для нее жизненный поиск. Она искренне и с участием переживала все его рассказы. То, что показалось бы кому-то фантазией, приводило ее в восторг, и расспросы углублялись с пристрастием. Что-то, казавшееся на первый взгляд несбыточным, притягивало ее с непреодолимой силой. Увлекшись не раз, Андрей порой рассказывал то сокровенное, что даже скрывал от себя. Но после этого рассказа оно становилось уж не таким несбыточным, и поиск его решения поневоле становился предметом реализации.

Вот и тогда в последний раз разговор зашел о современных перестроечных метаморфозах, которые быстро развеяли надежды на скорейшее улучшение жизни в России.

– Каждое резкое изменение нашей жизни своеобразная подсказка: напоминание сверху, что сбились с пути. Наша жизнь вовсе не зависит от общественного строя, а только от людей сильных… трудолюбивых и любящих страну… или слабых… алчных и завистливых. И не надо спешить радоваться или впадать в отчаяние – все перемелет время. Самое главное, как мы проведем это время, – спокойно объясняла она его переживания.

– Но как об этом можно говорить спокойно?… Развалилась такая страна!

– Надо всегда быть готовым к собственному голосу России, а это не просто… в нашей жизни.

– Неужели вы верите в мистику?

– Это вовсе не мистика. Россия сильна своими несравненными образами веры и справедливости. Последнее время ей пытались навязать космополитизм, но жизнь показала, что это было ошибкой…Образы православия, несомненно, более сильные, потому что они черпали свою силу в малоизвестных приходах, в одиноких скитах, странствиях… Публичные люди и в первую очередь современные политики, далеко не сильные, а скорее ущербные люди…

– Они вовсе не кажутся такими.

– Раскачивают сложившиеся устои всегда одни и те же: эгоисты, алчные и совсем не трудолюбивые люди, и даже мечтающие о хорошей и счастливой жизни, а такой жизни… в природе нет. Это либо развращенные дети, которые привыкли жить за счет родителей, либо авантюристы, оказавшиеся сверху потому, что не смогли найти себя в конкретной работе и безудержно лезли вверх. Истинная же власть в России принадлежит только людям с высшей мерой ответственности.

Теперешние властолюбцы слабы духом и похожи на тараканов, готовых в любой момент разбежаться в разные стороны с жирными кусками.

– Но их же… выбирали…

– Чем становишься старше, тем понимаешь самое важное в жизни… Не покривить душой перед собой… близкими своими… прошлым… перед людьми, которые доверились.

Я часто вспоминаю свою бабушку… маму… отца… В них было больше силы и воли… из-за искренней веры.

Андрей знал, что она не была верующим человеком, не посещала соборы или церковные службы, но связь с православными традициями и обрядами осталась в ней с детства.

На вопрос об отношении к вере в Бога запомнились ее слова:

«Православие неотделимо от России и я впитала его от моей любимой бабушки, папы и матушки, истинно верующих людей. Из моей памяти нельзя вырвать непередаваемую благость золотого блеска куполов стоящей неподалеку от нашего дома Сретенской церкви, ее прозрачного и животворящего звона колоколов. В самые трудные минуты именно эти воспоминания просветляли и обогревали душу. Но это какая-то другая жизнь, которая ушла вместе с далеким детством.

И даже теперешние лица и голоса служителей церкви совсем не те, что посчастливилось увидеть и услышать, когда родители мои были молодые, полные сил и такие красивые».

Андрей не раз сам ловил себя на мысли об этих глубинных истоках. Когда он попадал в храм, многое было непонятно, но соборная архитектура, тихие лики образов, казавшиеся с виду мрачными, надолго оставались в памяти. Особенно сильное воздействие у него вызывала икона Божьей Матери. Никакие идеологии и глубокие размышления не могли заменить ее глаза, кроткие и непобедимые. И он воспринял как что-то похожее и идущее сверху, когда несколько лет назад вот также, сочувственно взглянув, Надежда Петровна тихо, но с твердой ноткой в голосе произнесла:

«Милый Андрюша, попробуйте это описать… Мне кажется, должно получиться…»

Всю свою сознательную жизнь Андрей не слышал от своей матери, чтобы она называла Надежду Петровну по имени и отчеству, а всегда только «Наденька». Так всегда заочно звал ее и Андрей, да и все в его семье, включая пятилетнюю дочь. И это имя мягкое и ласковое подобно тому, как зовут любимого ребенка, несмотря на возраст, удивительно подходило.

Наполненный многочисленными внуками ее дачный дом был похож на муравейник. Она с интересом и неподдельным энтузиазмом ухаживала за всеми. Природная непосредственность, стойкость и безмятежность сохранила ее душу молодой и она продолжала чувствовать себя свободной от старости. Эта позиция прочно существовала в ней в виде непреклонной истины.

И так естественно звучали ее слова:

«Я уже в довольно преклонном возрасте, хотя его не чувствую. Возвращаясь мысленно назад, всегда ощущаю – все прошло как одна минута. Чувствую себя маленькой девочкой, и открытой для любви девушкой, любящей женой… и матерью…»

Придя к себе, Андрей сел на лавочку перед домом, на которой часто сидели Надежда Петровна с его матерью, и предался воспоминаниям. Она часто рассказывала о себе…

Родилась она на Оке в большой по нынешним временам семье сына купца первой гильдии.

«Хорошо помню себя с очень раннего возраста: наш дом до революции, каждую комнату, обстановку со всеми подробностями… Я старшая дочь в большой семье. Четыре брата и две сестры, которые рождались через каждые полтора года, несмотря на беспокойные времена в стране. Младший брат родился несколько позже, когда мне было уже почти 16 лет».

Рассказывала она мягко и задушевно, слегка задумываясь и улыбаясь и несколько смущаясь обыденности своей биографии.

«Город, где жила моя семья, стоял на высоком берегу судоходной реки. К пристаням товарным и пассажирским подходили красивые белые пароходы, буксиры тащили тяжелые баржи со всевозможными товарами: фруктами, рыбой, мукой, зерном, живым скотом, лесом и астраханскими арбузами. Всем этим был наполнен городской базар, занимавший несколько городских площадей. Такого торгового разнообразия лавок – гончарных, тканных, свечных, шорных, лубочных, изделий из дерева, а также множества рядов с овощами, мясом, молочными продуктами, медом, ягодами и другой обильной снедью я не видела больше нигде за всю мою последующую жизнь».

Слушая ее, Андрей как бы попадал в другой мир – тихий провинциальный, овеянный русскими традициями и всегда становилось тепло на душе.

«От пристани дороги шли к площадям, расположенным на высоком берегу реки. Они переходили одну в другую и назывались по именам церквей, стоявших на каждой из них: Соборная, Рождественская и Троицкая. В середине города была самая красивая церковь, звон большого колокола которой слышен был за двадцать верст вокруг. Это Собор Рождества Богородицы являлся главным храмом города с хорами, где пели лучшие голоса. Он был поистине произведением искусства лучших мастеров архитектуры с богатой церковной утварью и славился мощами княжеской семьи Петра и Февроньи, причисленных Священным Синодом к лику святых.

Описание их „жития“ очень поэтично и считается по значению близким к знаменитому „Слову о полку Игореве“.

Этот небольшой уютный город вмещал еще более двадцати менее значимых церквей и три монастыря».