Ариадна Борисова - Рог тритона Страница 5

Принц размечтался, что к Новому году выстругает в мастерской палочку, оклеит ее фольгой и смастерит из картона цилиндр. Спрячет туда все конфеты из новогоднего подарка и станет доставать их волшебной палочкой! Надо только придумать и выучить красивые слова заклинания. Представив, как Русалочка хлопает от восторга в ладоши и радуется его чудесам, Принц засмеялся. Фокусник, наверное, мог бы наколдовать и раковину…

В немноголюдной столовой или ресторане, сияющем зеркалами и люстрами, они ели за полотняным столиком ветчину, нарезанную как лепестки роз, зеленый салат и что-то восхитительное, горячее, в горшочках, со вкусом сливок, грибов и мяса. Стыдно было спросить, что это такое. В стеклянной вазе нежно румянились пушистые персики, с края свешивалась кисть винограда, сквозящая синим светом…

Когда Эдуард Анатольевич вез их в детдом на своих шикарных «Жигулях», Русалочка, засыпая от обилия еды и впечатлений, пролепетала:

– А где веркиверк?

– Какой веркиверк? – удивилась Мама.

Принц неожиданно для себя стал называть эту женщину Мамой в мыслях.

– Фейерверк, – объяснил он.

– Сложное слово, ха-ха-ха, – расхохотался Эдуард Анатольевич. Ее муж вообще много смеялся.

Дети, конечно, ужасно завидовали счастливчикам, и разговоров на следующий день была уйма. У Русалочки рот не закрывался, тем более что на прощание Принцу вручили пакет с фруктами и другими лакомствами. А вечером она заболела, и ей поставили горчичники. Принцу не позволили подходить к больной, но перед сном он проскользнул в девчачью комнату.

Русалочкина ладошка была горячей и влажной. Принц думал о несправедливости здоровья: сколько она мерзла летом на лодке – и все обошлось, а тут, из-за каких-то мороженых шариков…

Альбина Николаевна с утра позвала в директорскую. Принц испугался. Что они натворили?.. К директору, внушительной тетеньке в желтом парике, с губами, стянутыми в замочек, воспитанников водили в особых случаях нарушения дисциплины.

Там сидели Мама и Эдуард Анатольевич. Директор встала из-за кабинетного стола и разомкнула свой ярко-красный замочек:

– Ну, здравствуй, дорогой.

Принц оглянулся – за спиной не было никого, воспитательница вышла. Значит, это ему.

– Поздравляю! Теперь у тебя будет семья…

Директор говорила и говорила, а он в ужасе думал: а как же Русалочка? Мама ее не возьмет? Не хочет взять? Его девочку? Она выбрала только его? Почему?!

– Без Русалочки я никуда не пойду, – твердо сказал он.

– Что за русалочка? – растерялась директор.

– Моя, – пробормотал он.

Вновь выпорхнувшая из двери Альбина Николаевна со стопкой вещей Принца в руках подбежала к ней и, прикрыв рот ладонью, что-то прошептала в ухо.

– А-а, эта… – молвила директор и снисходительно улыбнулась.

– Девочка болеет, ей пока нельзя выходить на улицу, – затараторила воспитательница. – Вы обязательно встретитесь, когда она выздоровеет, но, наверно, не скоро, ангина очень заразна, ты же умный мальчик и хорошо знаешь, как опасно в таком состоянии… у девочки жар, ей нужен покой, и сегодня твою Русалочку должны поместить в больницу!

– Вы ее возьмете? – прямо спросил он Маму.

– Вот выздоровеет, тогда и посмотрим.

Ему не понравилось это «посмотрим», но взрослые громко заговорили и не дали уточнить вопрос. Мама принялась застегивать на нем какую-то незнакомую куртку.

– Я могу повидать ее сейчас? – осмелился он, уже одетый.

– Русалочка спит, не надо тревожить.

Смахнув что-то со щеки, Альбина Николаевна поцеловала его на прощание.

Принц смотрел в заднее окно машины на грустно повисшие головки подсолнухов. Они выросли летом на том месте, где он рассыпал семечки, принесенные когда-то Русалочкиным отцом.

«Жигули» выехали за ворота детдома. Принц молчал, Мама тоже молчала. Он понял: она знает, как ему больно.

– Ты плачешь? – забеспокоилась она, поднимаясь с ним за руку по лестнице, и только тут он заметил, что не может остановить слез. Они капали на ворот новой куртки, противно теплые и соленые. Мама вытерла платком его лицо:

– Не плачь, мой мальчик.

Она назвала его, как бабушка. Обняв Мамину узкую талию, он уткнулся ей в грудь и разрыдался.