Елена Сазанович - Это будет вчера Страница 5

И рядом с этой прелестной парочкой возвышался не менее мерзкий верзила, почти задевая своей острой макушкой потолок. Он улыбался подгнившими зубами, то и дело встряхивая длинными слипшимися волосами. И все время пытался что-то записывать в огромном блокноте с изображением на обложке золотым павлином. И мой глубоко эстетический вкус был начисто оскорблен его грязными ботинками, дырявыми шортами и искусанными ногтями.

Дьер их встретил как самых родных и близких на свете людей.

– Чудесно! Вовремя! Вас здесь как раз и не хватало.

Мы с Филом невесело переглянулись.

– Ну что ж. Вот и вся следственная группа в сборе.

– Прелестная группа! Прелестная! – прогнусавило это мерзкое чучело на плече лысого.

Фил свирепо на него покосился. А Дьер дружески похлопал попугая по спине. И улыбнулся.

– Ну, без тебя, Ричард, всякое дело обречено на провал. Чертовски рад тебя видеть.

Он еще к тому же и Ричард, с грустью усмехнулся я. А мой друг сквозь смех, душивший его, спросил:

– А это что еще за компания?

Дьер возмущенно всплеснул своими выхоленными руками.

– Вы не имеете чести знать?! О! Насколько, оказывается, необразованно наше искусство.

– Ужасно необразованно! – прогнусавил Ричард.

– Ну да, конечно, им, великим художникам, постигающим мир чисто зрительно, не дано знать, что существуют великие люди, постигающие мир с помощью анализа и чувств.

Я нахмурился. Мне, если честно, не внушали доверия чувства с такими рожами.

– Ну что ж! – и Дьер театрально взмахнул рукой. – Известный во всем мире психоаналитик Брэм, – и он указал на лысого. – И не менее известный во воем мире журналист Славик Шепутинский.

Славик Шепутинский мне понравился почему-то меньше всего, и я свирепо взглянул на его блокнот. Дьер тут же перехватил мой свирепый взгляд.

– Славик слабо владеет словом, высказанным вслух. Но его слово на бумаге – это блеск, вы мне поверьте? Да, Славик?

– Да, – коротко ответил Славик и вновь стал что-то лихорадочно записывать.

– Мысль изреченная – есть ложь, – в нос заговорил лысый Брэм. – Это Гете.

– Впрочем, не изреченная – есть ложь тоже. А это – я, – в тон ему прогнусавил Ричард.

О, они еще и интеллектуалы, невесело отметил я про себя.

– О, это умнейшие, начитанные люди, – вновь продолжил мою мысль Дьер. – Вы знаете, Брэм без ума от животного и растительного мира. Он изучил его досконально. Ведь только поняв, постигнув до конца природу, можно понять, постигнуть до конца человека. Разве не так?

– Мы не раз спорили на эту тему с моим двоюродным братом, – тут же подхватил разговор лысый психоаналитик. – Кстати, его фамилия тоже Брем. Не знаю, знакомы ли вы с его трудами. Но его главная ошибка в постижении природного мира то, что он его описал и поэтому остался навсегда больше писателем, чем психоаналитиком. Я же пошел дальше его. Я отлично усвоил, что высказанные мысли на бумаге теряют свей изначальный блеск и действительно превращаются в ложь, как мудро заметил Гете. Я же оставляю их при себе. Они принадлежат только мне, и никому более. Поэтому я легко могу достигнуть суть и природы, и человека. Поэтому я в силах помочь многим. В тем числе и вам… Григ, если не ошибаюсь?

– Я еще не сошел с ума, – со злостью отрезал я, – и думаю, мне ваша помощь не пригодится.

– Ой-ой-ой, – вмешался мерзкий попугай, – уж мне-то поверьте – сойти с ума легче простого. А вот вернуть уж… – и он важно поправил очки на носу, демонстративно не закончив фразы. Но тут же не мог успокоиться, что не закончил. – Хотя, дорогой Григ, горе от ума гораздо хуже, чем без него. Так что не пугайтесь. Ваша жизнь может еще облегчиться.

Моя жизнь… В одну ночь она рушилась. Моя благополучная удачливая жизнь, и я летел в пропасть вниз головой и видел только эту страшную ночь, и тем не менее в этой сверхкритической ситуации мои мысли, как ей странно, стали приходить в порядок. возможно, чувство самосохранения – одно из главных моих чувств и на сей раз не подвело меня, и я даже попытался проанализировать ситуацию. Нет, меня не запугать электрическим стулом. Нет, меня не сведут с ума каким-то Гете и Брэмом, который к тому же оказался еще и двоюродным братом лысого. Нет, я отлично помню сегодняшний день. Это палящее солнце на набережной. Длинный плащ Ольги. Ее черные, как ночь, глаза. Нет, я все помню. И я еще не сумасшедший.

А Ольга молчала. Она смотрела на меня все теми же умными ночными глазами и я, как всегда, ничего не мог прочитать в них. И я вновь решил сделать попытку. Я взял себя в руки, откашлялся и придал своему облику разумный, насколько это было возможно, вид.

– Ольга, давайте вместе все вспомним. Сейчас решается моя судьба. Моя жизнь в ваших руках, милая Ольга. И вы не можете принять на себя такую тяжкую ношу лжи. Скажите правду, Ольга. Поверьте, человеческая жизнь имеет цену. Хотя бы только потому, что цену смерти нам не дано знать.

И в ее глазах я прочитал недоумение. Недоумение и больше ничего.

– Я понимаю, Григ, – ответила она, – вам сейчас плохо.

Вас уличили в страшном преступлении. И, возможно ваш разум уже не способен воспринимать и понимать то, что вы сделали. Ваш разум теперь цепляется за какие-то странные навязчивые идеи. Я понимав Вас. Я не раз сталкивалась в своей практике с таким родом нарушения психики. Но поверьте, я отлично знаю цену человеческой жизни, и поверьте, как адвокат, я все сделаю для облегчения вашей участи. Но для этого прежде всего нужна правда. А для правды вам просто необходимо собраться с мыслями и постараться вспомнить. И еще…

Но я ей не дал договорить. Это было выше моих давно погасших сил. Я схватил ее за плечи, и до боли их сжал.

– Вы лжете, – прошептал я побелевшими губами. – Вы лжете, – и мои пальцы все глубже и глубже погружались в мякоть ее плеч.

Ей было очень больно. Но она даже не вскрикнула. И Дьер пришел ей на помощь и со всей силы отшвырнул меня в сторону. Я не удержался на ногах и упал.

– А вы не верили, что не нуждаетесь в нашей немощи, – прогнусавил Ричард. – Поспешные выводы вас только погубят.

Я поднял на него тяжелый взгляд. Почему? Почему какой-то мерзкий попугай, которого не существует даже в природе, смеет распоряжаться моими мыслями, моей судьбой, моей жизнью? И я перевел свой взгляд на Славика Шепутинского. Может он, как журналист, имеет хоть чуточку логики и здравого смысла? Может быть он не допустит скандала и хотя бы в газете заявит о моей невиновности, может он не позволит порочить напрасно мое известное всему миру имя? И я резко встал с пола и бросился к нему.

– Славик! Пожалуйста, пиши, – и я ткнул пальцем в его блокнот о золотым павлином.

– Да, – бесстрастно ответил он, не пошелохнувшись.

– Ты слышишь, что я сказал? Ну же, Славик! Ты журналист! Ты обязан описывать все варианты и все версии. Слышишь, Славик?!

– Да, – так же равнодушно ответил он, не шелохнувшись.

– Почему ты не хочешь записать мои слова? – меня он уже же на шутку раздражал и я был готов ударить его по немытой физиономии.

– Ответь, Славик, почему?

– Нет.

Я схватился в отчаянии за голову чтобы не совершить еще одно насилие.

– Бессмысленно, хе-хе, бессмысленно, – закудахтал Ричард.

И тут же ему на помощь с разъяснением пришел Дьер.

– Ну же, Григ! Не стоит так волноваться. Я же объяснил – выстроенные фразы не для Славика Шепутинского. Да и нет – вот единственные слова, которые ей в состоянии произнести вслух. И он где-то прав. В остальном для него главное – это мысли на бумаге. А мысли на бумаге – это его право. Впрочем, как и его право говорить только два слова – да и нет.

Нет, они меня все-таки доконают. Мои ноги уже плохо слушались. И я еле доплелся до дивана и бухнулся на него, прикрыв глаза.

– А вот это верно! – Дьер присел рядом со мной, забросив ногу за ногу. – Присядем на дорожку. На счастливую дорожку. Ведь вы желаете счастья, Григ?

Ольга молча уселась в кресле, а Славик на пол, скрестив свои длинные ноги в немытых ботинках перед собой.

– На дорожку и выпить на посошок не грех! – радостно воскликнул Ричард. И они с Брэмом тут же скрылись в моей кухне и тут же вернулись с бутылкой моего коньяка и моими хрустальными рюмками.

– Тебе, Славик.

– Да, – сказал Славик и мгновенно проглотил коньяк вместе с моей рюмкой. И от хрустящего на весь дом хрусталя я поежился.

– Ну вот, – проворчал Ричард. – Так тебя никто и не научил правилам хорошего тона.

Правилам хорошего тона зато первоклассно были обучены Ольга и Дьер. Они маленькими глоточками смаковали мой коньяк.

– А ты, Фил, почему не присоединяешься?

– Мне не хочется, – отказался Фил. И, по-моему, он впервые в жизни отказался выпить.

– Григ! Григ! – радостно воскликнул Ричард. – А с тобой мы выпьем на посошок! Так сказать, на вечную дружбу. А твоя вечность, Григ, поверь, не за горами!

И это наглее чучело вскочило на мое плечо и схватило своей мерзкой когтистей лапой меня за локоть. И сил сопротивляться у меня уже не было. И я залпом вывил, уже начисто забыв, что давно завязал.